– Через два дня они возвращаются из своего путешествия по Европе. Придется пойти к ним на ужин.
– О Бо. Конечно, они заметят разницу и поймут, а ты помнишь, как они недолюбливали меня благодаря Дафни, – напомнила я ему.
– Они будут не более проницательны, чем остальные, – заверил он меня. – Дело в том, что мы не часто виделись с ними после свадьбы. Жизель не пылала любовью к моей матери, а отец был для нее слишком серьезным и правильным. Она всегда неуютно чувствовала себя в их присутствии. Я по пальцам могу пересчитать, сколько раз мы бывали вместе. И каждый раз, когда мы собирались, Жизель была угрюмой и тихой. И нам не придется с ними часто встречаться, – добавил он, но я все равно нервничала, что мне придется предстать перед ними в роли Жизель.
Днем мы встретились с кандидатами на место дворецкого, горничной и поварихи. Дворецкий был настоящий англичанин, ростом пяти-семи футов, седой, с карими глазами, он носил очки в толстой оправе, которые постоянно сваливались с его костистого носа, но был очень приятным и, вероятно, послужил многим прекрасным семьям. Его звали Обри Реппер, и у него была теплая дружелюбная улыбка.
Горничную звали Салли Петерсен – высокая, моложавая женщина лет сорока пяти с большими, в полдоллара, глазами и тонким носом, который нависал над ее губами в линеечку. Я увидела, что для нее горничная – профессия, а не место. Мне она показалась очень ответственным человеком, может, несколько трудным, но высококвалифицированным.
Повариха наша оказалась светлокожей квартеронкой, она говорила, что ей шестьдесят, но я подумала, что ей около семидесяти. Она себя называла миссис Свон и сказала, что обычно не сообщает людям своего имени, поскольку оно создавало о ней представление как об очень богатой женщине, – Дельфиния; невысокая, не более четырех с половиной футов ростом, круглолицая, с крупными, как скалки, руками. Но я видела, что в молодости она была очень хорошенькой. У нее были большие черные с поволокой глаза, коралловые губки и зубы, как жемчуг. Большую часть своей жизни она проработала в двух состоятельных креольских семьях. Наверное, она уже ушла на пенсию, а потом ей стало скучно.
Как только наняли прислугу, Бо предложил поискать няню для Перл, но мне не хотелось так скоро приставлять к Перл другого человека.
– А Жизель сделала бы это немедленно, – напомнил мне Бо.
По счастливой случайности, один его друг знал француженку, которая занималась частным репетиторством, а также работала няней и в настоящее время была свободна. Звали ее Эдит Феррер, пятидесяти четырех лет, с негромким голосом, черными с проседью волосами, мягким благородным ртом и теплыми, печальными глазами, которые оживились при виде Перл. Бо пригласил ее прийти к нам в дом на следующий же день. Во время беседы я узнала, что она была замужем, но очень недолго. Ее муж погиб от несчастного случая в поездке, и это нанесло ей такую ужасную травму, после которой она боялась завести другой роман.
Она посвятила свою жизнь заботе о чужих детях, и каждый из них заменял ей тех детей, которых у нее никогда не было. Сначала Перл отнеслась к ней с некоторым подозрением, но приятный голос и мягкие интонации миссис Феррер вызвали ее доверие, и вскоре она уже позволила миссис Феррер показать ей, как разобраться с новой картинкой-загадкой.
Со всеми этими людьми Бо встретился еще до меня и объяснил им ситуацию: мы очень любим ребенка моей сестры. Вопросов было задано мало, и, поскольку никто из них никогда не видел мою сестру, мне не пришлось разыгрывать никаких представлений. В разговоре с ними Бо подчеркнул, что от них требуется полная конфиденциальность в отношении семьи и ее дел. Каждый, кто начнет болтать, будет немедленно уволен.
Мы оба остались довольны людьми, которых наняли. Устройство наших новых жизней, казалось, шло полным ходом, но, не успела я перевести дыхание и расслабиться, Бо сообщил, что прибыли его родители и наш ужин назначен на следующий вечер.
Я не узнала толком родителей Бо, когда жила в Новом Орлеане. С самого начала из-за моей мачехи Дафни они обращались со мной как с простолюдинкой. Эти люди гордились своим положением в высшем обществе, их имена постоянно мелькали в колонках светской хроники, а фотографии печатались в газетах с сообщениями о том, что они посетили или спонсировали благотворительные балы и прочие мероприятия.
– Ты можешь выбрать из одежды что-нибудь соответствующее твоему характеру, если хочешь, – сказал мне Бо. – Жизель знала, каковы мои родители, и старалась не вызывать у них раздражения своими чрезмерно сексуальными туалетами. Обычно она надевала драгоценности Дафни. И не так сильно красилась.
