– Пить в одиночку нелепо.
Доменико отошел и через несколько мгновений вернулся еще с двумя фужерами, налил шампанского себе и пианисту.
– Выпьем за жизнь! – предложил Эмилиано. – Даже если она великий обман. Или просто мошенничество. Моя чувствительность – это обман. Нежность Арлет – тоже обман.
Доменико привык к исповедям клиентов, особенно если они выпили лишнее. Но Эмилиано Монтальдо был всегда сдержан и молчалив.
Бармен вежливо слушал его, ничего не понимая.
– В детстве кто-то рассказал мне, что в одной африканской стране есть благородная порода лошадей, которые перегрызают себе вену зубами, когда чувствуют, что исчерпали свои силы, а их продолжают погонять, предпочитая быструю и достойную смерть унизительно долгой агонии. Это метафора жизни, в которой нет уже выхода и все пути перекрыты.
Слушая тихо наигрывавшего для него пианиста, Эмилиано пил бокал за бокалом.
– Еще шампанского, Доменико, – приказал он юноше, улыбаясь.
Испытывая какое-то смутное беспокойство, бармен ушел за стойку и взял другую бутылку шампанского. Когда он поднял глаза из-за стойки, Эмилиано уже вытащил из кармана револьвер и приставил его к виску. Раздался сухой щелчок выстрела. Эмилиано поник головой, как обессилевший человек, которого внезапно сморил сон, и уронил револьвер на пол.
Когда Доменико подбежал к нему, доктор Эмилиано Монтальдо уже не дышал.
1990 год
АРЛЕТ
Прошло пять лет со дня смерти Эмилиано и моего последнего посещения «Гранд-Отеля» в Римини.
Когда мы встретились с ним в 1980 году, он был цветущим пятидесятилетним мужчиной, а мне недавно исполнилось тридцать. Я была специальным корреспондентом «Оридзонти» – популярного еженедельника, выпускаемого издательством «Монтальдо». И только что меня уволили.
Я знала Эмилиано в лицо, как и все, кто работал у Монтальдо. Сталкиваясь с ним в коридорах, я почтительно и как-то неуклюже здоровалась с ним, но он, как правило, не отвечал на приветствие. По слухам, шеф пользовался славой соблазнителя и любимца женщин, но лично я никогда не испытывала особенного волнения при виде его. Не могу сказать, была ли это невольная самозащита, или он и в самом деле не относился к тому типу мужчин, что нравился мне, но до того дня, как мы впервые остались наедине в его кабинете, Монтальдо был для меня работодателем, и только.
Я обратилась к нему с просьбой принять меня по поводу несправедливого увольнения, о котором меня только что известила администрация, и он пригласил пройти в свой кабинет.
Светлые волосы и большие голубые глаза делали его похожим на шведа. Эмилиано нисколько не соответствовал своему прозвищу Черный Лебедь. Это прозвище лишь чисто символически отличало его от других членов семьи Монтальдо, которые вели с ним войну – кто тайную, а кто явную. В этом смысле оно очень подходило ему, поскольку подчеркивало неординарность его личности.
– Арлет Аризи? – произнес он мое имя отчетливым, хорошо поставленным голосом. – Редкое имя, которое вызывает в памяти блеск какого-то старинного парижского спектакля. Красивая, умная и хорошая журналистка, – польстил он мне, одарив самой блестящей из своих улыбок. – Я согласен, что с вами поступили несправедливо, и вы незаслуженно пострадали. В этом у меня нет никаких сомнений.
У меня вырвался вздох облегчения: я даже не надеялась так сразу, так легко найти поддержку с его стороны.
– Но я не могу ничего сделать для вас, – продолжал Монтальдо, к моему изумлению. – Хотя и абсолютно убежден, что материалы, опубликованные вами, справедливы. Я знаком с человеком, о котором вы написали, и знаю, что он намного хуже, чем это явствует из вашей статьи, но…
– Но что? – спросила я с наивностью школьницы.
– … Но часто побеждает не тот, кто прав, а тот, кто прячет нож в рукаве. А у вас ножа нет, – заключил он.
Разочарование и ярость охватили меня, и, не думая ни о какой дипломатии, я выпалила, отчеканивая каждое слово:
– В таком случае кто же тогда вы, доктор Монтальдо?
Мой вопрос его не смутил. Он слегка наклонился вперед, ударил себя по лбу указательным пальцем и сказал:
– Видите вот здесь эту маленькую ямку, которую обозначили морщины?
Я взглянула на указанное им место.
– Это некая особая отметка, – пояснил он. – Она как третий глаз у жителей Тибета. У всех членов нашей семьи есть такая. Но в данном случае речь идет не об отличительном знаке высшей расы, а об умении смиряться с неизбежным. – Эмилиано дружески улыбнулся мне.
