Давай съездим туда и посмотрим, захочет ли она разговаривать с нами. А пока…
– Я займусь изучением материалов по делу, – подытожил месье Поулк. Он встал и положил сигару в пепельницу, а потом наклонился вперед и пожал Бо руку. – Знаете, – тихо сказал он, – какую пищу вы дадите репортерам, охотящимся за сплетнями?
– Мы знаем. – Бо посмотрел на меня. – Мы готовы на все, лишь бы вернуть Перл.
– Очень хорошо. Удачи вам с мадам Тейт, – пожелал месье Поулк, и мы ушли.
– Бо, я чувствую себя такой слабой, я так боюсь, – сказала я, когда мы шли из здания к машине.
– Ты не можешь предстать перед этой женщиной в таком состоянии, Руби. Давай поедем куда-нибудь и перекусим, чтобы подкрепить тебя. Надо быть сильными и оптимистичными. Полагайся на меня всякий раз, когда тебе понадобится. – Он опустил глаза, лицо его помрачнело. – Во всем виноват я, – пробормотал он. – Это была моя идея, моих рук дело.
– Ты не можешь винить только себя, Бо. Я знала, что делала, и хотела сделать это. Мне следовало бы предвидеть, что нельзя плеснуть водой в лицо Судьбе.
Он обнял и прижал меня к себе; мы сели в машину и направились в бухту. Пока мы ехали, я репетировала все, что скажу. Мы остановились поесть, но аппетита не было, и Бо пришлось уговаривать меня хоть что-нибудь проглотить.
К концу дня солнце скрылось за темные грозовые облака с лохматыми краями, и вокруг становилось все мрачнее и мрачнее. Синее небо осталось позади, и по мере того, как мы приближались к бухте и ожидавшему нас разговору, опасения мои возрастали все больше. Я несколько раз глубоко вздохнула, убеждая себя, что смогу разговаривать без слез.
Я показала Бо, как проехать в резиденцию Тейтов. Это был один из самых больших домов в районе Хоума, здание в два с половиной этажа в стиле греческого Возрождения, с шестью стройными ионическими колоннами, покоящимися на пилястровых основаниях, слегка выступающих у края галереи. Там было четырнадцать комнат и большая гостиная. Глэдис Тейт гордилась оформлением своего дома и произведениями искусства; пока Поль не выстроил мне особняк, у нее был самый лучший дом в наших краях.
К тому времени, как мы подъехали, небо стало пепельно-серым, а воздух влажным, как будто в нем висели капельки. Бухта застыла, но это было затишье перед бурей. Листья поникли на ветках деревьев, даже птицы притихли и попрятались по укромным уголкам.
На окнах были плотно задернуты занавески. Стекла отражали гнетущую темноту, витающую над болотами. Ничто не шелохнулось. Дом был погружен в траур, обитатели его замкнулись в собственном горе. У меня было так тяжело на сердце, что пальцы мои дрожали, когда я выходила из машины. Бо сжал мою руку, желая подбодрить меня.
– Давай успокоимся, – предложил он.
Я кивнула и постаралась сглотнуть, но в горле застрял ком, как кусок болотной грязи на обуви. Мы поднялись по лестнице, и Бо постучал в дверь медным кольцом. Стук в моем сердце отозвался, наверное, сильнее, чем в доме. Несколько минут спустя дверь распахнулась с такой силой, как будто вырвался ураган. Перед нами стояла Тоби, одетая в черное, со строго зачесанными наверх волосами. Лицо было бледным и измученным.
– Что вам надо? – холодно спросила она.
– Мы приехали поговорить с твоими родителями, – сказал Бо.
– Они не настроены с вами разговаривать, – отрезала она. – У нас траур, а вам двоим просто необходимо создавать проблемы.
– Есть несколько чудовищных недоразумений, которые мы должны постараться уладить, – настаивал Бо и потом добавил: – Прежде всего ради ребенка, а потом уже ради всех остальных.
Тоби пристально посмотрела на меня. Что-то в моем лице смутило ее, и она расслабила плечи.
– Как Перл? – быстро спросила я.
– Прекрасно. У нее все замечательно. Она с Жанной.
– Ее здесь нет?
– Нет, но будет здесь, – добавила она твердо.
– Пожалуйста, – просил Бо. – Нам нужно на несколько минут увидеться с твоими родителями.
Тоби заколебалась и потом сделала шаг назад.
– Пойду спрошу, захотят ли они разговаривать с вами. Подождите в библиотеке, – приказала она и прошествовала через холл к лестнице.
Мы с Бо вошли в библиотеку. Там горела всего лишь одна лампа в углу, и при хмуром небе комната была погружена во мрак. Я включила лампу Тиффани у дивана и быстро села, боясь, что у меня подкосятся ноги.
