Я бежала до тех пор, пока не почувствовала, что в мои бока вонзается множество игл, тогда я замедлила бег, мои легкие разрывались, и я свалилась за старым огромным дубом на чьем-то газоне. Я рыдала и рыдала там, пока не иссяк колодец моих слез и не разболелась грудь от бега и плача.
Я закрыла глаза и попыталась представить, что я вдруг очутилась далеко-далеко отсюда. Я увидела себя вновь на протоке плывущей в пироге по каналу теплым ясным весенним днем.
Облака надо мной исчезли. Сырость новоорлеанского дня сменилась в моих воспоминаниях солнечным светом. Когда пирога приблизилась к берегу, я услышала за домом пение бабушки Катрин. Она развешивала одежду после стирки.
– Grandmere, – позвала я. Она склонилась направо и увидела меня. Ее улыбка была такой же светлой и такой же живой. Бабушка казалась молодой и красивой.
– Grandmere, – пробормотала я, мои глаза все еще были зажмурены, – я хочу вернуться домой. Я хочу снова быть на протоке и жить с тобой. Мне не важно, что мы были такими бедными и что нам приходилось так трудно. Все равно я была гораздо счастливее. Grandmere, пожалуйста, сделай так, чтобы снова было все хорошо. Зачем ты умерла, не умирай. Пусть какой-нибудь твой ритуал вернет то время. Сделай так, чтобы все это оказалось только дурным сном. Хочу открыть глаза и оказаться рядом с тобой в нашей мастерской, за работой. Я сосчитаю до трех, и пусть это сбудется. Раз… два…
– Эй, там, – услышала я голос мужчины и открыла глаза. – Что это ты делаешь?
Пожилой мужчина с растрепанными снежно-белыми волосами стоял в дверях дома, перед которым я свалилась. Он размахивал в мою сторону черной тростью:
– Что тебе здесь нужно?
– Я просто отдыхала, сэр, – ответила я.
– Это не парк, знаешь ли, – заявил он и посмотрел на меня более пристально. – А почему ты не в школе?
– Да, сэр, – согласилась я и поднялась. – Прошу прощения, – сказала я и быстро ушла. Добравшись до угла, я определила, где оказалась, и поспешно направилась вверх по следующей улице. Поняв, что нахожусь недалеко от дома, я пошла туда. Когда я вошла в дом, папы и Дафны уже не было.
– Мадемуазель Руби? – воскликнул Эдгар, открывая дверь и уставясь на меня. На сей раз мне не удалось спрятать залитое слезами лицо и притвориться, что все в порядке. На лице слуга появилось выражение участия и гнева.
– Пойдемте со мной, – приказал он. Я последовала за Эдгаром по коридору в кухню. – Нина, – позвал он, как только мы вошли. Нина повернулась к нам, только раз взглянула на меня, а потом перевела глаза на Эдгара и кивнула ему головой.
– Я позабочусь о ней, – заявила она, и Эдгар с выражением довольства на лице вышел. Кухарка придвинулась поближе.
– Что случилось? – спросила она.
– О Нина! – воскликнула я, – что бы я ни сделала, она всегда отыщет способ, как причинить мне страдание.
Нина кивнула.
– Больше этого не случится. Сейчас ты пойдешь со мной. Этому будет положен конец. Жди меня здесь, – распорядилась она и оставила меня на кухне. Я слышала, как она прошла по коридору к лестнице. Через минуту-другую она вернулась и взяла меня за руку. Я подумала, что она опять поведет меня в свою комнату на один из ритуалов вуду. Но, к моему удивлению, Нина сбросила передник и повела меня к задней двери дома.
– Куда мы идем, Нина? – спросила я, когда женщина поспешно тащила меня через двор на улицу.
– К Маме Диди. Тебе нужен очень сильный гри-гри. Только Мама Диди может сделать это. При одном условии, детка. – Нина остановилась на углу и приблизила свое лицо к моему, ее черные глаза были широко раскрыты от возбуждения. – Не говори месье и мадам Дюма, куда я тебя водила, о'кей? Это будет наш секрет, хорошо?
– Кто…
– Мама Диди – теперешняя королева вуду всего Нового Орлеана.
– Что может сделать Мама Диди?
– Сделает так, чтобы твоя сестра перестала вредить тебе. Изгонит Papa La Bas из ее сердца. Сделает ее хорошей и доброй. Хочешь этого?
– Да, Нина, хочу.
– Ты клянешься держать это в тайне? Поклянись.
– Клянусь, Нина.
– Хорошо, пошли, – скомандовала она и решительно зашагала по дорожке. Я просто кипела от злости и была готова идти за ней куда угодно и делать все, что она скажет.
