Но прежде чем спустить курок, он успел подумать о том, что
сорванные лепестки иначе
звались бы сбитыми.
Еще одна не любит.
Бах.
12
Ага, ура, счастливая пара. Как сойти с ума посредством прагматического метода.
И снова бах.
Чтоб уж наверняка. Осторожность не повредит, пули, говорят, застревают в безобидных комках малоизвестной ткани, в волокнах, прилаженных к жизненным венам и артериям. Нельзя же ходить со свинцовой болванкой в виске, как с пломбой в гнилом зубе. Ба-бах. Бабах-бах. Сколько — шесть, семь? Только не нарушать единство.
У самой вершины холма «Импала» свернула на широкую подъездную дорожку, дернулась и остановилась прямо перед университетской готикой Копролит-холла. Джек выключила мотор, и до них донеслись звуки электрической фисгармонии: диссонансы Шенберга, от металлических квинт, дребезжали витражи. Яркое солнце окутано дымкой, а на свежескошенном газоне проталкиваются сквозь траву остроголовые жонкилии и крокусы. Кучки любопытных студентов, очевидно, предупрежденных заранее, собрались под деревьями поглазеть на свежеиспеченных жениха с невестой, хоть мельком бросить взгляд на целую эпоху в жизни смертных. Но все, похоже, закончилось. Микроавтобус ждет у обочины, словно запоздалое механическое озарение сонного ума Моджо. Шрамы от хлыста замазаны красным графитом, крылья и фары убраны белыми розами и серебряными колокольчиками — и вот в дверях часовни появилась счастливая пара.
Их сопровождал сияющий монсиньор Путти и полдюжины зомби. Перед внутренним взором Гноссоса тут же встала арка из скрещенных пастушьих кнутов.
— Ну что за черт, — сказала Джек, — опоздали.
— У меня есть чечевица, — Хефф, — если вам рис не катит.
Гноссос переводил взгляд с одной на другого и инстиктивно, но безошибочно ловил поток агрессивных импульсов.
— А камней у тебя нет?
— Горько, — равнодушно сказала Джек, — куда уж горче.
Все вдруг затаили дыхание: шествие приблизилось к машине, и Памела в шелковом платье цвета слоновой кости высвободила из-под кружев руку. В пальцах зажат букетик зверобоя, уже готовый к полету. Защелкали вспышки. Памела замерла — и подбросила цветы в воздух. Общее одобрительное «Ооооооо», букет поднимается все выше и выше, как в замедленной съемке, выписывает дугу над пучками жадных пальцев, плывет в теплом бризе — и падает прямо в открытую «импалу». К ужасу Гноссоса цветы плюхаются ему на колени, оторванные лепестки разлетаются, словно крылья бабочек.
— Ааахх, — поставила свою подпись толпа.
Памела его узнала. Она шепнула что-то Моджо, помахала, бессмысленно хихикнула, затем повернулась и заспешила дальше. Хип в шоферской фуражке нес за ней шлейф. На удивление ловко, ничего не перепутав, он усадил всех в автобус и надавил на клаксон. Несколько человек захлопали в ладоши, задребезжали жестянки, Хеффаламп, пожав плечами, швырнул куда-то свою чечевицу, и микроавтобус медленно отъехал от обочины. На углу его встретили два университетских полицейских мотоциклиста из ведомства проктора Джакана и под вопли сирен повели вниз с холма.
Гноссос глупо таращился на букетик зверобоя. Какая-то сахарная тошнота обволокла все его органы чувств, словно он наелся леденцов и заварного крема, одновременно разглядывая неприличные открытки. Толпа на газоне по-прежнему махала руками, Джек с Хеффом обернулись и одновременно произнесли:
— Куда, страдалец?
Он вздохнул и закрыл глаза. Что тут скажешь?
— На свежий воздух, детки. Надо прочистить трубы.
— Может в «Снежинку»? — Джек. Он раздавил бы ее взглядом, если б смог.
Когда они ехали вдоль ручья Гарпий, Хефф, наконец, присвистнул и сказал:
— Столько денег. Ух.
— Подумать только. — Джек нажала на газ. — Без «Юнивака» не обойдешься.
Целую минуту они молчали. Потом Гноссос спросил:
— Каких денег?
— И речи быть не может, если дать себе труд хоть чуть-чуть подумать.
— Машина вписывалась в поворот, верх открыт, и она ничего не слышала.
Гноссос с увлечением запихивал в рюкзак цветы, волосы трепало ветром.
— Каких денег? — опять спросил он, на этот раз — громче.
— Просто жуть, — сказал Хефф — он тоже ни черта не слышал. — Только бабки его и удержат, да и то ненадолго. Доволен, как слон.
— Куда они едут? — спросила Джек.
— Фицгор говорит, в Монако, — ответил Хефф, Гноссос тем временем стонал и лупил себя по коленкам. — Никаких заморочек с налогами, близко от границ, Швейцария под боком, отсидеться в горах, если что, и так далее.
Гноссос пригасил раздражение, дождался, когда Джек притормозит перед поворотом, затем сунул голову как раз между ними и заорал:
— Каких денег, чертподери?!
