Я тоже подойду к этому времени.
Я кивнула.
– Спокойной ночи, дорогая, – сказал отец и поцеловал меня в лоб. Затем он направился к своей с женой спальне. Я оглянулась на закрытую дверь. Неужели мне это показалось? И это все из-за выпитого мной рома?
– Папа? – спросила я, прежде чем отправиться к себе в спальню. Он остановился и обернулся.
– Да?
– Чья это была комната?
Он взглянул на дверь, затем перевел темные блестящие глаза на меня, и я увидела, почему они блестят: они были полны слез.
– Моего брата, – ответил он. – Жана.
Со вздохом он повернулся и ушел. По моей спине будто на паучьих ногах пополз озноб и вызвал дрожь во всем теле. Измученная и утонувшая во множестве эмоций, я вернулась к себе в комнату и собралась улечься спать. Мой мозг был забит всякими мыслями, сердце бешено колотилось. И так кружилась голова, и такой я была усталой, что мне не терпелось опустить голову на мягкую подушку. Как только я закрыла глаза, калейдоскоп событий этого дня, перекатываясь на внутренней стороне век, закружил меня, увлекая то вверх, то вниз, как на американских горках. Мелькали картины Нового Орлеана, которые я видела с отцом, несметное число последних моделей, через которые я пробиралась с Дафной, моя новая чудесная художественная студия, лицо Жизель, когда она составляла план своей глупой проделки, и снова и снова электризующий поцелуй Бо в кабине у бассейна.
Этот поцелуй испугал меня, потому что я не могла сдержать своего желания на него ответить. Это неожиданное прикосновение его губ, его язык, понуждающий раскрыться мои губы, вызвали во мне вспышку волнения, которое сломило мое сопротивление. Означало ли это, что я была нехорошей, что во мне текло слишком много порочной крови Ландри?
Или все дело в том, что Бо затронул во мне что-то нежное и одинокое? Его тихий голос нашептывал мне во тьме, и его уверенность вносила покой в мою ослепленную и смущенную душу. Неужели то же самое мог сделать и любой другой молодой человек или только Бо?
Я пыталась вспомнить поцелуй Поля, но мои воспоминания затуманились и были отравлены открытием наших родственных отношений. Теперь было невозможно думать о Поле как о моей первой любви и не чувствовать себя виноватой, даже если и не было в том нашей вины.
Какой долгий, сложный и беспокойный день, но ведь и какой чудесный! Будет ли моя жизнь такой и впредь?
Эти вопросы утомили меня окончательно, и я очень хотела заснуть. Когда дремота охватила меня и мой мозг успокоился, я вновь услышала тихий звук рыданий. Он выплыл откуда-то из самых глубин моего сознания перед тем, как я заснула. И я даже не была уверена, может, это моя собственная тоска по ком-то, кого мне еще только предстояло встретить.
Я удивилась тому, как долго я спала на следующее утро. Когда же наконец проснулась, я была уверена, что все уже давно сошли вниз и позавтракали без меня. Чувствуя неловкость, я вскочила с постели, поспешно вымылась, оделась и завязала волосы платком, чтобы не тратить время на прическу. Но когда я проскакала по лестнице и влетела в столовую, то обнаружила, что она пуста. Эдгар убирал несколько чашек и тарелок.
– Что, завтрак уже закончен? – спросила я.
– Закончен? О нет, мадемуазель. Это месье Дюма поел и отправился на работу, но вы первая, кто появился из дам, – ответил он. – Что бы вы хотели на завтрак? Какое-нибудь блюдо Нины из яиц и овсянку?
– Да, спасибо.
Эдгар тепло улыбнулся и сказал, что принесет мне свежий апельсиновый сок и кофе. Я села и стала ждать, что услышу в холле шаги Дафны или Жизель. Но все еще оставалась за столом в одиночестве, когда Эдгар принес мне мой полный завтрак. Время от времени он заглядывал в столовую, чтобы узнать, не желаю ли я еще чего-нибудь.
Лишь только я закончила завтрак, Эдгар тут же появился, чтобы убрать посуду. Сколько мне потребуется времени, думала я, чтобы привыкнуть к тому, что меня обслуживают подобным образом? Я едва сдерживала желание собрать свои грязные тарелки и отнести их на кухню. Эдгар улыбнулся мне.
– Как вам нравится в Новом Орлеане, мадемуазель? – спросил он.
– Я просто в восторге. А вы прожили здесь всю жизнь, Эдгар?
– О да, мадемуазель. Моя семья работала у Дюма еще с гражданской войны. Конечно, тогда они были рабами, – добавил он и направился в кухню. Я встала и пошла за ним, чтобы сказать Нине, как мне понравилась приготовленная ею пища. Женщина взглянула на меня с удивлением, но осталась очень довольна. Она была счастлива сообщить мне, что пришла к выводу – я не привидение.
