Замужество становится своеобразным вынужденным жизненным обстоятельством, как, например, близорукость или глухота, от которых невозможно избавиться, с чем нужно свыкнуться и приспособиться. Это не инвалидность, нет, тем не менее накладывает некоторые ограничения. И многие женщины мирятся с этим. Зная, что то, чем они обладают, далеко не самое лучшее, может статься, вовсе ни на что не годное, но это становится частью их самих; они привыкают и смотрят на происходящее сквозь пальцы; их никогда не учили думать о жизни, которая не включает в себя супружество. А годы проходят мимо. Тут нечем гордиться, но это в значительной степени объясняет поведение моего поколения, думаю, тебя это не касается.
— Но можно же изменить все это? — мягко спросила Эллисон, ощущая новую близость с матерью, которой не было прежде.
— Иногда нет. А иногда некое подобие искры перерастает в пожар, и тогда брак — такой, лишенный содержания брак, такое вынужденное жизненное обстоятельство — становится невыносимым.
— И тогда женщина уходит?
— Как правило.
— Но если искра или иное препятствие возникло между вами, он должен знать об этом, как считаешь? Ты… когда вы вместе… ты…
— Спим вместе? Нет. Я не могу. Конечно, он знает, что что-то не так, что теперь гораздо хуже, чем прежде, но думаю, он также избегает упоминать об этом, опасаясь, как бы разрыв не стал окончательным.
— Бедный папочка, — задумчиво произнесла Эллисон, а Ленни невольно вздрогнула, почувствовав первый укол ревности, который испытывают родители, когда их ребёнок выказывает любовь или симпатию к другому, с которым они разводятся.
— Думаю, он устал, ты согласна? Он просто никогда не умел нас любить так, как нам хотелось, чтобы нас любили.
— Возможно.
Они сидели молча, наблюдая за Джадом, вдыхая свежий, пахнущий морем воздух, такой густой, пьянящий, как вино, после спертого воздуха Бостона и Нью-Йорка.
— Ленни, — позвал Бен, стоя в дверях. Обе женщины одновременно повернулись. Его голос был напряжен, а сам он был чрезвычайно бледен.
— Что случилось? — воскликнула Эллисон. — Что?
— Только что позвонили из полиции. Ночью обворовали твой дом. Они…
— Нет! — воскликнула Эллисон. — Не может быть!
— О Боже, — Ленни закрыла глаза, — ненавижу, ненавижу, ненавижу… — Она посмотрела на Бена. — Им известно, что украдено?
— Картины Роуалтса из библиотеки. Они хотят, чтобы ты приехала и проверила, не пропало ли что-либо еще. Слава Богу, что тебя там не было — это главное. Не важно, что украли, но ты могла пострадать.
— Кто бы ни был вор, он разбирается в искусстве: эти картины — самая большая ценность во всем доме. Но как воры проникли в дом? А сигнализация?
— Никто не знает. В полицию сообщила экономка; когда она приехала утром, сигнализация была включена как обычно, ее проверили, она нормально работала.
— Невероятно, — сказала Ленни, — она срабатывает даже тогда, когда кто-нибудь попытается пройти мимо лестницы.
— Знаю. Ты поедешь в Нью-Йорк?
— Придется.
Она встала, грустно глядя на Эллисон:
— Мы уже пережили подобную неприятность однажды, да?
— Несправедливо! — воскликнула Эллисон. — Ворам следует вести учеты и просматривать их, чтобы знать, кого они уже обворовывали, и выбирать другую жертву. Это так ужасно!
Она расплакалась, глядя на Джада, думая о том, какой он сонный и беспомощный.
— Ворваться в чужой дом…
— Как они проникли внутрь? — спросила. Бена Ленни.
— Полиция не знает. Нет никаких следов взлома.
— Хочешь сказать, у них был ключ?
— Что-то вроде этого.
— Не верю: никто из нас не терял своего ключа, — она вздохнула. — Эллисон, извини, мы так славно с тобой говорили. Постараюсь вернуться завтра.
Однако прошла неделя, прежде чем Ленни вернулась на Кейп-Код. Она проверила все комнаты в доме, десятки ящиков и шкафов; видела, как полиция искала отпечатки пальцев, как осматривали сад в поисках следов ног; Ленни настояла на прекращении допроса экономки, которая находилась на грани истерики, затем полицейские расспрашивали ее, более вежливо, но, как она подумала, столь дотошно, хотя и не имели оснований подозревать ее. Когда все было закончено, выяснилось, что, кроме трех картин Роуалтса ничего не пропало. Старый стол Оуэна, судя по всему, также был обыскан вором, но ничего не тронуто; ее бумажник и лежавшие в нем деньги оказались на месте. Сейф выглядел нетронутым; хорошо, что в нем ничего не было, но все равно приятно, что он не был взломан.