– Позволь мне самому начать наш разговор с мадам Тейт, – попросил Бо. Он стоял у дивана, заложив руки за спину. Мы оба ждали и прислушивались, не отрывая глаз от входа. Время тянулось томительно медленно, мой взгляд блуждал по комнате и вдруг замер на портрете над камином, сердце бешено забилось. Это был портрет Поля, который я когда-то нарисовала. Глэдис Тейт повесила его на место ее собственного вместе с портретом Октавиуса «Я слишком хорошо постаралась», – подумала я. Поль выглядел таким реальным, с веселыми голубыми глазами и мягкой улыбкой в уголках рта. Теперь казалось, что он смотрит с лукавым удовлетворением, вызовом, местью.
Послышались шаги, и появилась Тоби, одна. Надежда моя рухнула. Глэдис не собиралась давать нам аудиенцию.
– Мама спустится, – сказала она, – но отец пока не в состоянии ни с кем разговаривать. Можете присесть, – предложила она Бо. – Это будет не сразу. Она, собственно, не готова к приему посетителей сейчас, – добавила она с горечью. Бо послушно занял место рядом со мной. Тоби с минуту пристально смотрела на нас.
– Почему вы проявляете такое упрямство? Уж если моей маме когда-нибудь был нужен ребенок, так это сейчас. Как жестоко с вашей стороны создавать нам трудности и вынуждать обращаться в суд. – Она впилась в меня взглядом, а потом повернулась к Бо. – Я могла бы ожидать нечто подобное от нее, но думала, что вы – более разумный человек, способный на сочувствие.
– Тоби, – промолвила я, – я не та, о ком ты думаешь.
Она хмыкнула.
– Я точно знаю, кто ты. Думаешь, не видели других таких эгоистичных и тщеславных, которым наплевать на всех?
– Но…
Бо положил свою руку на мою. Я взглянула на него и поняла, что он просит меня замолчать. Я проглотила свои слова и закрыла глаза. Тоби повернулась и оставила нас.
– Она поймет потом, – тихо сказал Бо.
Только через десять минут мы услышали стук каблуков Глэдис Тейт по лестнице, каждый звук был как оружейный выстрел, нацеленный мне в сердце. В ожидании мы не сводили глаз с двери, пока она не появилась. Возвышаясь над нами, она казалась еще выше ростом и мрачнее в своем черном траурном платье со строго собранными наверх волосами, как у Тоби. У нее были бледные губы, щеки ввалились, но глаза лихорадочно горели.
– Что вам надо? – процедила она сквозь зубы, бросив на меня уничтожающий взгляд.
Бо встал.
– Мадам Тейт, мы приехали, чтобы попытаться договориться с вами, заставить вас понять, почему мы сделали то, что сделали, – сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
– Я займусь изучением материалов по делу, – подытожил месье Поулк. Он встал и положил сигару в пепельницу, а потом наклонился вперед и пожал Бо руку. – Знаете, – тихо сказал он, – какую пищу вы дадите репортерам, охотящимся за сплетнями?
– Мы знаем. – Бо посмотрел на меня. – Мы готовы на все, лишь бы вернуть Перл.
– Очень хорошо. Удачи вам с мадам Тейт, – пожелал месье Поулк, и мы ушли.
– Бо, я чувствую себя такой слабой, я так боюсь, – сказала я, когда мы шли из здания к машине.
– Ты не можешь предстать перед этой женщиной в таком состоянии, Руби. Давай поедем куда-нибудь и перекусим, чтобы подкрепить тебя. Надо быть сильными и оптимистичными. Полагайся на меня всякий раз, когда тебе понадобится. – Он опустил глаза, лицо его помрачнело. – Во всем виноват я, – пробормотал он. – Это была моя идея, моих рук дело.
– Ты не можешь винить только себя, Бо. Я знала, что делала, и хотела сделать это. Мне следовало бы предвидеть, что нельзя плеснуть водой в лицо Судьбе.
Он обнял и прижал меня к себе; мы сели в машину и направились в бухту. Пока мы ехали, я репетировала все, что скажу. Мы остановились поесть, но аппетита не было, и Бо пришлось уговаривать меня хоть что-нибудь проглотить.
К концу дня солнце скрылось за темные грозовые облака с лохматыми краями, и вокруг становилось все мрачнее и мрачнее. Синее небо осталось позади, и по мере того, как мы приближались к бухте и ожидавшему нас разговору, опасения мои возрастали все больше. Я несколько раз глубоко вздохнула, убеждая себя, что смогу разговаривать без слез.
Я показала Бо, как проехать в резиденцию Тейтов. Это был один из самых больших домов в районе Хоума, здание в два с половиной этажа в стиле греческого Возрождения, с шестью стройными ионическими колоннами, покоящимися на пилястровых основаниях, слегка выступающих у края галереи. Там было четырнадцать комнат и большая гостиная. Глэдис Тейт гордилась оформлением своего дома и произведениями искусства; пока Поль не выстроил мне особняк, у нее был самый лучший дом в наших краях.
К тому времени, как мы подъехали, небо стало пепельно-серым, а воздух влажным, как будто в нем висели капельки. Бухта застыла, но это было затишье перед бурей. Листья поникли на ветках деревьев, даже птицы притихли и попрятались по укромным уголкам.