– Если бы было иначе, я убила бы черную кошку в полночь на кладбище, – заявила она.
– О Господи, почему?
– Почему? Дак как же иначе, ведь привидение приходит охотиться. Нужно убить кошку, вынуть внутренности и приготовить их в горячем жире с солью и яйцами. И потом съесть все это, как только остынет, – поучала Нина. Мой желудок начал ворчать.
– Ух, как ужасно, – проговорила я.
– Затем следует в пятницу ночью вернуться на кладбище и позвать кошку. – Глаза Нины широко раскрылись. – И когда кошка отзовется, выкрикнуть имена умерших людей, каких вы знали, и сказать кошке, что верите в дьявола. Кто хоть однажды увидит привидение, он наверняка уже не избавится от него, поэтому лучше всего знать их, как они знают нас. Конечно, – добавила она в сторону, – это лучше всего действует в октябре.
Разговоры Нины о привидениях напомнили мне о рыданиях, которые – в этом я была уверена – доносились из бывшей комнаты Жана.
– Нина, а вы не слышали, что в комнате, когда-то принадлежавшей моему дяде Жану, кто-то плачет? – спросила я.
Ее глаза, которые, как я думала, были и так широко раскрыты, стали еще шире. Только теперь они наполнились ужасом.
– Вы слышали это? – спросила она. Я кивнула, и Нина быстро перекрестилась. Затем она потянулась ко мне и схватила мою кисть. – Идите за Ниной, – скомандовала женщина.
– Что?
Я позволила ей протащить меня через кухню в глубь дома.
– Куда мы идем, Нина?
Она поспешно направлялась куда-то, где я еще не была.
– Это моя комната, – сказала она и открыла дверь. Я замешкалась, затаив дыхание от того, что увидела.
Стены маленькой комнаты были увешаны атрибутами вуду: куклы, кости, клочки чего-то похожего на шкуру черной кошки, пряди волос, связанные кожаными шнурами, искривленные корни и полосы змеиной кожи. Полки были переполнены маленькими бутылочками с разноцветными порошками, множеством желтых, голубых, зеленых и коричневых свечей, банками со змеиными головами, тут же стоял портрет женщины, сидящей на чем-то, что напоминало трон. Вокруг портрета были белые свечи.
– Это Мари Лаво, – пояснила Нина, заметив, что я смотрю на картину. – Королева вуду.
У Нины была небольшая кровать, ночной столик и ореховый комод.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123
Я кивнула.
– Спокойной ночи, дорогая, – сказал отец и поцеловал меня в лоб. Затем он направился к своей с женой спальне. Я оглянулась на закрытую дверь. Неужели мне это показалось? И это все из-за выпитого мной рома?
– Папа? – спросила я, прежде чем отправиться к себе в спальню. Он остановился и обернулся.
– Да?
– Чья это была комната?
Он взглянул на дверь, затем перевел темные блестящие глаза на меня, и я увидела, почему они блестят: они были полны слез.
– Моего брата, – ответил он. – Жана.
Со вздохом он повернулся и ушел. По моей спине будто на паучьих ногах пополз озноб и вызвал дрожь во всем теле. Измученная и утонувшая во множестве эмоций, я вернулась к себе в комнату и собралась улечься спать. Мой мозг был забит всякими мыслями, сердце бешено колотилось. И так кружилась голова, и такой я была усталой, что мне не терпелось опустить голову на мягкую подушку. Как только я закрыла глаза, калейдоскоп событий этого дня, перекатываясь на внутренней стороне век, закружил меня, увлекая то вверх, то вниз, как на американских горках. Мелькали картины Нового Орлеана, которые я видела с отцом, несметное число последних моделей, через которые я пробиралась с Дафной, моя новая чудесная художественная студия, лицо Жизель, когда она составляла план своей глупой проделки, и снова и снова электризующий поцелуй Бо в кабине у бассейна.
Этот поцелуй испугал меня, потому что я не могла сдержать своего желания на него ответить. Это неожиданное прикосновение его губ, его язык, понуждающий раскрыться мои губы, вызвали во мне вспышку волнения, которое сломило мое сопротивление. Означало ли это, что я была нехорошей, что во мне текло слишком много порочной крови Ландри?
Или все дело в том, что Бо затронул во мне что-то нежное и одинокое? Его тихий голос нашептывал мне во тьме, и его уверенность вносила покой в мою ослепленную и смущенную душу. Неужели то же самое мог сделать и любой другой молодой человек или только Бо?
Я пыталась вспомнить поцелуй Поля, но мои воспоминания затуманились и были отравлены открытием наших родственных отношений. Теперь было невозможно думать о Поле как о моей первой любви и не чувствовать себя виноватой, даже если и не было в том нашей вины.
Какой долгий, сложный и беспокойный день, но ведь и какой чудесный! Будет ли моя жизнь такой и впредь?
