— Я салютываую ему.
— Тьфу, — сказал Хефф, — фашист.
— Оцени архитектуру, добрый Хеффаламп. Какие четкие линии. И как они устремлены — как бы это сказать — наверх. Ну и вниз тоже. Дьявольская простота.
— Засунь ее себе жопу.
— Наше духовное наследие? Ты шутишь. Нашу гордость. Наше величие.
— Он был рябой.
— Но он ходил по воде, ломал целки и чего там еще.
— И таскал парик.
— Фасад, старина. Обманка для тори, тактический ход. — Гноссос прикрыл глаза ладонью, словно ослепленный сиянием высокого духа, безмолвно и смиренно отвернулся.
— Хватит, старик, сваливаем, а то не успеем на баржу.
— Доблесть и честь. Сечешь, что значит доблесть и честь?
— Чесь, — эхом откликнулся Хуан Карлос, едва не плача.
— Марта Вашингтон, мать и жена.
— Их, — сказал Хефф.
— Разве что Бэтмен милее сердцу американского мальчика.
Девушки кричали им что-то из машины, но Гноссос не унимался:
— Круче только Марк Трэйл.
В Ричмонде, Вирджиния, они оптимистично ввалились в «Таверну матушки Фишер» съесть кукурузных оладьев и выпить коктейля, но никто даже не пошевелился их обслужить. Гноссос забарабанил кулаком по столу. За стойкой раздался приглушенный шепот, потом появилась матушка Фишер собственной персоной и положила перед Гноссосом табличку, из которой следовало, что Хефф — ниггер. Гноссос встал из-за стола, уселся на холодильник и не слезал до тех пор, пока помощник шерифа собственноручно не отнес его в машину.
В Эмпории, Вирджиния, они повторили попытку — на этот раз белобрысый детина долго смеялся, брызгая на них слюной.
— Пойдем, старик, — сказал Хефф. — это тяжело.
— Тяжело? Ты серьезно?
— Пойдем.
Джуди Ламперс, чтобы разрядить обстановку, посмотрела на часы.
— Господи, уже полдевятого.
Гноссос стащил в забегаловке две полные банки с сахаром и сунул их в рюкзак. Пока на стоянке перед магазином «Сейфуэй» все давились сыром и колбасой, он сидел у дверей и внимательно изучал выходивших из машин людей. Выбор пал на подростка в фуфайке с надпистью «Олимпийская спирткоманда США», державшего в руке длинный список покупок. Гноссос сел в его желтый «линкольн», подъехал к ресторану и, оглядевшись по сторонам, метнул банки в стеклянную витрину. Вернулся на стоянку, съел кусок проволона и сдал «импалой» назад как раз в тот момент, когда примчавшаяся полиция обнаружила «линкольн» и уже арестовывала нагруженного пакетами изумленного подростка.
В Файеттвилле, Северная Каролина, Джуди Ламперс проснулась от того, что Джек полубессознательно массировала ей пальцы ног, а волосатая лапа недомерка Хуана Карлоса Розенблюма изучала то место, где ее бермуды соединялись с ляжками. Происшествие потрясло несчастную девушку.
На берегу мутной реки Санти они объедались оладьями, овсянкой, кукурузными лепешками, жареными креветками и обпивались холодным бочковым пивом. Ресторан был негритянским, обслуживание великолепным, и во время десерта, состоявшего из лимонного шербета и мускатной дыни, Хефф ушел в туалет, чтобы выплакаться там у окна. Но видел его только Гноссос.
В Чарльстоне они вышли поглазеть на Форт-Самтер, и Гноссос торжественно продекламировал все, что мог вспомнить из «Звездно-полосатого флага»:
— «…и в тенях предвечерних…»
— Хоть бы материю не мацал. — Джуди Ламперс никак не могла прийти в себя. Хуан Карлос Розенблюм пулял из хлопушек и этих слов не слышал.
