Харрисон провел рукой по груди, словно пытаясь унять ноющую боль, и ей ужасно захотелось прикоснуться к нему, к тому месту, где билось сердце, раненое и закрытое.
Потом взгляд Микаэлы зацепился за его руку, остановился на свежих царапинах на избитых костяшках пальцев, и у нее болезненно перехватило горло. Харрисон не был любителем подраться, он был разумным человеком, он…
Он выглядел, словно вернулся с войны: под глазами лежали тени, лицо стало жестче, а дымчатый взгляд более настороженным. Разбитая губа напомнила Микаэле о другом случае, тогда ему сломали нос. Он не объяснил своего отсутствия, и все же она… Он не мог подраться в баре – только не Харрисон.
Едва Микаэла отбросила эту мысль, ей в голову пришла другая. Не мог же он прикоснуться к другой женщине, теперь, после того как им было так хорошо вместе.
В детстве Харрисон был лишен нежности и подарков, он сказал, что никогда не дарил женщинам цветы. Французские тюльпаны мягко покачивались у Микаэлы в руках. Они были притягательными, неповторимыми – изысканная смесь желтого и красного. Их Харрисон специально подбирал для нее. Для человека, не привыкшего дарить подарки, это была не обычная покупка, и он делал ее с любовью.
Харрисон тщательно скрывал свою личную жизнь, ни перед кем не открывая ее. И тем не менее он хочет, чтобы Микаэла переехала к нему. Для Харрисона это было нелегкое предложение.
– Тебе будет неприятно, если Аарон Галлахер купит особняк Кейнов? – спросила Микаэла тихо, в это время какая-то энергичная птичка подлетела к ее тюльпанам. Она быстро промелькнула зелено-голубой неоновой стрелой, чтобы напиться из поилки, подвешенной у крыльца дома. Вот так же быстро пролетает жизнь – от дневного света к теням.
– Неприятно. Ужасно неприятно.
Отрывистый, грубый ответ поразил ее. Харрисон отделил себя от особняка Кейнов и всего, что там было, и сейчас выплеснувшаяся изнутри жесткость была удивительна.
Он посмотрел на Микаэлу: она стояла, держа в руках подаренный букет и коробку с аппаратом, и выражение его лица смягчилось.
– Я собираюсь научиться выращивать такие тюльпаны и яблоки и, может быть, те травы, которые тебе так нравятся. Я думал заняться старым садом – он давно уже нуждается в уходе – и, возможно, приобрести один из этих новых культиваторов. Мне недавно пришло в голову, что я не так много занимался этим в своей жизни – такими вещами, как садоводство и, если хочешь, созидание. Когда-то, когда я так решительно был настроен начать свое дело, я был подобен топору, я делил компании, я продавал их, я разрушал мечты людей…
Харрисон посмотрел на старый сад.
– Твоя мать готовит варенье. Она всегда следила за тем, чтобы и мне досталась баночка, и поначалу я просто не мог их открывать, только любовался содержимым – варенье казалось мне каким-то особенным, приготовленным с душой. Мне кажется, что все, что выращиваешь и делаешь сам, – лучше. Во всем этом больше души. Люди должны больше заботиться друг о друге, и это сближает меня с Фейт и Джейкобом. Как они там?
Микаэла была потрясена планами Харрисона относительно сада – такой резкий переход для прирожденного бизнесмена, у которого никогда не хватало времени ни на что другое, кроме делания денег.
– С ними все в порядке, я думаю… они стараются… Вчера приезжала семья Марии, чтобы забрать тело… в отчетах судмедэкспертов говорится, что ей проломили череп сильным ударом.
Харрисон одеревенел, его тело буквально звенело от напряжения.
– Моя мать была поразительно сильной женщиной, когда… когда у нее бывали приступы.
Микаэле ужасно хотелось оторвать Харрисона от этих неотвязных призраков. И обида на то, что он уехал, а потом так ничего и не объяснил, сменилась желанием держать его в крепких объятиях.
– Мама рассчитывает, что ты позвонишь ей, когда вернешься. У нее появилось несколько новых покровителей ее художественного центра, правда, отец решил, что мама должна отклонить пожертвование Аарона Галлахера, и она согласилась с этим.
Микаэле была непонятна реакция Фейт, та страстность, с которой она говорила об отказе от предложения Галлахера… словно она не хотела иметь с ним абсолютно ничего общего. Микаэла заметила, что Харрисон задержал дыхание, его пальцы впились в картонную коробку.
– Хорошо. Кстати, я говорил тебе, чтобы ты взяла небольшой отпуск. Я рассчитываю, что именно так ты и поступишь. Я позвоню Рурку, и сегодня вечером мы установим здесь новую систему сигнализации, – произнес он наконец и пошел к ней в дом, оставив се в сухом вайомингском вечере.
– Вот как?
Охваченная эмоциями, Микаэла уставилась на открытую дверь. Ее тело дрожало в потоке солнечного света, лившегося в долину, горы отбрасывали тень на плодородные поля. Харрисон не обнял ее, не прижал крепко к себе.
– Привет, милый, я дома. Где мой поцелуй? – прошептала Микаэла подсмеивающемуся над ней летнему ветерку.
Она знала, что, если последует за Харрисоном, он останется таким же невозмутимым, таким же рациональным, таким же закрытым на все створки. Сейчас ей нужен был мужчина жизнерадостный, может быть, даже беспечный, который бы смеялся, радовался и страстно целовал ее. Она слишком хорошо себя знала, чтобы понимать, что и сама может уйти в себя и это отдаление повредит им обоим. Вдыхая аромат алых роз миссис Аткинс, Микаэла попыталась прислушаться к своим инстинктам. Потом она аккуратно положила коробку с камерой к себе в машину, нацарапала записку со словами благодарности на конверте и прикрепила к ветровому стеклу его авто. Потом, все еще крепко прижимая к себе тюльпаны, которые Харрисон так тщательно выбирал, она уехала.
Два часа спустя блестящий черный пикап Харрисона вихрем подкатил к стоянке, окутав клубами дыма внедорожник Микаэлы. Из окна его гостиной Микаэла наблюдала, как он шествовал по дорожке к своему дому.
Микаэла уже успела снять грим, приняла душ, бережно распаковала подаренную фотокамеру, с удовольствием рассмотрев прилагавшиеся аксессуары. И все это время, каждую минуту она вспоминала и анализировала, как выглядел Харрисон, почему вновь замкнулся этот человек с израненной душой. Сейчас, одетая в его рубашку, она находилась в отличном расположении духа и была готова ко всему. Харрисон легко, по-мальчишески, перепрыгнул через запертую калитку. Микаэла успела заметить его сердитый, даже злой вид, прищур серо-стальных глаз, твердо сжатые губы – все свидетельствовало о том, что сейчас он не прятался за холодным рационализмом своих защитных створок.
Микаэла дождалась, когда хлопнет входная дверь. Харрисон вошел и остановился, положив руки на бедра, ожидая пока глаза привыкнут к полумраку, и поискал Микаэлу взглядом. Он увидел ее как раз в тот момент, когда она швырнула в него пару скрученных носков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82