Боль неизмеримо усилилась.
– Слух начинает восстанавливаться, – сказал тот же голос. – Завтра мы сделаем еще одну пункцию. Все остальные анализы хорошие.
Маленькая ручка дочери в моей руке была для меня сейчас единственным утешением.
– Арлет, – позвал женский голос. – Арлет, ты меня слышишь?
Кто такая Арлет? Боль была не такая ужасная теперь, но все еще очень сильная.
– Мне плохо, – пожаловалась я неизвестному.
– Она говорит, – сказал прежний голос.
Я утонула в пустоте, в то время как чернота перед глазами постепенно рассеивалась, превращаясь в молочно-серую пелену. Я находилась в тумане или в облаке? Боль была терпимой. Сквозь серую дымку проступил большой освещенный диск. Это были часы, показывавшие четыре. Они выплыли из тумана и вернули меня к действительности. Меня везли на каталке.
Когда мы с Эмилиано вышли из аэропорта Линате, такие же круглые часы показывали четыре. Мы возвращались тогда из нашего первого путешествия в Париж.
В самолете, летящем в Милан, мы сидели один напротив другого, разделенные столиком, подобным тем, что в вагоне-ресторане Восточного экспресса. Эмилиано положил на его блестящую поверхность кипу бумаг, которые внимательно изучал. Он оторвался от них, чтобы сказать мне, что я изменяю его жизнь и его восприятие мира. Я сказала ему в ответ, чтобы он не смеялся надо мной, и спросила, продиктовано ли это его поведение стандартной техникой обольщения, которую он использует со всеми женщинами, или это какой-то запасной вариант.
Я попросила его отпустить мою руку, которой он уверенно завладел и от которой, казалось, не имел намерения отказаться. Он сжимал мою руку и бросал на меня страстные взгляды, шепча какие-то любовные слова.
– Я больше не отпущу тебя, – сказал он с юношеской пылкостью, словно это было с ним в первый раз.
– А с чего ты взял, что я согласна? – с вызовом спросила я.
– Я это знаю, и довольно, – решительно заявил он.
И он был прав. Я чувствовала, что готова идти за ним на край света, что сделала бы все, что он захотел. Он нравился мне, я любила его. Меня все увлекало в нем: как он говорил, как двигался. Даже в этой его угловатой юношеской дерзости было что-то, что околдовывало меня.
Эмилиано отодвинул в сторону бумаги и взял мою вторую руку, как бы держа меня в своем плену.
– Я спрашиваю себя, как я мог жить без тебя все эти годы, – сказал он, нежно глядя в мои глаза.
– Но ты ведь даже не знал моего имени, – отшутилась я.
Стюардесса принесла нам бутылку шампанского в серебристом ведерке со льдом. Это был единственный момент, когда я почувствовала неудобство при мысли, что эта девушка, должно быть, видела подобные сцены много раз.
Ее отстраненная улыбка и та изящная ловкость, с которой она управлялась с сервировкой, свидетельствовали о высокой профессиональной выучке.
– Я все знаю о тебе, – сказал Эмилиано, когда стюардесса ушла.
– Послушаем, – подстегнула я.
– Диплом с отличием филологического факультета. Принята в издательство корректором. Краткая стажировка в отделе документации. Через шесть месяцев редактор в «Универсо Донна». Через год перешла в «Оридзонти» с повышением. После курсов повышения квалификации специальный корреспондент. Продолжать? – спросил он.
– Давай, – с вызовом сказала я.
– Ты была специальным корреспондентом вплоть до дня твоего увольнения. В прошлом, – продолжал он, – у тебя был роман, довольно серьезный, но не очень пылкий, с архитектором Джованни Полетти, консультантом одной нашей книжной серии. Ты бросала его и снова сходилась с ним пару раз. Потом связалась, но тоже не слишком прочно, с Арриго Бьонди, фотографом из «Оридзонти». Потом, примерно год, не встречалась ни с кем. Некоторые ухаживали за тобой, но не добивались успеха.
Я вспыхнула от унижения и злости.
– Досье собрано по всем правилам. – Я вырвала свои руки из его рук с энергией и силой, на которые не считала себя способной. – Значит, твои информаторы следили за мной даже в спальне, – рассердилась я.
– Эмилиано примирительно улыбнулся.
– В твоем случае они ограничились поверхностным наблюдением. Не верится, что я разговариваю с журналисткой, которой должны быть известны некоторые механизмы добывания информации.
– Гнусные, подлые! – вспылила я. – И коварные, – добавила я, пока он молча наливал мне выпить.
– Ты и вправду не знала, что многие фирмы заводят досье на своих служащих? – удивился он.
– Я считала это полицейским методом, давно вышедшим из употребления, – сказала я.
Эмилиано разразился смехом.
– Тогда они правильно сделали, что уволили тебя, – шутливым тоном сказал он. – В мире, построенном на вымогательстве и шантаже, определенная информация является необходимой. Я лично приказал убрать подслушивающие устройства из моего кабинета, но не уверен, что они не установлены в других помещениях нашего издательства. Таков мир, в котором мы живем, таковы правила игры, в которую мы играем.
– Постыдные правила, – обрушилась я на него.
– Не стану спорить, – согласился он. – Это, однако, не меняет существа дела.
– Уверена, что именно твои сестры заправляют этим деликатным отделом, – с презрением заявила я. – Если это вообще не их изобретение.
– На этот раз должен тебя разочаровать, – сказал он. – Идея принадлежала отцу. Он считал, что его издательство – это одна большая семья, где не должно быть секретов.
– Свои, тем не менее, он крепко держал при себе, – ядовито заметила я.
– Полагаю, что да, – согласился Эмилиано.
Самолет пошел на посадку и через десять минут приземлился. В стороне от летного поля нас ожидал роскошный лимузин. Было четыре часа пополудни.
– Думаю, мы больше никогда не увидимся, – сказала я, направляясь к стоянке такси.
Я чувствовала себя уязвленной, разъяренной этим грубым вмешательством в мою личную жизнь.
– Мы еще увидимся с тобой, Арлет. И намного раньше, чем ты воображаешь, – пообещал Эмилиано.
Он повернул меня к себе и крепко поцеловал, не обращая внимания на снующих туда-сюда людей, поцеловал так нежно и настойчиво, что у меня захватило дух.
– Отвези синьору домой, – приказал он шоферу.
Улыбнулся мне и добавил:
– А я возьму такси и поеду в издательство. Отдыхай. В восемь я за тобой заеду. Поужинаем вместе.
– Меня не будет дома, – солгала я в попытке вернуть хоть часть своего достоинства.
– Держу пари, что будешь, – возразил он, продолжая улыбаться.
И тут лицо Эмилиано расплылось и странным образом превратилось в лицо моей матери, которая, склонившись, нежно смотрела на меня.
– Час, – прошептала я, едва улавливая звук своего голоса.
– С возвращением, – сказала она.
– Что со мной? Где я была?
– Ты была в коме целых две недели. Сегодня ровно четырнадцатый день.
– Что со мной произошло?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95