— «…при вспышках атак…»
— Джек достала меня своими фетишами, Папс, — теперь вот пальцы ног.
— Хефф пытался прикурить на ветру. — Если она так себя ведет, то кому она нужна? Мне? — Всеми покинутая Джек спала на переднем сиденье, закутавшись в одеяло.
— «…ночи он доказал, что… что» — подскажите кто-нибудь, пожалуйста, я всегда обламываюсь на этом проклятом куске — «что он там доказал…».
В Саванне, где уже цвели гибискусы, а воздух стал тропически тяжел, Джек, так и не проснувшись, вдруг застонала и принялась гладить хромированную дверную ручку. Время от времени он отрывала спину от сиденья, выгибала поясницу и передергивалась. Хефф прошептал Гноссосу:
— Она хочет.
— Откуда ты знаешь?
— Я всегда знаю. Дверные ручки, подсвечники, все эти скачки. Сезонное — может, из-за теплой погоды.
— Она проснется?
— Она никогда не просыпается, — интимно шепнул он.
— Ты серьезно?
— Никогда.
— Даже если…
— Не-а. Такая вот заморочка.
— Да уж.
— Но я ее люблю.
Машина остановилась у мотеля со специальными кроватями, которые вибрировали, если опустить в прорезь монету, и Гноссос сыпанул Хеффу целую горсть мелочи. Тот взял Джек на руки и велел вернуться через полчаса.
За это время хранитель огня успел спуститься к морю, где, оставшись один, мог без помех поразмышлять, откуда взялась зловещая тянущая боль в нижней части кишечника.
В Вудбайне, Джоржия, с Джуди Ламперс случилсь истерика. В машине кучами валялись огрызки сэндвичей «Орео», крошки шоколадного печенья «Барри», пустые пивные банки, несвежее белье, скомканные салфетки, ватные тампоны, несгибаемые носки, мятые пакеты, тянучки, колбасная кожура, обертки от «Сникерсов», сандалии, тапочки, огрызки хот-догов, крошки датского сыра, ракушки, песок, пальмовые листья, волосы, куриные кости, стаканчики от молочных коктейлей, персиковые косточки, апельсиновые очистки, две книжки комиксов «Черный сокол», рваные журналы «Тайм», сломанные темные очки, открытки, карты Хуана Карлоса и обмякший, почти полный, завязанный узлом «троян», некогда принадлежавший Хеффалампу. «Троян» ее и добил. Шесть часов непрерывных маневров, в результате которых ей все-таки удалось привести Розенблюма в спокойное состояние, теперь можно свернуться калачиком и немного поспать. Она так и сделала, но в эту минуту о щеку потерлось что-то влажное. Бедняжка подскочила на месте, и эта непроизносимая вещь прилипла к уху.
— Что будем делать? — спросил Хефф. Джуди хохотала, как ненормальная, и накручивала на пальцы волосы.
— Дай ей проволона, старик.
Хеффаламп затолкал ломтик проволона Джуди в рот, и та с жадностью его проглотила.
В Джексонвилле, Флорида, ее смех перешел в скулеж, а веки налились тяжестью. В Сент-Августине она вдруг заснула, упав в заблаговременно раскрытые объятия Розенблюма. Тот на радостях принялся декламировать Рамона Переса де Айялу.
— «En el cristal del cielo las agudas gaviotas,
como un diamante en un vidrio, hacen una raya».
— Сент-Августин, старина Ужопотам, сечешь?
— Город стариков?
— Точно. Пенсионный план и турниры по шаффлборду.
— «Nordeste y sol. La sombra de las aves remotas
se desliza por sobre el oro de la playa».
— ММмм, — замычала Джек, разбуженная звуками чужого языка и запахом соли. — Где это мы, ребята?
— Шевелится, старик, смотри ты.
— Наверно, думает, что мы уже в Гаване. — Хефф. — Кстати, у меня на пароме небольшое дело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
— Тьфу, — сказал Хефф, — фашист.
