Это можно было с большой натяжкой назвать заботой о Лу. После этого она отправлялась, как ни в чем не бывало в кабинет и заканчивала работу. Порой, сквозь дремоту, он прислушивался к тому, как она говорит с кем-то по телефону. Точно так же, как маленький ребенок прислушивается к разговорам взрослых, после того, как его поцеловали на ночь и уложили в кровать.
Скандалы, без которых немыслима ни одна семья, заканчивались в их новом доме не совсем обычно. Результатом их было долгое половое воздержание, когда Лиз не разрешала Лу даже приближаться к себе.
Перемирие обычно заставало Лу врасплох. Она это очень любила. Например, так. Лу ковылял в ванную, чтобы подготовиться ко сну, смотрел на себя в зеркало и вдруг чувствовал, как ловкие женские руки распахивают его халат, стягивают вниз трусы и накрывают собой его половые органы. После этого следовал веселый смех Лиз и она бросалась целовать его.
Однажды, когда он сидел у себя в кабинете, и дверь была открыта настежь – он видел голову секретарши, которая болтала от скуки с каким-то посетителем – Лиз левой рукой показывала ему на то место в документе, где нужно расписаться, а правую сунула ему между ног, отыскала под тканью брюк его яички, чуть поласкала их, от чего кровь тут же ударила ему в голову, затем хлопнула их напоследок, убрала руку, чмокнула мужа в щеку и выпорхнула из кабинета.
В последнее время интуиция подсказывала ему, что она крутит любовь с другими мужчинами. С ним она забавлялась так, от скуки, утоляя потребности своей развращенной натуры. Она играла с ним, как с игрушкой, а любовь искала в другом месте. Он ревновал, мучился ее неверностью и даже порой подумывал о мерах воздействия. Впрочем, он слишком привык к роли раба, чтобы дойти в своем недовольстве до практических действий. У его ревности не было надлежащей моральной опоры.
Одиночество охватывало Лу своими ледяными щупальцами сильнее, любовные развлечения с женой случались все реже, а между тем она занимала все больше и больше места в его изуродованном ею же воображении, она заполняла все его мысли.
Она была так молода! Если возраст и злоупотребление алкоголем делали его самого все изможденнее и желтее, то Лиз казалась еще моложе, еще свежее, еще привлекательнее, чем когда-либо раньше. У него порой возникало ощущение, что эта девочка черпает жизненные силы и свежесть из его организма, высасывает из него все соки для своих потребностей, иссушает его ради своего цветения.
Так распорядилась судьба. Теперь уже поздно было упрекать в этом кого-либо. Боги выбрали Лиз женщиной, которая смогла оторвать его от прежней жизни, прежней работы, прежней семьи… Она пересекла его дорогу именно тогда, когда он был наиболее уязвим, именно тогда, когда она могла нанести ему максимальный вред. И Лиз не упустила своего шанса.
Он теперь не жил, а влачил поистине жалкое существование. Все дни проводил в компании, блуждая по коридорам, которые с каждым разом казались все более чужими, или сидел в своем кабинете, болтая о том о сем с некоторыми из своих старых коллег, не уволенных Лиз. Эти люди говорили с ним нейтрально. Их жалость к нему уже перевесила возмущение по поводу того, что он сотворил с компанией и со всеми ими. Они желали только одного: поскорее отработать день и уйти домой. За ужином Лу пил свой мартини, потом бесцельно шатался по всему дому, пока Лиз сидела у себя и звонила по телефону. Наутро Лу возвращался на работу с красными глазами и шел по коридорам в свой кабинет, качаясь, как лунатик. Когда он входил в приемную, секретарша на секунду отрывалась от своего кроссворда, чтобы безразлично кивнуть ему в знак приветствия и проговорить «добрый день».
А когда Лиз разрешала ему приблизиться к себе, он с неистовой страстью ласкал ее.
Он смирился со своей долей, так как знал, что безвозвратно принадлежит Лиз, и ничто уже не изменится. А ее равнодушие к нему, отсутствие интереса к его персоне только подстегивали неуемное вожделение бедняги Лу, только подчеркивали его зависимость от нее.
Порой он оглядывался на всю свою жизнь. Он прожил ее без греха до того самого дня, как в компании появилась Лиз. И как такое могло случиться с ним? За что?
Женщина. Его погубила женщина.