На окнах были плотно задернуты занавески. Стекла отражали гнетущую темноту, витающую над болотами. Ничто не шелохнулось. Дом был погружен в траур, обитатели его замкнулись в собственном горе. У меня было так тяжело на сердце, что пальцы мои дрожали, когда я выходила из машины. Бо сжал мою руку, желая подбодрить меня.
– Давай успокоимся, – предложил он.
Я кивнула и постаралась сглотнуть, но в горле застрял ком, как кусок болотной грязи на обуви. Мы поднялись по лестнице, и Бо постучал в дверь медным кольцом. Стук в моем сердце отозвался, наверное, сильнее, чем в доме. Несколько минут спустя дверь распахнулась с такой силой, как будто вырвался ураган. Перед нами стояла Тоби, одетая в черное, со строго зачесанными наверх волосами. Лицо было бледным и измученным.
– Что вам надо? – холодно спросила она.
– Мы приехали поговорить с твоими родителями, – сказал Бо.
– Они не настроены с вами разговаривать, – отрезала она. – У нас траур, а вам двоим просто необходимо создавать проблемы.
– Есть несколько чудовищных недоразумений, которые мы должны постараться уладить, – настаивал Бо и потом добавил: – Прежде всего ради ребенка, а потом уже ради всех остальных.
Тоби пристально посмотрела на меня. Что-то в моем лице смутило ее, и она расслабила плечи.
– Как Перл? – быстро спросила я.
– Прекрасно. У нее все замечательно. Она с Жанной.
– Ее здесь нет?
– Нет, но будет здесь, – добавила она твердо.
– Пожалуйста, – просил Бо. – Нам нужно на несколько минут увидеться с твоими родителями.
Тоби заколебалась и потом сделала шаг назад.
– Пойду спрошу, захотят ли они разговаривать с вами. Подождите в библиотеке, – приказала она и прошествовала через холл к лестнице.
Мы с Бо вошли в библиотеку. Там горела всего лишь одна лампа в углу, и при хмуром небе комната была погружена во мрак. Я включила лампу Тиффани у дивана и быстро села, боясь, что у меня подкосятся ноги.
– Позволь мне самому начать наш разговор с мадам Тейт, – попросил Бо. Он стоял у дивана, заложив руки за спину. Мы оба ждали и прислушивались, не отрывая глаз от входа. Время тянулось томительно медленно, мой взгляд блуждал по комнате и вдруг замер на портрете над камином, сердце бешено забилось. Это был портрет Поля, который я когда-то нарисовала. Глэдис Тейт повесила его на место ее собственного вместе с портретом Октавиуса «Я слишком хорошо постаралась», – подумала я. Поль выглядел таким реальным, с веселыми голубыми глазами и мягкой улыбкой в уголках рта. Теперь казалось, что он смотрит с лукавым удовлетворением, вызовом, местью.
Послышались шаги, и появилась Тоби, одна. Надежда моя рухнула. Глэдис не собиралась давать нам аудиенцию.
– Мама спустится, – сказала она, – но отец пока не в состоянии ни с кем разговаривать. Можете присесть, – предложила она Бо. – Это будет не сразу. Она, собственно, не готова к приему посетителей сейчас, – добавила она с горечью. Бо послушно занял место рядом со мной. Тоби с минуту пристально смотрела на нас.
– Почему вы проявляете такое упрямство? Уж если моей маме когда-нибудь был нужен ребенок, так это сейчас. Как жестоко с вашей стороны создавать нам трудности и вынуждать обращаться в суд. – Она впилась в меня взглядом, а потом повернулась к Бо. – Я могла бы ожидать нечто подобное от нее, но думала, что вы – более разумный человек, способный на сочувствие.
– Тоби, – промолвила я, – я не та, о ком ты думаешь.
Она хмыкнула.
– Я точно знаю, кто ты. Думаешь, не видели других таких эгоистичных и тщеславных, которым наплевать на всех?
– Но…
Бо положил свою руку на мою. Я взглянула на него и поняла, что он просит меня замолчать. Я проглотила свои слова и закрыла глаза. Тоби повернулась и оставила нас.
– Она поймет потом, – тихо сказал Бо.
Только через десять минут мы услышали стук каблуков Глэдис Тейт по лестнице, каждый звук был как оружейный выстрел, нацеленный мне в сердце. В ожидании мы не сводили глаз с двери, пока она не появилась. Возвышаясь над нами, она казалась еще выше ростом и мрачнее в своем черном траурном платье со строго собранными наверх волосами, как у Тоби. У нее были бледные губы, щеки ввалились, но глаза лихорадочно горели.
– Что вам надо? – процедила она сквозь зубы, бросив на меня уничтожающий взгляд.
Бо встал.
– Мадам Тейт, мы приехали, чтобы попытаться договориться с вами, заставить вас понять, почему мы сделали то, что сделали, – сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86