– Уже восемь лет, как я не видела моего Джанни, – пожаловалась она, и в голосе ее прозвучала материнская грусть. – Я знаю, что время от времени он возвращается в Италию, но никогда не приходит навестить меня. Ограничивается телефонными звонками. Присылает мне цветы и подарки, но не хочет видеть меня. В его глазах я виновна в том, что не помешала своим дочерям исключить его из семейного дела.
Я слушала и молчала, зная, что она не ждет от меня пи сочувствия, ни утешений. Годы смягчили ее прежние горести, а новые она принимала со спокойной мудростью человека, который много пожил на свете.
– Дочери, – продолжала она. – Такие разные и в то же время такие похожие, они вечно ссорятся между собой, но готовы тотчас объединиться, если считают, что перед ними общий враг или общая цель. Каждая из них всегда была убеждена, что ее я люблю больше, чем другую, а я не делаю между ними абсолютно никакого различия. Лола родилась из мечты, – сказала она, взглянув на меня горячим испытующим взглядом. – Много раз я собиралась сказать ей правду о ее отце, но так и не нашла в себе достаточно храбрости, чтобы сделать это.
Обычно Эстер удавалось скрывать свое волнение, когда она вызывала в памяти самые важные моменты своей жизни, но на этот раз голос ее задрожал.
– Лола так и не узнала правду, – помолчав, проговорила она. – И когда Себастьяно умер в семидесятом году, она даже не вспомнила о нем.
– Как он умер? – спросила я.
– Он был в это время где-то в лесах Амазонки. Укус ядовитого насекомого, как мне сказали. Я получила известие о его смерти лишь через много недель. Странная вещь, но я не испытала горя, – призналась Эстер, склонившись ко мне. – Была лишь тоска по нашей далекой юности и желание вернуться назад, чтобы прожить все сначала. Хотелось бы прожить эти годы как-то иначе, но что уж думать о том, чего нам все равно не дано.
Она слегка покачала головой, улыбаясь каким-то своим далеким мыслям.
– Многое я начинаю уже забывать. Бывает, кто-то говорит мне о прошлых событиях, и я киваю, словно бы помню, а на самом деле это для меня белые страницы.
Слуга-филиппинец бесшумно возник на пороге, ожидая знака, чтобы убрать со стола блюда, к которым так никто из нас и не притронулся, но Эстер не замечала его.
– Эмилиано мне очень не хватает, – с горечью сказала она. – Фабрицио заполняет лишь часть этой огромной пустоты. Он больше других бывает рядом со мной. Он в самом деле мой сын, хоть и не я произвела его на свет. Он многое взял у Эмилиано. Оба они, я думаю, унаследовали лучшие качества Эдисона: способность заглядывать далеко и способность творить.
Неторопливо, задумчиво, с частыми остановками, чтобы передохнуть и собраться с мыслями, Эстер продолжала рассказывать мне о семье.
– Дочери, – сокрушалась она, – очень недальновидны в делах. Совершают ошибки, признают их, в конце концов, и вновь продолжают ошибаться. Исключили Джанни из дела и тут же совершили новую ошибку, занявшись приобретением телевизионной сети. Они зашли здесь в тупик и бьются в тщетных поисках выхода, не понимая, что нужно сменить курс и пойти новой дорогой.
Я уже знала, что инициатором в этом деле выступил Коррадо Кайзерлан, который считал, что издательство «Монтальдо» не может игнорировать такую важную и быстро развивающуюся отрасль, как телевидение. Эмилиано предупреждал их, но Валли и Лола, подстрекаемые своими мужьями, и здесь взяли верх. В конце концов, Эмилиано уступил. Он не хотел развязывать новую внутрисемейную войну, а его личное состояние в любом случае обеспечивало ему спокойную жизнь. Детей у него не было, и я, по заключению врачей, не могла иметь их. Ради кого ему было сражаться на новом фронте? Вот он и позволил им ввязаться в незнакомое дело.
Оказалось, что для этого требуются знающие люди и новые капиталы. Ипполита, первая жена Эмилиано, нашла им такого человека: Франко Вассалли. Он был многообещающим финансистом, имел уже две действующие телевизионные сети и считался экспертом в области телевидения. Неизвестно, знал Франко об этом сам или нет, но он тоже ведь был Монтальдо. Новый человек, считавшийся очень способным начинающим бизнесменом, носил на лбу родовой знак семьи. Так что семейное дело продолжалось, когда Эмилиано принял это трагическое решение выйти из игры и одновременно уйти из жизни.
– В тот момент, когда мы больше всего в нем нуждались, он покинул нас, – сказала Эстер. – А оставшиеся члены семьи делали одну глупость за другой, и издательство, которое как-то еще сводило концы с концами, оказалось по уши в долгах и на грани банкротства.
Мы перешли в желтую гостиную. Слуга-филиппинец принес травяной отвар для Эстер и кофе для меня.
– Вы в самом деле считаете, синьора Монтальдо, что с моей помощью оно может как-то выбраться из этого лабиринта? – спросила я.
– Теперь, когда ты стала зрелой и рассудительной, я действительно так думаю, – ответила она. – У тебя есть энергия, и ты накопила жизненный опыт. Это твой час, Арлет, – подбодрила она меня. – И знаешь что, не зови меня больше синьорой Монтальдо. Зови меня лучше Эстер.
– Попробую, – пообещала я.
– Но ты не сможешь развернуться по-настоящему до тех пор, пока не будешь владеть контрольным пакетом акций, – предупредила она. – Ты располагаешь только сорока пятью процентами, а у них пятьдесят пять. Тебе нужно еще шесть процентов, если ты хочешь взять над ними верх.
Эта информация явилась для меня неожиданной. Возможно ли, чтобы Овидий Декроли заставил меня пуститься в такую авантюру, не предупредив о столь важном обстоятельстве?
– Где же мне взять недостающие шесть процентов? – растерянно спросила я.
– Их даст тебе Джанни, – успокоила меня Эстер. – Он хочет вернуться в наше семейное дело, и у него есть такая возможность. Валли и Лола разделили свои доли с одним швейцарским финансовым обществом, контролируемым Овидием Декроли. А капиталы, соответствующие этим долям, предоставил именно Джанни. Теперь ты понимаешь? – лукаво закончила она.
Я была слегка обескуражена этими новыми фактами.
– Но почему вы считаете, что Джанни позволит мне распоряжаться его долей? – спросила я. Достаточно много зная об этом человеке, я понимала, что он не из тех, кто остается на вторых ролях.
– Потому что я этого хочу, – заявила Эстер. – А мое желание много значит для него. Тут вопрос не только престижа.
Мы так и не притронулись к еде, обсуждая большую часть вечера нынешнее положение дел и будущее издательства. Всплыли некоторые новые факты, которые мне не удавалось еще полностью осмыслить, но в лабиринт которых я уже не рискнула углубиться.
Эстер явно утомилась и посреди разговора уже раз или два подносила руку ко рту, чтобы, как воспитанный человек, скрыть невольный зевок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95