Смерть стала являться к Лу во снах во плоти и крови. Она улыбалась мягкими, нежными губами, покачивала перед ним восхитительными бедрами. У нее были соблазнительные стройные ляжки, полные груди и бездонные зеленые глаза.
И он не мог противостоять смерти. Ничего больше не оставалось, как только сложить руки и сдаться ей на милость.
Это был всего лишь вопрос времени.
III
После аборта Лаура в течение четырех месяцев не разговаривала ни с одной живой душой, за исключением разве что некоторых лавочников.
Первые две недели были кошмаром, к счастью, она ничего не помнила детально. Она видела, как кровь вытекала из нее и текла между ног, заливая медицинские салфетки, которые приходилось менять одну за другой. Она чувствовала спазм за спазмом, у нее было ощущение, что из нее что-то выгребают, и все это было ужасно, отвратительно, перед глазами ее постоянно висел нож, который причинял страшные муки ее чреву.
Поначалу ей казалось, что она будет не в состоянии съесть что-нибудь. Но легкая пища, что-то из молочного, чай, немного крекеров на соде и тарелка каши были ей необходимы, и она заставила себя есть. Она чувствовала головную боль, но не решилась принять аспирин, а боль тем временем распространялась по всему телу. Кроме того, она не сообразила спросить у врача, как поступать в подобных случаях.
Она долго сидела на кровати, потом переместилась в кресло, затем встала и в силу необходимости прошла в ванную комнату, вернулась, села опять и уставилась в стену.
В университет она решила не возвращаться. Почему и как пришло это решение, она не понимала. Она знала только, что в ее жизни больше не будет профессоров, не будет книг, конспектов, не будет затхлого запаха классных комнат и полутемных лекционных залов. Конец всем безумным надеждам.
Она обеспечила себе одиночество, послав дяде Карелу и тете Марте открытку, в которой сообщала им, что несколько ее друзей помогли ей «переехать» на следующий семестр в новую квартиру. Вскоре, как и обещала, она написала им свой новый адрес. Этого было вполне достаточно, чтобы сохранить видимость родственных отношений. Они умыли руки задолго до того, как она покинула колледж, и надо было быть чрезмерно любопытными, чтобы пытаться вновь разыскать ее.
Стояла зима, и Лаура перестала интересоваться тем, какой сегодня день или число. Она прекратила следить за календарем в декабре, и целыми днями смотрела на висевшие на стене литографические оттиски – сценки заснеженной Новой Англии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127
Скандалы, без которых немыслима ни одна семья, заканчивались в их новом доме не совсем обычно. Результатом их было долгое половое воздержание, когда Лиз не разрешала Лу даже приближаться к себе.
Перемирие обычно заставало Лу врасплох. Она это очень любила. Например, так. Лу ковылял в ванную, чтобы подготовиться ко сну, смотрел на себя в зеркало и вдруг чувствовал, как ловкие женские руки распахивают его халат, стягивают вниз трусы и накрывают собой его половые органы. После этого следовал веселый смех Лиз и она бросалась целовать его.
Однажды, когда он сидел у себя в кабинете, и дверь была открыта настежь – он видел голову секретарши, которая болтала от скуки с каким-то посетителем – Лиз левой рукой показывала ему на то место в документе, где нужно расписаться, а правую сунула ему между ног, отыскала под тканью брюк его яички, чуть поласкала их, от чего кровь тут же ударила ему в голову, затем хлопнула их напоследок, убрала руку, чмокнула мужа в щеку и выпорхнула из кабинета.
В последнее время интуиция подсказывала ему, что она крутит любовь с другими мужчинами. С ним она забавлялась так, от скуки, утоляя потребности своей развращенной натуры. Она играла с ним, как с игрушкой, а любовь искала в другом месте. Он ревновал, мучился ее неверностью и даже порой подумывал о мерах воздействия. Впрочем, он слишком привык к роли раба, чтобы дойти в своем недовольстве до практических действий. У его ревности не было надлежащей моральной опоры.
Одиночество охватывало Лу своими ледяными щупальцами сильнее, любовные развлечения с женой случались все реже, а между тем она занимала все больше и больше места в его изуродованном ею же воображении, она заполняла все его мысли.
Она была так молода! Если возраст и злоупотребление алкоголем делали его самого все изможденнее и желтее, то Лиз казалась еще моложе, еще свежее, еще привлекательнее, чем когда-либо раньше. У него порой возникало ощущение, что эта девочка черпает жизненные силы и свежесть из его организма, высасывает из него все соки для своих потребностей, иссушает его ради своего цветения.