Я оказалась неготовой к такому обороту, и неожиданная краска залила мои щеки. Ярость, досада и изумление увеличивали мое чувство бессилия.
– Что же вы мне посоветуете? – растерянно пролепетала я.
Откинувшись на спинку кресла, обитого кожей, он принял почти отеческий вид.
– Найти хорошего адвоката, который бы добился для вас максимума при увольнении. Ведь, по сути дела, вы правы. Так что… – сказал он, разведя руками.
– Адвокат Каттолика подойдет? – спросила я механически.
– Дорогая Арлет, я сказал «хороший адвокат», а не тот, который является поверенным и другом нашей семьи. Нет, с ним вы ничего не добьетесь, лишь напрасно потратите время.
Эмилиано поднялся из-за стола и подошел поцеловать мне на прощание руку. Неожиданно я испытала странное волнение.
Был яркий день в конце сентября, и солнце, которое врывалось в кабинет, высвечивало на стене напротив нежного Утрилло.
– Вы удивляетесь, – спросил он, – почему происходят подобные вещи? Такая наивность делает вам честь. Вы еще молоды, – проговорил он с оттенком сожаления, – и наивность вам идет. Вы, наверное, решили, что мир должен ужаснуться от такой несправедливости. Но это не так. Мы живем в 1980 году, в конце двадцатого века. Афганистан в огне, Иран воюет с Ираком, вокзал в Болонье стал свидетелем страшной бойни, и пресса бесстрастно комментирует все это…
– Я не считаю себя настолько наивной, чтобы выслушивать этот перечень общих мест, – нахально перебила я.
Его улыбка стала еще шире.
– У вас способность удивлять меня, – весело сказал он. – Тогда вы, скажем так, – невольная жертва деловых интересов семьи Монтальдо, – снова начал он. – А это могущественная компания. Некоторые ваши коллеги, зачастую более высокого ранга, были принесены в жертву интересам семьи. Так что в вашем случае нет ничего особенного.
Я знала, что Монтальдо совершенно лишены щепетильности, когда дело идет о деньгах и власти, но я надеялась, что хотя бы этот представитель семейства хищников не такой, что есть хотя бы одно человеческое существо в этой стае волков. В какой-то степени он и казался таким. Поговаривали, что на него косо глядят остальные, что ближайшие родственники недовольны тем, как он ведет дела.
Прощаясь, Монтальдо ласково обнял меня за плечи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
Доменико отошел и через несколько мгновений вернулся еще с двумя фужерами, налил шампанского себе и пианисту.
– Выпьем за жизнь! – предложил Эмилиано. – Даже если она великий обман. Или просто мошенничество. Моя чувствительность – это обман. Нежность Арлет – тоже обман.
Доменико привык к исповедям клиентов, особенно если они выпили лишнее. Но Эмилиано Монтальдо был всегда сдержан и молчалив.
Бармен вежливо слушал его, ничего не понимая.
– В детстве кто-то рассказал мне, что в одной африканской стране есть благородная порода лошадей, которые перегрызают себе вену зубами, когда чувствуют, что исчерпали свои силы, а их продолжают погонять, предпочитая быструю и достойную смерть унизительно долгой агонии. Это метафора жизни, в которой нет уже выхода и все пути перекрыты.
Слушая тихо наигрывавшего для него пианиста, Эмилиано пил бокал за бокалом.
– Еще шампанского, Доменико, – приказал он юноше, улыбаясь.
Испытывая какое-то смутное беспокойство, бармен ушел за стойку и взял другую бутылку шампанского. Когда он поднял глаза из-за стойки, Эмилиано уже вытащил из кармана револьвер и приставил его к виску. Раздался сухой щелчок выстрела. Эмилиано поник головой, как обессилевший человек, которого внезапно сморил сон, и уронил револьвер на пол.
Когда Доменико подбежал к нему, доктор Эмилиано Монтальдо уже не дышал.
1990 год
АРЛЕТ
Прошло пять лет со дня смерти Эмилиано и моего последнего посещения «Гранд-Отеля» в Римини.
Когда мы встретились с ним в 1980 году, он был цветущим пятидесятилетним мужчиной, а мне недавно исполнилось тридцать. Я была специальным корреспондентом «Оридзонти» – популярного еженедельника, выпускаемого издательством «Монтальдо». И только что меня уволили.
Я знала Эмилиано в лицо, как и все, кто работал у Монтальдо. Сталкиваясь с ним в коридорах, я почтительно и как-то неуклюже здоровалась с ним, но он, как правило, не отвечал на приветствие. По слухам, шеф пользовался славой соблазнителя и любимца женщин, но лично я никогда не испытывала особенного волнения при виде его. Не могу сказать, была ли это невольная самозащита, или он и в самом деле не относился к тому типу мужчин, что нравился мне, но до того дня, как мы впервые остались наедине в его кабинете, Монтальдо был для меня работодателем, и только.
