– У нее нос и рот Бо, – изрекла она. – И волосы Бо, несомненно. Знаешь, я подумываю о том, чтобы провести остаток лета в Европе. Я увижу Бо и проведу с ним какое-то время. Теперь я смогу описать ему его ребенка, – сказала она, ядовито посмеиваясь.
Ее широкая самодовольная улыбка разорвала мне сердце. Я подавила свою печаль и отвернулась, чтобы не видеть, как она шествует из комнаты. На мгновение я задержалась, пристально глядя на Перл и думая о Бо, сердце мое стучало, как бубен, и каждый удар эхом отзывался в моих мыслях.
Когда Жизель и два ее приятеля наконец уселись в машину и тронулись в путь, над бухтой, казалось, пронесся прохладный ветер облегчения. Какое-то время я еще слышала ее пронзительный смех, а потом они исчезли за поворотом.
И тогда я взлетела вверх по лестнице к себе в комнату, бросилась на кровать и залилась безудержными слезами. Я была так потрясена известием о трагической смерти дяди Жана и напоминанием о Бо, что не могла остановиться, слезы струились у меня по щекам, и подушка стала совсем мокрой. Поль тихонько постучал в дверь и поспешил ко мне, увидев, что я плачу. Я почувствовала его руку на своем плече.
– Руби, – мягко сказал он, я повернулась и бросилась к нему в объятия.
С того дня, как мы поженились, мы боялись дотронуться друг до друга, полагая, что любой поцелуй, объятие, простое сплетение рук недопустимы между нами – братом и сестрой, но, когда мы давали друг другу обещания, мы забыли, что в нормальной совместной жизни избежать этого невозможно.
Мне нужно было чувствовать его руки вокруг себя, ощущать его близость, я хотела, чтобы он обнимал меня и гладил своей ласковой рукой мои волосы, целовал лоб и щеки, осушая слезы и шепча слова утешения. Я еще сильнее зарыдала, дрожа всем телом, пока он гладил меня по голове и тихонько баюкал у себя на груди.
– Все хорошо, – говорил он. – Все будет хорошо.
– О Поль, зачем ей надо было приезжать и привозить все эти плохие новости? Я ненавижу ее. Правда. Ненавижу, – сказала я.
– Просто она завидует тебе. Как бы она ни поносила бухту и кейджунов, она по-прежнему полна зеленой зависти. Эта женщина никогда не будет счастливой, – проговорил Поль. – Не стоит ненавидеть ее, тебе следует ее пожалеть.
Я выпрямилась и смахнула слезы.
– Ты прав, Поль. Ее нужно жалеть, и она никогда не будет счастлива. Что бы она ни имела. Но мне так плохо из-за дяди Жана. Я собиралась поехать к нему, взять с собой Перл… может, даже постараться забрать его из лечебницы и поместить здесь с нами.
– Мне очень жаль. Это было бы хорошо, но ты не можешь винить себя. Чему суждено быть, того не миновать, это был не твой выбор, Руби. – Он потянулся через кровать, чтобы дотронуться до моей щеки. – Мне невыносимо видеть тебя несчастной даже несколько минут. Я ничего не могу поделать с тем, как я люблю тебя.
Я закрыла глаза и знала, чувствовала, что он сейчас сделает. Когда его губы коснулись моих, я не удивилась. Я позволила ему целовать меня, потом откинулась на подушку.
– Я очень устала, – прошептала я, сердце мое громко стучало.
– Отдохни немного, а я пока подумаю, как тебя развеселить, – сказал он.
Я почувствовала, что он встал с кровати, и услышала, как вышел. Тогда я перевернулась и обняла подушку.
Бо разорвал помолвку. Жизель увидит его и расскажет обо мне. Что он подумает? Что почувствует? Далеко-далеко за океаном он будет смотреть в сторону Америки и думать о великой бесконечной любви, которую потерял… Я потеряла.
Сердце мое готово было выпрыгнуть из груди, как отпущенная пружина. Я проглотила свою печаль, как касторку. «Я женщина, – подумала я, – молодая, полная сил, и потребности мои больше, чем я предполагала».
Впервые с тех пор, как я дала Полю клятву, я раскаялась в содеянном и задумалась, не водрузила ли одно трагическое решение на другое. Несмотря на красоту и блеск нашего великолепного дома и поместья, я чувствовала, как вокруг меня смыкаются стены, закрывая солнце, как опускается темный, гнетущий покров сожаления, из-под которого, я боялась, мне никогда не убежать.
6. Маскарад
Поль давно ушел, а я все лежала на постели и жалела себя. Позднее дневное солнце медленно садилось за ивы и кипарисы, и тени в комнате сгущались. Я выглянула в окно: небо стало темно-бирюзовым, а разбросанные по нему облака напоминали цветом старые серебряные монеты. В доме было тихо. Он был так хорошо построен, что при закрытых дверях не было слышно ни звука не только снизу, но даже из соседних комнат. А в хибаре моей бабушки в бухте в верхних спальнях мы слышали шорох мышей на полу в гостиной. Но внезапно я услышала четкие шаги по коридору за моей дверью. Мне послышалось даже нечто вроде звона сабли. Звуки становились все громче. От изумления я села как раз в тот момент, когда дверь распахнулась и вошел Поль в форме офицера-конфедерата с саблей у пояса. У него была фальшивая рыжая борода, как у Ван Дейка, а под мышкой правой руки он держал сверток. Костюм и борода так подходили ему, что в первое мгновение я даже не поняла, кто передо мной. Я улыбнулась.
– Поль! Где ты все это взял?
– Пардон, мадам, – сказал он и снял шляпу, чтобы отвесить низкий элегантный поклон. – Полковник Вильям Генри Тейт к вашим услугам. – Он сделал серьезное лицо. – Меня только что уведомили, что какие-то янки нарушили ваше уединение и причинили вам беспокойство. Мне понадобится кое-какая информация, прежде чем я пошлю своих солдат вслед за негодяями, которые, обещаю вам, еще до захода солнца будут болтаться на ветру на старом дубе. А теперь, – продолжал он, принимая эффектную позу и поглаживая усы левым указательным пальцем, – если вы будете столь любезны и дадите моему адъютанту их описание… Я захлопала в ладоши и засмеялась.
– О Поль, это просто великолепно.
Он шагнул ко мне без тени улыбки.
– Мадам, я – Вильям Генри Тейт, и я – к вашим услугам. Нет более почетной службы для джентльмена, чем оказать услугу даме, прекрасной и элегантной дочери Юга.
Он взял мою руку и нежно поцеловал ее.
– Ну, сэр, – произнесла я, утрируя южный выговор и подыгрывая ему, – я польщена. Такой прекрасный, такой красивый джентльмен еще никогда так быстро не приходил ко мне на помощь.
– Мадам, считайте меня своим преданным слугой. – Он вновь поцеловал мне руку. – Могу я позволить себе смелость и пригласить вас сегодня вечером к себе в палатку на ужин? Конечно, обслуживание и провизия будут ниже тех стандартов, которые должны соответствовать даме вашего положения, но мы – в разгаре отчаянного сражения за жизнь, и я уверен, вы поймете.
– О сэр, я считаю своим долгом принести эту маленькую жертву. Но, надеюсь, у вас все же имеются льняные салфетки? – спросила я, хлопая ресницами.
– Конечно. Мне бы и в голову не пришло позволить вам ужинать, как какому-нибудь грязному мешочнику-янки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86