Ничто не было взломано. Дом выглядел спокойным и защищенным. Тем не менее Ленни поговорила с соседями, и совместно они наняли сторожа для присмотра за домами в темное время суток с восьми вечера до шести часов утра. Карриер находился в Европе, она позвонила и рассказала ему о случившемся и принятых ею мерах.
— Запираю все двери, — сказала она угрюмо. — Однако я чувствую себя гораздо лучше, зная, что рядом сторож.
— Я тоже. Агентство предоставило вам его рекомендации?
— Да, он, кажется, в порядке.
— Если нужно проверить их, позвони моему помощнику. Он все сделает. Удостоверьтесь, что агентство уведомило полицию; иногда они не сообщают в полицию неделю-две. И конечно, следует рассказать соседям, живущим по другую сторону улицы.
— Да, нужно. Спасибо. Я не подумала об этом.
Ленни улыбнулась. Почти всегда Уэсу удавалось сделать себя центральной фигурой в ее делах, а затем взять их в свои руки, принимая решения и давая рекомендации, которые она не могла игнорировать. Она отнюдь не была против; в действительности она на него рассчитывала. Более половины своей жизни она привыкла проводить с человеком, который совершенно не интересовался ее делами или мыслями; она, словно вещь, должна была находиться под рукой, на случай, если ему понадобится. «Какое новое чувство, — подумала она, впервые встретив Карриера, — найти человека, который тобой интересуется и заботится. В моем возрасте я этого заслуживаю».
Ей хотелось знать, не покажется ли он ей в какой-то момент чрезмерно властным. «Возможно», — подумала она. Но после двадцати лет совместного проживания с Феликсом пройдет много времени, прежде чем аналогичное отношение появится к Уэсу.
Этим летом они иногда встречались в доме, который Уэс снял в Мейне, но большую часть времени Ленни провела на Кейп-Коде. Так ей было легче, поскольку Феликс проводил лето в Бостоне, за исключением нескольких выходных, и именно эти выходные Ленни провела с Карриером. Где бы они ни находились, нью-йоркская полиция поддерживала с ними контакт, но лишь с тем, чтобы сообщить об отсутствии новостей. Феликс был чрезвычайно расстроен.
— Кто-то навел воров на нас; никого не обворовывают дважды
— Прошлый раз было десять лет назад, папа, — сказала Эллисон. — Если вор тот же, то ужасно терпелив.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220
— Но можно же изменить все это? — мягко спросила Эллисон, ощущая новую близость с матерью, которой не было прежде.
— Иногда нет. А иногда некое подобие искры перерастает в пожар, и тогда брак — такой, лишенный содержания брак, такое вынужденное жизненное обстоятельство — становится невыносимым.
— И тогда женщина уходит?
— Как правило.
— Но если искра или иное препятствие возникло между вами, он должен знать об этом, как считаешь? Ты… когда вы вместе… ты…
— Спим вместе? Нет. Я не могу. Конечно, он знает, что что-то не так, что теперь гораздо хуже, чем прежде, но думаю, он также избегает упоминать об этом, опасаясь, как бы разрыв не стал окончательным.
— Бедный папочка, — задумчиво произнесла Эллисон, а Ленни невольно вздрогнула, почувствовав первый укол ревности, который испытывают родители, когда их ребёнок выказывает любовь или симпатию к другому, с которым они разводятся.
— Думаю, он устал, ты согласна? Он просто никогда не умел нас любить так, как нам хотелось, чтобы нас любили.
— Возможно.
Они сидели молча, наблюдая за Джадом, вдыхая свежий, пахнущий морем воздух, такой густой, пьянящий, как вино, после спертого воздуха Бостона и Нью-Йорка.
— Ленни, — позвал Бен, стоя в дверях. Обе женщины одновременно повернулись. Его голос был напряжен, а сам он был чрезвычайно бледен.
— Что случилось? — воскликнула Эллисон. — Что?
— Только что позвонили из полиции. Ночью обворовали твой дом. Они…
— Нет! — воскликнула Эллисон. — Не может быть!
— О Боже, — Ленни закрыла глаза, — ненавижу, ненавижу, ненавижу… — Она посмотрела на Бена. — Им известно, что украдено?
— Картины Роуалтса из библиотеки. Они хотят, чтобы ты приехала и проверила, не пропало ли что-либо еще. Слава Богу, что тебя там не было — это главное. Не важно, что украли, но ты могла пострадать.