Я обратилась к нему с просьбой принять меня по поводу несправедливого увольнения, о котором меня только что известила администрация, и он пригласил пройти в свой кабинет.
Светлые волосы и большие голубые глаза делали его похожим на шведа. Эмилиано нисколько не соответствовал своему прозвищу Черный Лебедь. Это прозвище лишь чисто символически отличало его от других членов семьи Монтальдо, которые вели с ним войну – кто тайную, а кто явную. В этом смысле оно очень подходило ему, поскольку подчеркивало неординарность его личности.
– Арлет Аризи? – произнес он мое имя отчетливым, хорошо поставленным голосом. – Редкое имя, которое вызывает в памяти блеск какого-то старинного парижского спектакля. Красивая, умная и хорошая журналистка, – польстил он мне, одарив самой блестящей из своих улыбок. – Я согласен, что с вами поступили несправедливо, и вы незаслуженно пострадали. В этом у меня нет никаких сомнений.
У меня вырвался вздох облегчения: я даже не надеялась так сразу, так легко найти поддержку с его стороны.
– Но я не могу ничего сделать для вас, – продолжал Монтальдо, к моему изумлению. – Хотя и абсолютно убежден, что материалы, опубликованные вами, справедливы. Я знаком с человеком, о котором вы написали, и знаю, что он намного хуже, чем это явствует из вашей статьи, но…
– Но что? – спросила я с наивностью школьницы.
– … Но часто побеждает не тот, кто прав, а тот, кто прячет нож в рукаве. А у вас ножа нет, – заключил он.
Разочарование и ярость охватили меня, и, не думая ни о какой дипломатии, я выпалила, отчеканивая каждое слово:
– В таком случае кто же тогда вы, доктор Монтальдо?
Мой вопрос его не смутил. Он слегка наклонился вперед, ударил себя по лбу указательным пальцем и сказал:
– Видите вот здесь эту маленькую ямку, которую обозначили морщины?
Я взглянула на указанное им место.
– Это некая особая отметка, – пояснил он. – Она как третий глаз у жителей Тибета. У всех членов нашей семьи есть такая. Но в данном случае речь идет не об отличительном знаке высшей расы, а об умении смиряться с неизбежным. – Эмилиано дружески улыбнулся мне.
Я оказалась неготовой к такому обороту, и неожиданная краска залила мои щеки. Ярость, досада и изумление увеличивали мое чувство бессилия.
– Что же вы мне посоветуете? – растерянно пролепетала я.
Откинувшись на спинку кресла, обитого кожей, он принял почти отеческий вид.
– Найти хорошего адвоката, который бы добился для вас максимума при увольнении. Ведь, по сути дела, вы правы. Так что… – сказал он, разведя руками.
– Адвокат Каттолика подойдет? – спросила я механически.
– Дорогая Арлет, я сказал «хороший адвокат», а не тот, который является поверенным и другом нашей семьи. Нет, с ним вы ничего не добьетесь, лишь напрасно потратите время.
Эмилиано поднялся из-за стола и подошел поцеловать мне на прощание руку. Неожиданно я испытала странное волнение.
Был яркий день в конце сентября, и солнце, которое врывалось в кабинет, высвечивало на стене напротив нежного Утрилло.
– Вы удивляетесь, – спросил он, – почему происходят подобные вещи? Такая наивность делает вам честь. Вы еще молоды, – проговорил он с оттенком сожаления, – и наивность вам идет. Вы, наверное, решили, что мир должен ужаснуться от такой несправедливости. Но это не так. Мы живем в 1980 году, в конце двадцатого века. Афганистан в огне, Иран воюет с Ираком, вокзал в Болонье стал свидетелем страшной бойни, и пресса бесстрастно комментирует все это…
– Я не считаю себя настолько наивной, чтобы выслушивать этот перечень общих мест, – нахально перебила я.
Его улыбка стала еще шире.
– У вас способность удивлять меня, – весело сказал он. – Тогда вы, скажем так, – невольная жертва деловых интересов семьи Монтальдо, – снова начал он. – А это могущественная компания. Некоторые ваши коллеги, зачастую более высокого ранга, были принесены в жертву интересам семьи. Так что в вашем случае нет ничего особенного.
Я знала, что Монтальдо совершенно лишены щепетильности, когда дело идет о деньгах и власти, но я надеялась, что хотя бы этот представитель семейства хищников не такой, что есть хотя бы одно человеческое существо в этой стае волков. В какой-то степени он и казался таким. Поговаривали, что на него косо глядят остальные, что ближайшие родственники недовольны тем, как он ведет дела.
Прощаясь, Монтальдо ласково обнял меня за плечи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95