Хефф оглянулся.
— У нее нефтяные бабки, старик. Что значит «каких денег»?
— Нефтяные бабки? — слабо повторил Гноссос.
— Фицгор тебе не говорил? Он их и познакомил, если ты не знаешь.
Молчание.
— «Холдинг Уотсон-Мэй», — объяснила Джек, вновь нажимая на газ. — Она единственный наследник.
— Наследница, — поправил Хефф.
— Восемьдесят миллиардов долларов. — Джек.
— Примерно. — Хефф. — В золоте.
— Подумай только. — Джек.
Гноссос на заднем сиденье, в полуобмороке, теребя пальцами почти уже безденежный рюкзак, с задумчивостью идиота пробормотал себе под нос:
Я и думаю.
Думаю, бля.
13
Блэкнесс, птицы и пчелы. Гардемарин Фицгор на полу туалета. Явленная Дефлорация. Дэвид Грюн объясняет третье измерение.
И все же, он был влюблен.
Любовь — утешение. Как ярмарочная панацея, что лечит симптомы, а не болезнь, она смягчала тревогу, боль и сомнения, успокаивала страх и бессонницу, разгоняла доступных демонов и даже служила мягким слабительным. Конечно, контрольные системы вернутся в прежнее состояние, едва скорость превысит звуковую. Тревога вцепится, подкравшись на шести когтистых лапах, боль завопит во всю глотку прямо во внутреннее ухо, из темноты вывалятся демоны с ядовитыми клыками, из заплесневелого буфета, шипя, поползут сомнения, бессонница прольется слезами, запор скрутит кишки. Пока же скорость оставалась под контролем, и Гноссос предпочитал держать ее там, где слышен звук собственного мотора.
Грезя на ходу, но четко ощущая, что пришло время для Явленной Дефлорации, он углубился в перелески. «Импала» давно отправилась в «Снежинку», а он брел по вздувшейся жирной грязи вдоль ручья Гарпий. В воздухе — аромат нетерпения. В ветре — звуки наркоза. Он ориентировался по невидимым дугам магнитного потока, ионизируясь больше, чем хотелось бы, и скоро вышел на болотистую, утыканную пнями площадку перед домом Блэкнессов. Несмотря на яркое солнце, земля под соснами была мрачной и сырой, а один из пней оказался не пнем, а Калвином Блэкнессом в полном лотосе. Он сидел под деревом в глубокой задумчивости, глядя в никуда и закатив зрачки внутрь погруженной в раздумья головы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
сорванные лепестки иначе
звались бы сбитыми.
Еще одна не любит.
Бах.
12
Ага, ура, счастливая пара. Как сойти с ума посредством прагматического метода.
И снова бах.
Чтоб уж наверняка. Осторожность не повредит, пули, говорят, застревают в безобидных комках малоизвестной ткани, в волокнах, прилаженных к жизненным венам и артериям. Нельзя же ходить со свинцовой болванкой в виске, как с пломбой в гнилом зубе. Ба-бах. Бабах-бах. Сколько — шесть, семь? Только не нарушать единство.
У самой вершины холма «Импала» свернула на широкую подъездную дорожку, дернулась и остановилась прямо перед университетской готикой Копролит-холла. Джек выключила мотор, и до них донеслись звуки электрической фисгармонии: диссонансы Шенберга, от металлических квинт, дребезжали витражи. Яркое солнце окутано дымкой, а на свежескошенном газоне проталкиваются сквозь траву остроголовые жонкилии и крокусы. Кучки любопытных студентов, очевидно, предупрежденных заранее, собрались под деревьями поглазеть на свежеиспеченных жениха с невестой, хоть мельком бросить взгляд на целую эпоху в жизни смертных. Но все, похоже, закончилось. Микроавтобус ждет у обочины, словно запоздалое механическое озарение сонного ума Моджо. Шрамы от хлыста замазаны красным графитом, крылья и фары убраны белыми розами и серебряными колокольчиками — и вот в дверях часовни появилась счастливая пара.
Их сопровождал сияющий монсиньор Путти и полдюжины зомби. Перед внутренним взором Гноссоса тут же встала арка из скрещенных пастушьих кнутов.
— Ну что за черт, — сказала Джек, — опоздали.
— У меня есть чечевица, — Хефф, — если вам рис не катит.
Гноссос переводил взгляд с одной на другого и инстиктивно, но безошибочно ловил поток агрессивных импульсов.
— А камней у тебя нет?
— Горько, — равнодушно сказала Джек, — куда уж горче.
Все вдруг затаили дыхание: шествие приблизилось к машине, и Памела в шелковом платье цвета слоновой кости высвободила из-под кружев руку. В пальцах зажат букетик зверобоя, уже готовый к полету. Защелкали вспышки. Памела замерла — и подбросила цветы в воздух. Общее одобрительное «Ооооооо», букет поднимается все выше и выше, как в замедленной съемке, выписывает дугу над пучками жадных пальцев, плывет в теплом бризе — и падает прямо в открытую «импалу». К ужасу Гноссоса цветы плюхаются ему на колени, оторванные лепестки разлетаются, словно крылья бабочек.
