Знаешь, что это такое? – Я покачала головой. – Он время от времени впадает в глубокую депрессию. Без предупреждения, – добавила дама.
– Депрессию?
– Да, он может замкнуться на целые часы, даже дни, и не пожелает разговаривать ни с кем. Ты можешь беседовать с ним, и вдруг внезапно у него появляется отсутствующий взгляд, и он прерывает ваш разговор на середине фразы. И потом ничего не помнит об этом, – проговорила Дафна. Я покачала головой. Казалось невероятным, что этот человек, с которым я только что провела несколько счастливых часов, может быть таким, как только что представила его жена.
– Иногда он запирается в своем кабинете и заводит эту ужасную траурную музыку. Я приводила докторов, и они прописывали лекарства, но он не любит ничего принимать. Он весь в мать, – продолжала Дафна. – Семейная история Дюма омрачена несчастными событиями.
– Я знаю. Он рассказал мне о младшем брате, – подтвердила я. Дафна остро взглянула на меня.
– Уже рассказал? Да, это я и имела в виду, – покачала головой женщина. – Ему не терпится поговорить об этих ужасных вещах и испортить всем настроение.
– Он не испортил мне настроения, хотя это была очень печальная история, – возразила я. Ее губы сжались более плотно, а глаза сузились. Дафне не нравилось, когда ей противоречили.
– Предполагаю, он описал это как несчастный случай на шлюпке? – сказала она.
– Да. А разве не так?
– Мне не хочется об этом говорить. Это действительно тяжело, – добавила Дафна, ее глаза были широко открыты. – Во всяком случае, я пыталась и пытаюсь сейчас сделать Пьера счастливым. А ты запомни, если собираешься жить здесь: в нашем доме должна быть гармония. Мелким ссорам, всяким интригам и заговорам, ревности и предательству не место в доме Дюма.
– Пьер очень счастлив по поводу твоего существования и приезда, но он не видит проблем, с которыми нам предстоит столкнуться, – продолжала дама. Она говорила таким твердым царственным тоном, что мне ничего не оставалось, как слушать, не сводя с нее глаз. – Он не понимает огромности задачи, стоящей впереди. Я знаю, из какого чуждого нам мира ты пришла и какого сорта вещи привыкла делать и иметь.
– Какого сорта вещи, мадам? – спросила я с искренним любопытством.
– Ну, просто кое-что, – сказала она твердо. Ее глаза были настороженными. – Это не та тема, которую нравится обсуждать дамам.
– А я и не собираюсь делать ничего похожего, – запротестовала я.
– Ты даже не понимаешь, какую жизнь ты вела, что делала до сего времени. Я знаю, у кайенов другое понимание морали, другие кодексы поведения.
– Это не так, мадам, – ответила я, но она продолжала, будто я ничего и не говорила.
– Ты не поймешь этого, пока не… пока не будешь обучена, вышколена и просвещена, – заявила дама. – Я понимаю, твое появление имеет очень большое значение для Пьера, и я, конечно, сделаю все от меня зависящее, чтобы научить тебя и направить, но мне потребуется твое полное содействие и подчинение. Если у тебя возникнут какие-нибудь проблемы, а я уверена, что вначале так и будет, будь добра, обращайся прямо ко мне. Не беспокой Пьера. Не хватало только, – добавила она скорее себе, чем мне, – чтобы еще что-то его угнетало. Он просто может окончить тем же, чем и его брат.
– Не понимаю, – проговорила я.
– Сейчас это неважно, – быстро сказала Дафна, затем расправила плечи и встала. – Я оденусь и повезу тебя по магазинам, – сказала она. – Пожалуйста, будь через двадцать минут готова.
– Да, мадам.
– Надеюсь, – проговорила она, останавливаясь, чтобы убрать пряди волос с моего лба, – что со временем ты почувствуешь для себя удобным обращаться ко мне как к матери.
– Я тоже надеюсь на это, – ответила я. И пожалела, что это прозвучало довольно резко. Женщина слегка отстранилась и сузила глаза, а потом сверкнула небольшой натянутой улыбкой и вышла, чтобы одеться к походу по магазинам.
Ожидая ее, я продолжала изучение дома. Я задержалась, чтобы заглянуть в комнату, служившую кабинетом отца. Он оставил мою картину у своего рабочего стола, прежде чем пойти наверх к Жизель. Здесь была еще одна картина – портрет его отца, моего деда, решила я. Она висела на стене позади письменного стола. На этом портрете он выглядел менее суровым, хотя был одет в официальную одежду, и смотрел задумчиво, без малейшего следа улыбки на лице.