– Я, пожалуй, надену что-нибудь свое. Твои родители вряд ли заметят разницу. – Мне не хотелось даже прикасаться к вещам, принадлежавшим когда-то моей ужасной мачехе, несмотря на то что вещи эти были дорогими и изящными.
Мы решили, что будет лучше, если мы оставим Перл дома. У меня дрожали колени, когда мы подъезжали к особняку Андреа на Честнат-стрит, который представлял собой памятник архитектуры, относящийся к пятидесятым годам девятнадцатого века. Он был построен в классическом стиле греческого Возрождения, с двумя балконами на фасаде, подпираемыми ионическими колоннами и украшенными коринфскими колоннами сверху. Бо отметил, как гордится своим домом его отец, никогда не упуская возможности подчеркнуть его историческую значимость для Гарден Дистрикта.
– Жизель не проявляла интереса к его лекциям, даже зевнула однажды, когда он говорил о «dep» окнах, – сказал Бо.
– А что это такое? Если я не помню…
– Не беспокойся об этом. Жизель почти не слушала наши разговоры, и мои родители знали это. Окна «dep» служат как двери, когда открывается деревянная панель под ними. Не волнуйся. Отец не станет водить тебя по дому. Он уже показывал все Жизель и был разочарован ее реакцией.
– Значит, Жизель им нравилась не больше, чем я, да?
– Да, не очень нравилась, – сказал он улыбаясь. Ему было забавно, а я из-за всего этого нервничала еще больше. Как я должна была себя вести, зная, что его родители не рады его женитьбе на мне?
Нас впустил дворецкий, и мы прошли по длинному коридору в гостиную, где ожидали его родители. У его отца, на которого Бо был очень похож, значительно поседели виски, с тех пор как я его видела в последний раз. Бо унаследовал римский нос отца и четкую линию подбородка. Он был чуть выше отца, который сохранил хорошую фигуру для человека своего возраста. Сегодня на нем был белый вечерний пиджак и черная шелковая бабочка. У него был хороший цвет лица и такие, как у Бо, глубокие голубые глаза.
Мать Бо, почти такая же высокая, как и его отец, чуть располнела с тех пор, ее светлые волосы были модно причесаны и покрыты лаком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
– О Бо. Конечно, они заметят разницу и поймут, а ты помнишь, как они недолюбливали меня благодаря Дафни, – напомнила я ему.
– Они будут не более проницательны, чем остальные, – заверил он меня. – Дело в том, что мы не часто виделись с ними после свадьбы. Жизель не пылала любовью к моей матери, а отец был для нее слишком серьезным и правильным. Она всегда неуютно чувствовала себя в их присутствии. Я по пальцам могу пересчитать, сколько раз мы бывали вместе. И каждый раз, когда мы собирались, Жизель была угрюмой и тихой. И нам не придется с ними часто встречаться, – добавил он, но я все равно нервничала, что мне придется предстать перед ними в роли Жизель.
Днем мы встретились с кандидатами на место дворецкого, горничной и поварихи. Дворецкий был настоящий англичанин, ростом пяти-семи футов, седой, с карими глазами, он носил очки в толстой оправе, которые постоянно сваливались с его костистого носа, но был очень приятным и, вероятно, послужил многим прекрасным семьям. Его звали Обри Реппер, и у него была теплая дружелюбная улыбка.
Горничную звали Салли Петерсен – высокая, моложавая женщина лет сорока пяти с большими, в полдоллара, глазами и тонким носом, который нависал над ее губами в линеечку. Я увидела, что для нее горничная – профессия, а не место. Мне она показалась очень ответственным человеком, может, несколько трудным, но высококвалифицированным.
Повариха наша оказалась светлокожей квартеронкой, она говорила, что ей шестьдесят, но я подумала, что ей около семидесяти. Она себя называла миссис Свон и сказала, что обычно не сообщает людям своего имени, поскольку оно создавало о ней представление как об очень богатой женщине, – Дельфиния; невысокая, не более четырех с половиной футов ростом, круглолицая, с крупными, как скалки, руками. Но я видела, что в молодости она была очень хорошенькой. У нее были большие черные с поволокой глаза, коралловые губки и зубы, как жемчуг. Большую часть своей жизни она проработала в двух состоятельных креольских семьях. Наверное, она уже ушла на пенсию, а потом ей стало скучно.
Как только наняли прислугу, Бо предложил поискать няню для Перл, но мне не хотелось так скоро приставлять к Перл другого человека.