— Кто бы ни был вор, он разбирается в искусстве: эти картины — самая большая ценность во всем доме. Но как воры проникли в дом? А сигнализация?
— Никто не знает. В полицию сообщила экономка; когда она приехала утром, сигнализация была включена как обычно, ее проверили, она нормально работала.
— Невероятно, — сказала Ленни, — она срабатывает даже тогда, когда кто-нибудь попытается пройти мимо лестницы.
— Знаю. Ты поедешь в Нью-Йорк?
— Придется.
Она встала, грустно глядя на Эллисон:
— Мы уже пережили подобную неприятность однажды, да?
— Несправедливо! — воскликнула Эллисон. — Ворам следует вести учеты и просматривать их, чтобы знать, кого они уже обворовывали, и выбирать другую жертву. Это так ужасно!
Она расплакалась, глядя на Джада, думая о том, какой он сонный и беспомощный.
— Ворваться в чужой дом…
— Как они проникли внутрь? — спросила. Бена Ленни.
— Полиция не знает. Нет никаких следов взлома.
— Хочешь сказать, у них был ключ?
— Что-то вроде этого.
— Не верю: никто из нас не терял своего ключа, — она вздохнула. — Эллисон, извини, мы так славно с тобой говорили. Постараюсь вернуться завтра.
Однако прошла неделя, прежде чем Ленни вернулась на Кейп-Код. Она проверила все комнаты в доме, десятки ящиков и шкафов; видела, как полиция искала отпечатки пальцев, как осматривали сад в поисках следов ног; Ленни настояла на прекращении допроса экономки, которая находилась на грани истерики, затем полицейские расспрашивали ее, более вежливо, но, как она подумала, столь дотошно, хотя и не имели оснований подозревать ее. Когда все было закончено, выяснилось, что, кроме трех картин Роуалтса ничего не пропало. Старый стол Оуэна, судя по всему, также был обыскан вором, но ничего не тронуто; ее бумажник и лежавшие в нем деньги оказались на месте. Сейф выглядел нетронутым; хорошо, что в нем ничего не было, но все равно приятно, что он не был взломан.
Ничто не было взломано. Дом выглядел спокойным и защищенным. Тем не менее Ленни поговорила с соседями, и совместно они наняли сторожа для присмотра за домами в темное время суток с восьми вечера до шести часов утра. Карриер находился в Европе, она позвонила и рассказала ему о случившемся и принятых ею мерах.
— Запираю все двери, — сказала она угрюмо. — Однако я чувствую себя гораздо лучше, зная, что рядом сторож.
— Я тоже. Агентство предоставило вам его рекомендации?
— Да, он, кажется, в порядке.
— Если нужно проверить их, позвони моему помощнику. Он все сделает. Удостоверьтесь, что агентство уведомило полицию; иногда они не сообщают в полицию неделю-две. И конечно, следует рассказать соседям, живущим по другую сторону улицы.
— Да, нужно. Спасибо. Я не подумала об этом.
Ленни улыбнулась. Почти всегда Уэсу удавалось сделать себя центральной фигурой в ее делах, а затем взять их в свои руки, принимая решения и давая рекомендации, которые она не могла игнорировать. Она отнюдь не была против; в действительности она на него рассчитывала. Более половины своей жизни она привыкла проводить с человеком, который совершенно не интересовался ее делами или мыслями; она, словно вещь, должна была находиться под рукой, на случай, если ему понадобится. «Какое новое чувство, — подумала она, впервые встретив Карриера, — найти человека, который тобой интересуется и заботится. В моем возрасте я этого заслуживаю».
Ей хотелось знать, не покажется ли он ей в какой-то момент чрезмерно властным. «Возможно», — подумала она. Но после двадцати лет совместного проживания с Феликсом пройдет много времени, прежде чем аналогичное отношение появится к Уэсу.
Этим летом они иногда встречались в доме, который Уэс снял в Мейне, но большую часть времени Ленни провела на Кейп-Коде. Так ей было легче, поскольку Феликс проводил лето в Бостоне, за исключением нескольких выходных, и именно эти выходные Ленни провела с Карриером. Где бы они ни находились, нью-йоркская полиция поддерживала с ними контакт, но лишь с тем, чтобы сообщить об отсутствии новостей. Феликс был чрезвычайно расстроен.
— Кто-то навел воров на нас; никого не обворовывают дважды
— Прошлый раз было десять лет назад, папа, — сказала Эллисон. — Если вор тот же, то ужасно терпелив.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220