Мы проехали на трамвае, сошли с него и автобусом добрались до захудалой части города, где я никогда не была. Здания больше походили на лачуги, чернокожие дети, слишком маленькие для того, чтобы ходить в школу, играли в покрытых рытвинами пустых дворах. Развалившиеся и готовые к этому машины стояли вдоль улиц. Тротуары были грязными, канавы забиты жестяными банками, бутылками и скомканной бумагой. То тут, то там одинокие платаны и магнолии, видимо, прилагали все усилия, чтобы выжить в злополучной местности. Мне казалось, что даже само солнце с отвращением светило в таком месте. Как бы ни был ярок день, все здесь представлялось тусклым, покрытым ржавчиной, вылинявшим.
Нина быстро вела меня по тротуару, пока мы не добрались до лачуги, не лучше и не хуже любого другого здешнего дома. На всех окнах были опущены темные шторы, ступени, тротуар и даже парадная дверь были выщерблены и потрескались. Над парадным висело ожерелье из костей и перьев.
– Королева живет здесь? – спросила я, пораженная увиденным. Я ожидала увидеть здание иного рода.
– Вне всякого сомнения, – подтвердила Нина. Мы прошли по узкой дорожке к парадной двери, и Нина повернула звонок.
Через некоторое время очень старая чернокожая женщина, беззубая и с такими редкими волосами, что я могла рассмотреть форму и цвет ее черепа, открыла дверь и выглянула наружу. На ней было надето что-то, показавшееся мне мешком из-под картошки. Сгорбленная, с плечами, вывернутыми как-то вовнутрь, она подняла глаза, чтобы посмотреть на Нину и на меня. Не думаю, что старуха была выше четырех футов. На ее ногах были замызганные мужские туфли без шнурков, надетые на босу ногу.
– Нужно видеть Маму Диди, – сказала Нина. Старая леди кивнула и шагнула в сторону, чтобы мы могли войти в маленький дом.
Стены потрескались и осыпались, пол выглядел так, будто когда-то он был застелен ковровым покрытием, которое только недавно содрали. Тут и там его остатки были приклеены или прибиты к планкам. Запах чего-то очень сладкого плыл из глубины дома. Старуха жестом указала на комнату слева. Нина взяла меня за руку, и мы вошли.
Освещением служили полдюжины больших свечей. Комната напоминала склад – так она была забита амулетами, костями, куклами, пучками перьев, волосами и змеиной кожей. Одна стена сверху донизу была увешана полками, где стояли банки с порошками, а коробки со свечами разного цвета лежали на полу у дальней стены.
Посреди всего этого хаоса стояли небольшой диванчик и два продранных кресла, из сиденья одного из них торчали пружины. Между диванчиком и креслами находился деревянный ящик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123
Я закрыла глаза и попыталась представить, что я вдруг очутилась далеко-далеко отсюда. Я увидела себя вновь на протоке плывущей в пироге по каналу теплым ясным весенним днем.
Облака надо мной исчезли. Сырость новоорлеанского дня сменилась в моих воспоминаниях солнечным светом. Когда пирога приблизилась к берегу, я услышала за домом пение бабушки Катрин. Она развешивала одежду после стирки.
– Grandmere, – позвала я. Она склонилась направо и увидела меня. Ее улыбка была такой же светлой и такой же живой. Бабушка казалась молодой и красивой.
– Grandmere, – пробормотала я, мои глаза все еще были зажмурены, – я хочу вернуться домой. Я хочу снова быть на протоке и жить с тобой. Мне не важно, что мы были такими бедными и что нам приходилось так трудно. Все равно я была гораздо счастливее. Grandmere, пожалуйста, сделай так, чтобы снова было все хорошо. Зачем ты умерла, не умирай. Пусть какой-нибудь твой ритуал вернет то время. Сделай так, чтобы все это оказалось только дурным сном. Хочу открыть глаза и оказаться рядом с тобой в нашей мастерской, за работой. Я сосчитаю до трех, и пусть это сбудется. Раз… два…
– Эй, там, – услышала я голос мужчины и открыла глаза. – Что это ты делаешь?
Пожилой мужчина с растрепанными снежно-белыми волосами стоял в дверях дома, перед которым я свалилась. Он размахивал в мою сторону черной тростью:
– Что тебе здесь нужно?
– Я просто отдыхала, сэр, – ответила я.
– Это не парк, знаешь ли, – заявил он и посмотрел на меня более пристально. – А почему ты не в школе?
– Да, сэр, – согласилась я и поднялась. – Прошу прощения, – сказала я и быстро ушла. Добравшись до угла, я определила, где оказалась, и поспешно направилась вверх по следующей улице. Поняв, что нахожусь недалеко от дома, я пошла туда. Когда я вошла в дом, папы и Дафны уже не было.
– Мадемуазель Руби? – воскликнул Эдгар, открывая дверь и уставясь на меня. На сей раз мне не удалось спрятать залитое слезами лицо и притвориться, что все в порядке. На лице слуга появилось выражение участия и гнева.