У отца был письменный стол из грецкого ореха, французские шкафчики и стулья с поперечными перекладинами на спинках. По обеим стенам комнаты шли книжные шкафы, пол был из полированной твердой древесины, под столом и стулом он был накрыт небольшим плотным овальным ковриком цвета беж. В дальнем левом углу я увидела глобус. Все на письменном столе и во всей комнате было аккуратно расставлено, пыль стерта. Такое впечатление, что обитатели этого дома передвигались на цыпочках и носили перчатки. Вся мебель, безукоризненные полы и стены, оформление комнат и полки, антиквариат и статуэтки заставляли меня чувствовать себя просто слоном в посудной лавке. Я боялась быстро двигаться, резко повернуться или прикоснуться к чему-нибудь. Но мне хотелось рассмотреть фотографии на письменном столе.
В рамках из серебра высокой пробы стояла фотография Дафны и Жизель. Рядом был снимок двух людей, как я поняла, родителей отца, моих деда и бабушки. Бабушка, миссис Дюма, была маленькой женщиной, симпатичной, с мелкими чертами лица и глубокой печалью на губах и в глазах. А где же, подумала я, фотография младшего брата отца, Жана?
Я вышла из кабинета и обнаружила, что рядом находится еще один – библиотека с красными кожаными диванами, стульями с высокими спинками, столами, покрытыми золотой фольгой, и с бронзовыми лампами. Горка для антиквариата в кабинете была заполнена с виду дорогими красными, зелеными и пурпурными кубками ручной работы, все стены увешаны картинами, написанными маслом. Я вошла в библиотеку и стала просматривать некоторые из книг на полках.
– Вот ты где, – услышала я голос отца, повернулась и увидела его и Жизель, стоящих в дверях. Жизель была в розовом шелковом халате и в казавшихся очень мягкими розовых домашних туфлях. Ее волосы были красиво причесаны. Бледная, с сонными глазами, она стояла, сложа руки под грудью.
– Мы тебя искали, – сказал отец.
– Я просто осматриваюсь. Надеюсь, я ничего не нарушаю?
– Конечно, все в порядке. Это твой дом. Ходи где хочешь. Ну вот. Жизель теперь понимает, что произошло, и хочет поздороваться с тобой, как будто бы в первый раз, – проговорил он и улыбнулся. Я взглянула на Жизель, та вздохнула и сделала шаг вперед.
– Я сожалею о том, как себя вела, – начала она. – Не понимала, в чем дело. Да и откуда я могла знать, – добавила она, переводя взгляд на отца. Он выглядел очень смущенным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123
– Депрессию?
– Да, он может замкнуться на целые часы, даже дни, и не пожелает разговаривать ни с кем. Ты можешь беседовать с ним, и вдруг внезапно у него появляется отсутствующий взгляд, и он прерывает ваш разговор на середине фразы. И потом ничего не помнит об этом, – проговорила Дафна. Я покачала головой. Казалось невероятным, что этот человек, с которым я только что провела несколько счастливых часов, может быть таким, как только что представила его жена.
– Иногда он запирается в своем кабинете и заводит эту ужасную траурную музыку. Я приводила докторов, и они прописывали лекарства, но он не любит ничего принимать. Он весь в мать, – продолжала Дафна. – Семейная история Дюма омрачена несчастными событиями.
– Я знаю. Он рассказал мне о младшем брате, – подтвердила я. Дафна остро взглянула на меня.
– Уже рассказал? Да, это я и имела в виду, – покачала головой женщина. – Ему не терпится поговорить об этих ужасных вещах и испортить всем настроение.
– Он не испортил мне настроения, хотя это была очень печальная история, – возразила я. Ее губы сжались более плотно, а глаза сузились. Дафне не нравилось, когда ей противоречили.
– Предполагаю, он описал это как несчастный случай на шлюпке? – сказала она.
– Да. А разве не так?
– Мне не хочется об этом говорить. Это действительно тяжело, – добавила Дафна, ее глаза были широко открыты. – Во всяком случае, я пыталась и пытаюсь сейчас сделать Пьера счастливым. А ты запомни, если собираешься жить здесь: в нашем доме должна быть гармония. Мелким ссорам, всяким интригам и заговорам, ревности и предательству не место в доме Дюма.
– Пьер очень счастлив по поводу твоего существования и приезда, но он не видит проблем, с которыми нам предстоит столкнуться, – продолжала дама. Она говорила таким твердым царственным тоном, что мне ничего не оставалось, как слушать, не сводя с нее глаз. – Он не понимает огромности задачи, стоящей впереди. Я знаю, из какого чуждого нам мира ты пришла и какого сорта вещи привыкла делать и иметь.
– Какого сорта вещи, мадам? – спросила я с искренним любопытством.
– Ну, просто кое-что, – сказала она твердо. Ее глаза были настороженными. – Это не та тема, которую нравится обсуждать дамам.