— Оцени архитектуру, добрый Хеффаламп. Какие четкие линии. И как они устремлены — как бы это сказать — наверх. Ну и вниз тоже. Дьявольская простота.
— Засунь ее себе жопу.
— Наше духовное наследие? Ты шутишь. Нашу гордость. Наше величие.
— Он был рябой.
— Но он ходил по воде, ломал целки и чего там еще.
— И таскал парик.
— Фасад, старина. Обманка для тори, тактический ход. — Гноссос прикрыл глаза ладонью, словно ослепленный сиянием высокого духа, безмолвно и смиренно отвернулся.
— Хватит, старик, сваливаем, а то не успеем на баржу.
— Доблесть и честь. Сечешь, что значит доблесть и честь?
— Чесь, — эхом откликнулся Хуан Карлос, едва не плача.
— Марта Вашингтон, мать и жена.
— Их, — сказал Хефф.
— Разве что Бэтмен милее сердцу американского мальчика.
Девушки кричали им что-то из машины, но Гноссос не унимался:
— Круче только Марк Трэйл.
В Ричмонде, Вирджиния, они оптимистично ввалились в «Таверну матушки Фишер» съесть кукурузных оладьев и выпить коктейля, но никто даже не пошевелился их обслужить. Гноссос забарабанил кулаком по столу. За стойкой раздался приглушенный шепот, потом появилась матушка Фишер собственной персоной и положила перед Гноссосом табличку, из которой следовало, что Хефф — ниггер. Гноссос встал из-за стола, уселся на холодильник и не слезал до тех пор, пока помощник шерифа собственноручно не отнес его в машину.
В Эмпории, Вирджиния, они повторили попытку — на этот раз белобрысый детина долго смеялся, брызгая на них слюной.
— Пойдем, старик, — сказал Хефф. — это тяжело.
— Тяжело? Ты серьезно?
— Пойдем.
Джуди Ламперс, чтобы разрядить обстановку, посмотрела на часы.
— Господи, уже полдевятого.
Гноссос стащил в забегаловке две полные банки с сахаром и сунул их в рюкзак. Пока на стоянке перед магазином «Сейфуэй» все давились сыром и колбасой, он сидел у дверей и внимательно изучал выходивших из машин людей. Выбор пал на подростка в фуфайке с надпистью «Олимпийская спирткоманда США», державшего в руке длинный список покупок. Гноссос сел в его желтый «линкольн», подъехал к ресторану и, оглядевшись по сторонам, метнул банки в стеклянную витрину. Вернулся на стоянку, съел кусок проволона и сдал «импалой» назад как раз в тот момент, когда примчавшаяся полиция обнаружила «линкольн» и уже арестовывала нагруженного пакетами изумленного подростка.
В Файеттвилле, Северная Каролина, Джуди Ламперс проснулась от того, что Джек полубессознательно массировала ей пальцы ног, а волосатая лапа недомерка Хуана Карлоса Розенблюма изучала то место, где ее бермуды соединялись с ляжками. Происшествие потрясло несчастную девушку.
На берегу мутной реки Санти они объедались оладьями, овсянкой, кукурузными лепешками, жареными креветками и обпивались холодным бочковым пивом. Ресторан был негритянским, обслуживание великолепным, и во время десерта, состоявшего из лимонного шербета и мускатной дыни, Хефф ушел в туалет, чтобы выплакаться там у окна. Но видел его только Гноссос.
В Чарльстоне они вышли поглазеть на Форт-Самтер, и Гноссос торжественно продекламировал все, что мог вспомнить из «Звездно-полосатого флага»:
— «…и в тенях предвечерних…»
— Хоть бы материю не мацал. — Джуди Ламперс никак не могла прийти в себя. Хуан Карлос Розенблюм пулял из хлопушек и этих слов не слышал.