Так распорядилась судьба. Теперь уже поздно было упрекать в этом кого-либо. Боги выбрали Лиз женщиной, которая смогла оторвать его от прежней жизни, прежней работы, прежней семьи… Она пересекла его дорогу именно тогда, когда он был наиболее уязвим, именно тогда, когда она могла нанести ему максимальный вред. И Лиз не упустила своего шанса.
Он теперь не жил, а влачил поистине жалкое существование. Все дни проводил в компании, блуждая по коридорам, которые с каждым разом казались все более чужими, или сидел в своем кабинете, болтая о том о сем с некоторыми из своих старых коллег, не уволенных Лиз. Эти люди говорили с ним нейтрально. Их жалость к нему уже перевесила возмущение по поводу того, что он сотворил с компанией и со всеми ими. Они желали только одного: поскорее отработать день и уйти домой. За ужином Лу пил свой мартини, потом бесцельно шатался по всему дому, пока Лиз сидела у себя и звонила по телефону. Наутро Лу возвращался на работу с красными глазами и шел по коридорам в свой кабинет, качаясь, как лунатик. Когда он входил в приемную, секретарша на секунду отрывалась от своего кроссворда, чтобы безразлично кивнуть ему в знак приветствия и проговорить «добрый день».
А когда Лиз разрешала ему приблизиться к себе, он с неистовой страстью ласкал ее.
Он смирился со своей долей, так как знал, что безвозвратно принадлежит Лиз, и ничто уже не изменится. А ее равнодушие к нему, отсутствие интереса к его персоне только подстегивали неуемное вожделение бедняги Лу, только подчеркивали его зависимость от нее.
Порой он оглядывался на всю свою жизнь. Он прожил ее без греха до того самого дня, как в компании появилась Лиз. И как такое могло случиться с ним? За что?
Женщина. Его погубила женщина.
Смерть стала являться к Лу во снах во плоти и крови. Она улыбалась мягкими, нежными губами, покачивала перед ним восхитительными бедрами. У нее были соблазнительные стройные ляжки, полные груди и бездонные зеленые глаза.
И он не мог противостоять смерти. Ничего больше не оставалось, как только сложить руки и сдаться ей на милость.
Это был всего лишь вопрос времени.
III
После аборта Лаура в течение четырех месяцев не разговаривала ни с одной живой душой, за исключением разве что некоторых лавочников.
Первые две недели были кошмаром, к счастью, она ничего не помнила детально. Она видела, как кровь вытекала из нее и текла между ног, заливая медицинские салфетки, которые приходилось менять одну за другой. Она чувствовала спазм за спазмом, у нее было ощущение, что из нее что-то выгребают, и все это было ужасно, отвратительно, перед глазами ее постоянно висел нож, который причинял страшные муки ее чреву.
Поначалу ей казалось, что она будет не в состоянии съесть что-нибудь. Но легкая пища, что-то из молочного, чай, немного крекеров на соде и тарелка каши были ей необходимы, и она заставила себя есть. Она чувствовала головную боль, но не решилась принять аспирин, а боль тем временем распространялась по всему телу. Кроме того, она не сообразила спросить у врача, как поступать в подобных случаях.
Она долго сидела на кровати, потом переместилась в кресло, затем встала и в силу необходимости прошла в ванную комнату, вернулась, села опять и уставилась в стену.
В университет она решила не возвращаться. Почему и как пришло это решение, она не понимала. Она знала только, что в ее жизни больше не будет профессоров, не будет книг, конспектов, не будет затхлого запаха классных комнат и полутемных лекционных залов. Конец всем безумным надеждам.
Она обеспечила себе одиночество, послав дяде Карелу и тете Марте открытку, в которой сообщала им, что несколько ее друзей помогли ей «переехать» на следующий семестр в новую квартиру. Вскоре, как и обещала, она написала им свой новый адрес. Этого было вполне достаточно, чтобы сохранить видимость родственных отношений. Они умыли руки задолго до того, как она покинула колледж, и надо было быть чрезмерно любопытными, чтобы пытаться вновь разыскать ее.
Стояла зима, и Лаура перестала интересоваться тем, какой сегодня день или число. Она прекратила следить за календарем в декабре, и целыми днями смотрела на висевшие на стене литографические оттиски – сценки заснеженной Новой Англии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127