Эти вопросы утомили меня окончательно, и я очень хотела заснуть. Когда дремота охватила меня и мой мозг успокоился, я вновь услышала тихий звук рыданий. Он выплыл откуда-то из самых глубин моего сознания перед тем, как я заснула. И я даже не была уверена, может, это моя собственная тоска по ком-то, кого мне еще только предстояло встретить.
Я удивилась тому, как долго я спала на следующее утро. Когда же наконец проснулась, я была уверена, что все уже давно сошли вниз и позавтракали без меня. Чувствуя неловкость, я вскочила с постели, поспешно вымылась, оделась и завязала волосы платком, чтобы не тратить время на прическу. Но когда я проскакала по лестнице и влетела в столовую, то обнаружила, что она пуста. Эдгар убирал несколько чашек и тарелок.
– Что, завтрак уже закончен? – спросила я.
– Закончен? О нет, мадемуазель. Это месье Дюма поел и отправился на работу, но вы первая, кто появился из дам, – ответил он. – Что бы вы хотели на завтрак? Какое-нибудь блюдо Нины из яиц и овсянку?
– Да, спасибо.
Эдгар тепло улыбнулся и сказал, что принесет мне свежий апельсиновый сок и кофе. Я села и стала ждать, что услышу в холле шаги Дафны или Жизель. Но все еще оставалась за столом в одиночестве, когда Эдгар принес мне мой полный завтрак. Время от времени он заглядывал в столовую, чтобы узнать, не желаю ли я еще чего-нибудь.
Лишь только я закончила завтрак, Эдгар тут же появился, чтобы убрать посуду. Сколько мне потребуется времени, думала я, чтобы привыкнуть к тому, что меня обслуживают подобным образом? Я едва сдерживала желание собрать свои грязные тарелки и отнести их на кухню. Эдгар улыбнулся мне.
– Как вам нравится в Новом Орлеане, мадемуазель? – спросил он.
– Я просто в восторге. А вы прожили здесь всю жизнь, Эдгар?
– О да, мадемуазель. Моя семья работала у Дюма еще с гражданской войны. Конечно, тогда они были рабами, – добавил он и направился в кухню. Я встала и пошла за ним, чтобы сказать Нине, как мне понравилась приготовленная ею пища. Женщина взглянула на меня с удивлением, но осталась очень довольна. Она была счастлива сообщить мне, что пришла к выводу – я не привидение.
– Если бы было иначе, я убила бы черную кошку в полночь на кладбище, – заявила она.
– О Господи, почему?
– Почему? Дак как же иначе, ведь привидение приходит охотиться. Нужно убить кошку, вынуть внутренности и приготовить их в горячем жире с солью и яйцами. И потом съесть все это, как только остынет, – поучала Нина. Мой желудок начал ворчать.
– Ух, как ужасно, – проговорила я.
– Затем следует в пятницу ночью вернуться на кладбище и позвать кошку. – Глаза Нины широко раскрылись. – И когда кошка отзовется, выкрикнуть имена умерших людей, каких вы знали, и сказать кошке, что верите в дьявола. Кто хоть однажды увидит привидение, он наверняка уже не избавится от него, поэтому лучше всего знать их, как они знают нас. Конечно, – добавила она в сторону, – это лучше всего действует в октябре.
Разговоры Нины о привидениях напомнили мне о рыданиях, которые – в этом я была уверена – доносились из бывшей комнаты Жана.
– Нина, а вы не слышали, что в комнате, когда-то принадлежавшей моему дяде Жану, кто-то плачет? – спросила я.
Ее глаза, которые, как я думала, были и так широко раскрыты, стали еще шире. Только теперь они наполнились ужасом.
– Вы слышали это? – спросила она. Я кивнула, и Нина быстро перекрестилась. Затем она потянулась ко мне и схватила мою кисть. – Идите за Ниной, – скомандовала женщина.
– Что?
Я позволила ей протащить меня через кухню в глубь дома.
– Куда мы идем, Нина?
Она поспешно направлялась куда-то, где я еще не была.
– Это моя комната, – сказала она и открыла дверь. Я замешкалась, затаив дыхание от того, что увидела.
Стены маленькой комнаты были увешаны атрибутами вуду: куклы, кости, клочки чего-то похожего на шкуру черной кошки, пряди волос, связанные кожаными шнурами, искривленные корни и полосы змеиной кожи. Полки были переполнены маленькими бутылочками с разноцветными порошками, множеством желтых, голубых, зеленых и коричневых свечей, банками со змеиными головами, тут же стоял портрет женщины, сидящей на чем-то, что напоминало трон. Вокруг портрета были белые свечи.
– Это Мари Лаво, – пояснила Нина, заметив, что я смотрю на картину. – Королева вуду.
У Нины была небольшая кровать, ночной столик и ореховый комод.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123