– В самом деле? Тогда мне лучше стать самым застенчивым молодым человеком на свете.
– Но не до такой степени, чтобы не целовать меня время от времени, – ответила я. Поль улыбнулся, но тут же скорчил гримасу от боли, вызванной растянувшимися губами. – Бедный Поль, – прошептала я и склонилась, чтобы очень нежно поцеловать его израненный рот. Когда я отстранилась, его глаза все еще были закрыты. А потом они широко распахнулись.
– Это лучшая припарка, даже лучше, чем магические лекарства твоей бабушки. Мне придется каждый день приходить сюда лечиться.
– Это будет тебе дорого стоить.
– Сколько?
– Вечной преданности, – ответила я.
Поль впился в меня глазами.
– Она уже твоя, Руби, – прошептал он. – И навсегда.
Потом он наклонился и, не обращая внимания на боль, горячо поцеловал меня в губы.
– Удивительно, – заметил он, открывая дверцу машины, – но даже с разбитой физиономией я считаю, что это был один из лучших вечеров моей жизни. До свидания, Руби.
– До свидания. Не забудь прикладывать лед к губе, как сказала Grandmere, – напомнила я.
– Не забуду. Поблагодари ее еще раз от моего имени. Увидимся завтра, – пообещал Поль и включил двигатель.
Он помахал рукой и скрылся в ночи. Я стояла и смотрела до тех пор, пока свет от маленьких красных фар сзади автомобиля не поглотила тьма. Потом я повернулась и увидела, что бабушка Катрин стоит на ступеньках галереи и смотрит на меня. Я подумала, давно ли она там стоит? Почему она ждет меня здесь?
– Grandmere, ты не больна? – Я подошла к старушке. Ее лицо было таким печальным. Она выглядела бледной и несчастной, будто только что увидела одного из тех духов, которых ее приглашали изгонять прочь. Взгляд ее был мрачен и прикован ко мне. Что-то твердое и тяжелое образовалось в моей груди, заранее причиняя боль.
– Войди в дом, – сказала бабушка. – Я должна кое-что тебе рассказать, мне следовало давно это сделать.
Когда я поднималась по лестнице в дом, мои ноги стали пудовыми и отказывались мне повиноваться. Сердце, радостно трепетавшее от последнего поцелуя Поля, застучало так сильно, что казалось, оно вот-вот выпрыгнет из груди. Я не могла припомнить, чтобы когда-нибудь видела на лице бабушки такую грусть и подавленность. Какой тяжелый груз носила она? Какую ужасную вещь собиралась мне рассказать?
Бабушка села и долго смотрела вдаль, как будто забыла, что я нахожусь рядом. Я ждала, сложив на коленях руки и прислушиваясь к бешеному стуку моего сердца.
– В твоей матери всегда была сумасбродность, – начала бабушка. – Может, давала о себе знать кровь Ландри, а может, все дело в условиях, в которых она росла – всегда близко к диким созданиям. В отличие от большинства девочек ее возраста, она никогда ничего не боялась на болоте. Она могла подобрать змееныша так же легко, как срывала маргаритку.
Еще совсем маленькой твой Grandpere Джек брал ее с собой, куда бы ни отправлялся на протоке. Она с ним рыбачила, охотилась, толкала шестом пирогу, когда подросла достаточно, чтобы стоять в лодке и втыкать палку в ил. Я думала, она будет сорванцом. Однако, – бабушка взглянула на меня, – я ошиблась. Может, было бы даже лучше, если бы она была менее женственна.
Она быстро выросла, рано повзрослела, и ее темные глаза, ее длинные, мягкие, такие же, как у тебя, густые рыжие волосы очаровывали одинаково и парней и взрослых мужчин. Я даже думаю, что она околдовывала птиц и животных болота.
– Часто, – бабушка улыбнулась своим воспоминаниям, – я замечала, что болотный ястреб поглядывает вниз своими зоркими в желтых обводках глазами, следя за ней, идущей вдоль берега канала.
Такая наивная, красивая, она стремилась прикоснуться ко всему, все увидеть и все испробовать. Увы, она была беспомощна перед более взрослыми хитрыми людьми, потому ее однажды и соблазнили отпить из чаши греховных наслаждений.
А к тому времени, как ей исполнилось шестнадцать, она была очень популярна, и кто только на протоке не приглашал ее куда-нибудь прогуляться. Каждый умолял ее оказать ему хоть какое-нибудь внимание. Я видела, как она дразнила и мучила тех из них, кто просто трепетал от ее улыбки, ее смеха, умирал от желания получить хоть какой-то намек на обещание.
Молодые парни старались ей услужить, даже устанавливали очередь, чтобы помочь деду, а он и не пренебрегал возможностью использовать несчастных, это уж точно. Он знал, что парни, батрача на него, надеялись заслужить благосклонность Габриэль, и они действительно помогали Джеку больше, чем собственным отцам. Это было гадко с его стороны, но он меня не слушал.
Как бы то ни было, но месяцев через семь после своего шестнадцатилетия Габриэль однажды вечером пришла ко мне вот в эту комнату. Она сидела как раз там, где сейчас сидишь ты. Едва я посмотрела на нее, я поняла, что мне нет необходимости слушать дочкин рассказ. Видеть ее насквозь было так же легко, как смотреть на мир через оконное стекло. Мое сердце затрепетало, я затаила дыхание.
«Мама, – сказала она, ее голос надламывался, – по-моему, я беременна».
Я закрыла глаза и откинулась на спинку стула. У меня было ощущение, что случилось нечто неизбежное. То, чего я боялась и предвидела, все-таки случилось.
Ты знаешь, мы, католики, не обращаемся к подпольным хирургам и не делаем абортов.
Я спросила ее, кто отец ребенка, но она просто покачала головой и убежала. Позже, когда Джек приехал домой и все узнал, он просто обезумел. Он избил дочку до полусмерти, прежде чем я его удержала, но все же узнал имя. – Бабушка медленно подняла на меня глаза.
Я стояла как громом пораженная, кровь бешено пульсировала в венах, в ушах гудело.
– Кто он, Grandmere? – Мой голос надломился, а горло перехватило.
– Это был Октавиус Тейт, он соблазнил твою мать, – ответила бабушка, и снова будто громом потрясло наш дом, сами основания нашего мира, хрупкие стенки моего сердца готовы были вот-вот расколоться. Я не могла говорить, я не могла задать следующий вопрос, но бабушка решила, что я должна знать все.
– Grandpere Джек пошел прямо к нему. Тогда Октавиус был женат меньше года, и еще жив был его отец. В те времена твой дед был еще более азартным игроком, чем сейчас. Просто не мог пройти мимо игры в бурре, хотя именно он чаще других пополнял кон. Однажды он проиграл свои сапоги, и ему пришлось идти домой босиком. А в другой раз он поставил на кон золотой зуб и должен был позволить кому-то выдернуть этот зуб клещами. Вот таким игроком он был, да и теперь не лучше.
Во всяком случае, он заставил Тейтов заплатить ему за молчание, а часть сделки заключалась в том, что Октавиус возьмет ребенка и вырастит его как своего. Что он сказал своей молодой жене и как они договорились между собой, мы никогда не знали и не интересовались.
Я скрыла беременность твоей матери, затягивая ей живот, когда на седьмом месяце его стало видно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123