– А я и не собираюсь делать ничего похожего, – запротестовала я.
– Ты даже не понимаешь, какую жизнь ты вела, что делала до сего времени. Я знаю, у кайенов другое понимание морали, другие кодексы поведения.
– Это не так, мадам, – ответила я, но она продолжала, будто я ничего и не говорила.
– Ты не поймешь этого, пока не… пока не будешь обучена, вышколена и просвещена, – заявила дама. – Я понимаю, твое появление имеет очень большое значение для Пьера, и я, конечно, сделаю все от меня зависящее, чтобы научить тебя и направить, но мне потребуется твое полное содействие и подчинение. Если у тебя возникнут какие-нибудь проблемы, а я уверена, что вначале так и будет, будь добра, обращайся прямо ко мне. Не беспокой Пьера. Не хватало только, – добавила она скорее себе, чем мне, – чтобы еще что-то его угнетало. Он просто может окончить тем же, чем и его брат.
– Не понимаю, – проговорила я.
– Сейчас это неважно, – быстро сказала Дафна, затем расправила плечи и встала. – Я оденусь и повезу тебя по магазинам, – сказала она. – Пожалуйста, будь через двадцать минут готова.
– Да, мадам.
– Надеюсь, – проговорила она, останавливаясь, чтобы убрать пряди волос с моего лба, – что со временем ты почувствуешь для себя удобным обращаться ко мне как к матери.
– Я тоже надеюсь на это, – ответила я. И пожалела, что это прозвучало довольно резко. Женщина слегка отстранилась и сузила глаза, а потом сверкнула небольшой натянутой улыбкой и вышла, чтобы одеться к походу по магазинам.
Ожидая ее, я продолжала изучение дома. Я задержалась, чтобы заглянуть в комнату, служившую кабинетом отца. Он оставил мою картину у своего рабочего стола, прежде чем пойти наверх к Жизель. Здесь была еще одна картина – портрет его отца, моего деда, решила я. Она висела на стене позади письменного стола. На этом портрете он выглядел менее суровым, хотя был одет в официальную одежду, и смотрел задумчиво, без малейшего следа улыбки на лице.
У отца был письменный стол из грецкого ореха, французские шкафчики и стулья с поперечными перекладинами на спинках. По обеим стенам комнаты шли книжные шкафы, пол был из полированной твердой древесины, под столом и стулом он был накрыт небольшим плотным овальным ковриком цвета беж. В дальнем левом углу я увидела глобус. Все на письменном столе и во всей комнате было аккуратно расставлено, пыль стерта. Такое впечатление, что обитатели этого дома передвигались на цыпочках и носили перчатки. Вся мебель, безукоризненные полы и стены, оформление комнат и полки, антиквариат и статуэтки заставляли меня чувствовать себя просто слоном в посудной лавке. Я боялась быстро двигаться, резко повернуться или прикоснуться к чему-нибудь. Но мне хотелось рассмотреть фотографии на письменном столе.
В рамках из серебра высокой пробы стояла фотография Дафны и Жизель. Рядом был снимок двух людей, как я поняла, родителей отца, моих деда и бабушки. Бабушка, миссис Дюма, была маленькой женщиной, симпатичной, с мелкими чертами лица и глубокой печалью на губах и в глазах. А где же, подумала я, фотография младшего брата отца, Жана?
Я вышла из кабинета и обнаружила, что рядом находится еще один – библиотека с красными кожаными диванами, стульями с высокими спинками, столами, покрытыми золотой фольгой, и с бронзовыми лампами. Горка для антиквариата в кабинете была заполнена с виду дорогими красными, зелеными и пурпурными кубками ручной работы, все стены увешаны картинами, написанными маслом. Я вошла в библиотеку и стала просматривать некоторые из книг на полках.
– Вот ты где, – услышала я голос отца, повернулась и увидела его и Жизель, стоящих в дверях. Жизель была в розовом шелковом халате и в казавшихся очень мягкими розовых домашних туфлях. Ее волосы были красиво причесаны. Бледная, с сонными глазами, она стояла, сложа руки под грудью.
– Мы тебя искали, – сказал отец.
– Я просто осматриваюсь. Надеюсь, я ничего не нарушаю?
– Конечно, все в порядке. Это твой дом. Ходи где хочешь. Ну вот. Жизель теперь понимает, что произошло, и хочет поздороваться с тобой, как будто бы в первый раз, – проговорил он и улыбнулся. Я взглянула на Жизель, та вздохнула и сделала шаг вперед.
– Я сожалею о том, как себя вела, – начала она. – Не понимала, в чем дело. Да и откуда я могла знать, – добавила она, переводя взгляд на отца. Он выглядел очень смущенным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123