– Пойдемте со мной, – приказал он. Я последовала за Эдгаром по коридору в кухню. – Нина, – позвал он, как только мы вошли. Нина повернулась к нам, только раз взглянула на меня, а потом перевела глаза на Эдгара и кивнула ему головой.
– Я позабочусь о ней, – заявила она, и Эдгар с выражением довольства на лице вышел. Кухарка придвинулась поближе.
– Что случилось? – спросила она.
– О Нина! – воскликнула я, – что бы я ни сделала, она всегда отыщет способ, как причинить мне страдание.
Нина кивнула.
– Больше этого не случится. Сейчас ты пойдешь со мной. Этому будет положен конец. Жди меня здесь, – распорядилась она и оставила меня на кухне. Я слышала, как она прошла по коридору к лестнице. Через минуту-другую она вернулась и взяла меня за руку. Я подумала, что она опять поведет меня в свою комнату на один из ритуалов вуду. Но, к моему удивлению, Нина сбросила передник и повела меня к задней двери дома.
– Куда мы идем, Нина? – спросила я, когда женщина поспешно тащила меня через двор на улицу.
– К Маме Диди. Тебе нужен очень сильный гри-гри. Только Мама Диди может сделать это. При одном условии, детка. – Нина остановилась на углу и приблизила свое лицо к моему, ее черные глаза были широко раскрыты от возбуждения. – Не говори месье и мадам Дюма, куда я тебя водила, о'кей? Это будет наш секрет, хорошо?
– Кто…
– Мама Диди – теперешняя королева вуду всего Нового Орлеана.
– Что может сделать Мама Диди?
– Сделает так, чтобы твоя сестра перестала вредить тебе. Изгонит Papa La Bas из ее сердца. Сделает ее хорошей и доброй. Хочешь этого?
– Да, Нина, хочу.
– Ты клянешься держать это в тайне? Поклянись.
– Клянусь, Нина.
– Хорошо, пошли, – скомандовала она и решительно зашагала по дорожке. Я просто кипела от злости и была готова идти за ней куда угодно и делать все, что она скажет.
Мы проехали на трамвае, сошли с него и автобусом добрались до захудалой части города, где я никогда не была. Здания больше походили на лачуги, чернокожие дети, слишком маленькие для того, чтобы ходить в школу, играли в покрытых рытвинами пустых дворах. Развалившиеся и готовые к этому машины стояли вдоль улиц. Тротуары были грязными, канавы забиты жестяными банками, бутылками и скомканной бумагой. То тут, то там одинокие платаны и магнолии, видимо, прилагали все усилия, чтобы выжить в злополучной местности. Мне казалось, что даже само солнце с отвращением светило в таком месте. Как бы ни был ярок день, все здесь представлялось тусклым, покрытым ржавчиной, вылинявшим.
Нина быстро вела меня по тротуару, пока мы не добрались до лачуги, не лучше и не хуже любого другого здешнего дома. На всех окнах были опущены темные шторы, ступени, тротуар и даже парадная дверь были выщерблены и потрескались. Над парадным висело ожерелье из костей и перьев.
– Королева живет здесь? – спросила я, пораженная увиденным. Я ожидала увидеть здание иного рода.
– Вне всякого сомнения, – подтвердила Нина. Мы прошли по узкой дорожке к парадной двери, и Нина повернула звонок.
Через некоторое время очень старая чернокожая женщина, беззубая и с такими редкими волосами, что я могла рассмотреть форму и цвет ее черепа, открыла дверь и выглянула наружу. На ней было надето что-то, показавшееся мне мешком из-под картошки. Сгорбленная, с плечами, вывернутыми как-то вовнутрь, она подняла глаза, чтобы посмотреть на Нину и на меня. Не думаю, что старуха была выше четырех футов. На ее ногах были замызганные мужские туфли без шнурков, надетые на босу ногу.
– Нужно видеть Маму Диди, – сказала Нина. Старая леди кивнула и шагнула в сторону, чтобы мы могли войти в маленький дом.
Стены потрескались и осыпались, пол выглядел так, будто когда-то он был застелен ковровым покрытием, которое только недавно содрали. Тут и там его остатки были приклеены или прибиты к планкам. Запах чего-то очень сладкого плыл из глубины дома. Старуха жестом указала на комнату слева. Нина взяла меня за руку, и мы вошли.
Освещением служили полдюжины больших свечей. Комната напоминала склад – так она была забита амулетами, костями, куклами, пучками перьев, волосами и змеиной кожей. Одна стена сверху донизу была увешана полками, где стояли банки с порошками, а коробки со свечами разного цвета лежали на полу у дальней стены.
Посреди всего этого хаоса стояли небольшой диванчик и два продранных кресла, из сиденья одного из них торчали пружины. Между диванчиком и креслами находился деревянный ящик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123