— «…при вспышках атак…»
— Джек достала меня своими фетишами, Папс, — теперь вот пальцы ног.
— Хефф пытался прикурить на ветру. — Если она так себя ведет, то кому она нужна? Мне? — Всеми покинутая Джек спала на переднем сиденье, закутавшись в одеяло.
— «…ночи он доказал, что… что» — подскажите кто-нибудь, пожалуйста, я всегда обламываюсь на этом проклятом куске — «что он там доказал…».
В Саванне, где уже цвели гибискусы, а воздух стал тропически тяжел, Джек, так и не проснувшись, вдруг застонала и принялась гладить хромированную дверную ручку. Время от времени он отрывала спину от сиденья, выгибала поясницу и передергивалась. Хефф прошептал Гноссосу:
— Она хочет.
— Откуда ты знаешь?
— Я всегда знаю. Дверные ручки, подсвечники, все эти скачки. Сезонное — может, из-за теплой погоды.
— Она проснется?
— Она никогда не просыпается, — интимно шепнул он.
— Ты серьезно?
— Никогда.
— Даже если…
— Не-а. Такая вот заморочка.
— Да уж.
— Но я ее люблю.
Машина остановилась у мотеля со специальными кроватями, которые вибрировали, если опустить в прорезь монету, и Гноссос сыпанул Хеффу целую горсть мелочи. Тот взял Джек на руки и велел вернуться через полчаса.
За это время хранитель огня успел спуститься к морю, где, оставшись один, мог без помех поразмышлять, откуда взялась зловещая тянущая боль в нижней части кишечника.
В Вудбайне, Джоржия, с Джуди Ламперс случилсь истерика. В машине кучами валялись огрызки сэндвичей «Орео», крошки шоколадного печенья «Барри», пустые пивные банки, несвежее белье, скомканные салфетки, ватные тампоны, несгибаемые носки, мятые пакеты, тянучки, колбасная кожура, обертки от «Сникерсов», сандалии, тапочки, огрызки хот-догов, крошки датского сыра, ракушки, песок, пальмовые листья, волосы, куриные кости, стаканчики от молочных коктейлей, персиковые косточки, апельсиновые очистки, две книжки комиксов «Черный сокол», рваные журналы «Тайм», сломанные темные очки, открытки, карты Хуана Карлоса и обмякший, почти полный, завязанный узлом «троян», некогда принадлежавший Хеффалампу. «Троян» ее и добил. Шесть часов непрерывных маневров, в результате которых ей все-таки удалось привести Розенблюма в спокойное состояние, теперь можно свернуться калачиком и немного поспать. Она так и сделала, но в эту минуту о щеку потерлось что-то влажное. Бедняжка подскочила на месте, и эта непроизносимая вещь прилипла к уху.
— Что будем делать? — спросил Хефф. Джуди хохотала, как ненормальная, и накручивала на пальцы волосы.
— Дай ей проволона, старик.
Хеффаламп затолкал ломтик проволона Джуди в рот, и та с жадностью его проглотила.
В Джексонвилле, Флорида, ее смех перешел в скулеж, а веки налились тяжестью. В Сент-Августине она вдруг заснула, упав в заблаговременно раскрытые объятия Розенблюма. Тот на радостях принялся декламировать Рамона Переса де Айялу.
— «En el cristal del cielo las agudas gaviotas,
como un diamante en un vidrio, hacen una raya».
— Сент-Августин, старина Ужопотам, сечешь?
— Город стариков?
— Точно. Пенсионный план и турниры по шаффлборду.
— «Nordeste y sol. La sombra de las aves remotas
se desliza por sobre el oro de la playa».
— ММмм, — замычала Джек, разбуженная звуками чужого языка и запахом соли. — Где это мы, ребята?
— Шевелится, старик, смотри ты.
— Наверно, думает, что мы уже в Гаване. — Хефф. — Кстати, у меня на пароме небольшое дело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81