— Ааахх, — поставила свою подпись толпа.
Памела его узнала. Она шепнула что-то Моджо, помахала, бессмысленно хихикнула, затем повернулась и заспешила дальше. Хип в шоферской фуражке нес за ней шлейф. На удивление ловко, ничего не перепутав, он усадил всех в автобус и надавил на клаксон. Несколько человек захлопали в ладоши, задребезжали жестянки, Хеффаламп, пожав плечами, швырнул куда-то свою чечевицу, и микроавтобус медленно отъехал от обочины. На углу его встретили два университетских полицейских мотоциклиста из ведомства проктора Джакана и под вопли сирен повели вниз с холма.
Гноссос глупо таращился на букетик зверобоя. Какая-то сахарная тошнота обволокла все его органы чувств, словно он наелся леденцов и заварного крема, одновременно разглядывая неприличные открытки. Толпа на газоне по-прежнему махала руками, Джек с Хеффом обернулись и одновременно произнесли:
— Куда, страдалец?
Он вздохнул и закрыл глаза. Что тут скажешь?
— На свежий воздух, детки. Надо прочистить трубы.
— Может в «Снежинку»? — Джек. Он раздавил бы ее взглядом, если б смог.
Когда они ехали вдоль ручья Гарпий, Хефф, наконец, присвистнул и сказал:
— Столько денег. Ух.
— Подумать только. — Джек нажала на газ. — Без «Юнивака» не обойдешься.
Целую минуту они молчали. Потом Гноссос спросил:
— Каких денег?
— И речи быть не может, если дать себе труд хоть чуть-чуть подумать.
— Машина вписывалась в поворот, верх открыт, и она ничего не слышала.
Гноссос с увлечением запихивал в рюкзак цветы, волосы трепало ветром.
— Каких денег? — опять спросил он, на этот раз — громче.
— Просто жуть, — сказал Хефф — он тоже ни черта не слышал. — Только бабки его и удержат, да и то ненадолго. Доволен, как слон.
— Куда они едут? — спросила Джек.
— Фицгор говорит, в Монако, — ответил Хефф, Гноссос тем временем стонал и лупил себя по коленкам. — Никаких заморочек с налогами, близко от границ, Швейцария под боком, отсидеться в горах, если что, и так далее.
Гноссос пригасил раздражение, дождался, когда Джек притормозит перед поворотом, затем сунул голову как раз между ними и заорал:
— Каких денег, чертподери?!
Хефф оглянулся.
— У нее нефтяные бабки, старик. Что значит «каких денег»?
— Нефтяные бабки? — слабо повторил Гноссос.
— Фицгор тебе не говорил? Он их и познакомил, если ты не знаешь.
Молчание.
— «Холдинг Уотсон-Мэй», — объяснила Джек, вновь нажимая на газ. — Она единственный наследник.
— Наследница, — поправил Хефф.
— Восемьдесят миллиардов долларов. — Джек.
— Примерно. — Хефф. — В золоте.
— Подумай только. — Джек.
Гноссос на заднем сиденье, в полуобмороке, теребя пальцами почти уже безденежный рюкзак, с задумчивостью идиота пробормотал себе под нос:
Я и думаю.
Думаю, бля.
13
Блэкнесс, птицы и пчелы. Гардемарин Фицгор на полу туалета. Явленная Дефлорация. Дэвид Грюн объясняет третье измерение.
И все же, он был влюблен.
Любовь — утешение. Как ярмарочная панацея, что лечит симптомы, а не болезнь, она смягчала тревогу, боль и сомнения, успокаивала страх и бессонницу, разгоняла доступных демонов и даже служила мягким слабительным. Конечно, контрольные системы вернутся в прежнее состояние, едва скорость превысит звуковую. Тревога вцепится, подкравшись на шести когтистых лапах, боль завопит во всю глотку прямо во внутреннее ухо, из темноты вывалятся демоны с ядовитыми клыками, из заплесневелого буфета, шипя, поползут сомнения, бессонница прольется слезами, запор скрутит кишки. Пока же скорость оставалась под контролем, и Гноссос предпочитал держать ее там, где слышен звук собственного мотора.
Грезя на ходу, но четко ощущая, что пришло время для Явленной Дефлорации, он углубился в перелески. «Импала» давно отправилась в «Снежинку», а он брел по вздувшейся жирной грязи вдоль ручья Гарпий. В воздухе — аромат нетерпения. В ветре — звуки наркоза. Он ориентировался по невидимым дугам магнитного потока, ионизируясь больше, чем хотелось бы, и скоро вышел на болотистую, утыканную пнями площадку перед домом Блэкнессов. Несмотря на яркое солнце, земля под соснами была мрачной и сырой, а один из пней оказался не пнем, а Калвином Блэкнессом в полном лотосе. Он сидел под деревом в глубокой задумчивости, глядя в никуда и закатив зрачки внутрь погруженной в раздумья головы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81