– А Жизель сделала бы это немедленно, – напомнил мне Бо.
По счастливой случайности, один его друг знал француженку, которая занималась частным репетиторством, а также работала няней и в настоящее время была свободна. Звали ее Эдит Феррер, пятидесяти четырех лет, с негромким голосом, черными с проседью волосами, мягким благородным ртом и теплыми, печальными глазами, которые оживились при виде Перл. Бо пригласил ее прийти к нам в дом на следующий же день. Во время беседы я узнала, что она была замужем, но очень недолго. Ее муж погиб от несчастного случая в поездке, и это нанесло ей такую ужасную травму, после которой она боялась завести другой роман.
Она посвятила свою жизнь заботе о чужих детях, и каждый из них заменял ей тех детей, которых у нее никогда не было. Сначала Перл отнеслась к ней с некоторым подозрением, но приятный голос и мягкие интонации миссис Феррер вызвали ее доверие, и вскоре она уже позволила миссис Феррер показать ей, как разобраться с новой картинкой-загадкой.
Со всеми этими людьми Бо встретился еще до меня и объяснил им ситуацию: мы очень любим ребенка моей сестры. Вопросов было задано мало, и, поскольку никто из них никогда не видел мою сестру, мне не пришлось разыгрывать никаких представлений. В разговоре с ними Бо подчеркнул, что от них требуется полная конфиденциальность в отношении семьи и ее дел. Каждый, кто начнет болтать, будет немедленно уволен.
Мы оба остались довольны людьми, которых наняли. Устройство наших новых жизней, казалось, шло полным ходом, но, не успела я перевести дыхание и расслабиться, Бо сообщил, что прибыли его родители и наш ужин назначен на следующий вечер.
Я не узнала толком родителей Бо, когда жила в Новом Орлеане. С самого начала из-за моей мачехи Дафни они обращались со мной как с простолюдинкой. Эти люди гордились своим положением в высшем обществе, их имена постоянно мелькали в колонках светской хроники, а фотографии печатались в газетах с сообщениями о том, что они посетили или спонсировали благотворительные балы и прочие мероприятия.
– Ты можешь выбрать из одежды что-нибудь соответствующее твоему характеру, если хочешь, – сказал мне Бо. – Жизель знала, каковы мои родители, и старалась не вызывать у них раздражения своими чрезмерно сексуальными туалетами. Обычно она надевала драгоценности Дафни. И не так сильно красилась.
– Я, пожалуй, надену что-нибудь свое. Твои родители вряд ли заметят разницу. – Мне не хотелось даже прикасаться к вещам, принадлежавшим когда-то моей ужасной мачехе, несмотря на то что вещи эти были дорогими и изящными.
Мы решили, что будет лучше, если мы оставим Перл дома. У меня дрожали колени, когда мы подъезжали к особняку Андреа на Честнат-стрит, который представлял собой памятник архитектуры, относящийся к пятидесятым годам девятнадцатого века. Он был построен в классическом стиле греческого Возрождения, с двумя балконами на фасаде, подпираемыми ионическими колоннами и украшенными коринфскими колоннами сверху. Бо отметил, как гордится своим домом его отец, никогда не упуская возможности подчеркнуть его историческую значимость для Гарден Дистрикта.
– Жизель не проявляла интереса к его лекциям, даже зевнула однажды, когда он говорил о «dep» окнах, – сказал Бо.
– А что это такое? Если я не помню…
– Не беспокойся об этом. Жизель почти не слушала наши разговоры, и мои родители знали это. Окна «dep» служат как двери, когда открывается деревянная панель под ними. Не волнуйся. Отец не станет водить тебя по дому. Он уже показывал все Жизель и был разочарован ее реакцией.
– Значит, Жизель им нравилась не больше, чем я, да?
– Да, не очень нравилась, – сказал он улыбаясь. Ему было забавно, а я из-за всего этого нервничала еще больше. Как я должна была себя вести, зная, что его родители не рады его женитьбе на мне?
Нас впустил дворецкий, и мы прошли по длинному коридору в гостиную, где ожидали его родители. У его отца, на которого Бо был очень похож, значительно поседели виски, с тех пор как я его видела в последний раз. Бо унаследовал римский нос отца и четкую линию подбородка. Он был чуть выше отца, который сохранил хорошую фигуру для человека своего возраста. Сегодня на нем был белый вечерний пиджак и черная шелковая бабочка. У него был хороший цвет лица и такие, как у Бо, глубокие голубые глаза.
Мать Бо, почти такая же высокая, как и его отец, чуть располнела с тех пор, ее светлые волосы были модно причесаны и покрыты лаком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86