Я отвернулся от них и пошел обратно. Пистолет, очки, шнур и браслет я снял и отправил на место их постоянного хранения. На мне была кровь и какие-то ошметки — это напомнило мне Халу, однако теперь я был в мире Земли. Я убрал с себя все это, пользуясь иными, нечеловеческим возможностями, а потому на мне не осталось ни малейшего следа крови.
…Меня арестовали неподалеку: полицейский подошел ко мне сзади и выстрелил газом — я потерял способность двигаться, хотя и был в полном сознании.
…Я пришел в себя и начал шевелиться уже в камере. После захода солнца я, наконец, более или менее пришел в себя, а утром меня повели на допрос.
Я сидел посредине комнаты на стуле, а руки у меня были за спиной в наручниках. В кабинете было трое: следователь, его помощник и секретарь. Следователь сидел прямо передо мной за столом, его помощник сидел на столе, стоящем сбоку, а секретарь стенографировал, находясь где-то позади меня. В комнате пахло канцелярской пылью, и от этого все окружающее как бы покрылось легким налетом бюрократизма. Вскоре в комнату вошел четвертый — он встал позади меня так, чтобы я его не видел.
Личность мою установили быстро, еще вчера. Они не допрашивали меня вчера потому, что, во-первых, я еще не совсем пришел в себя после отравления газом, а во-вторых, они всю ночь выясняли подробности моего необычного дела — следствие больше всего беспокоил вопрос об оружии, ибо просто так такую машину убийства, которую использовал я, нигде не достать. К моему удивлению, следователям даже понравилось, что я национальный герой. Уважение ко мне они не испытывали, — им нравилось проявлять свою власть надо мной.
— А где же адвокат? — спросил я.
— Будет тебе адвокат, но попозже, — с глумливой издевкой ответили мне. — Сначала мы поговорим с тобой так.
Им нравилось издеваться надо мной, и я это прекрасно видел. Повторюсь, но к моему героическому прошлому они не испытывали никакого уважения — они радовались тому, что сами, ничтожные по сравнению со мной, сейчас все-таки могут проявлять власть над таким человеком, как я. Эта парочка — следователь и его помощник — стала злить меня. Я быстро признался в совершенном преступлении, сообщив им, что убил из мести, из-за нанесенной мне раны в живот.
— Так, значит, ты так забеспокоился о своем животике, бедненький!
Помощник, а может быть второй следователь (кто его знает? Он не представился) издевался надо мной в открытую, а его начальник молча потворствовал этому. Я видел (но не глазами, конечно!), что протокол пишется с определенной, не в мою пользу корректировкой слов следователей.
А затем они накинулись на меня: «Где оружие? Откуда взял? Куда положил? Кто дал?» Я сказал, что на вопросы о пистолете отвечать не буду.
Тот, четвертый, который стоял сзади, вышел и встал передо мной. В этот момент секретарь вышел. Я понял, что сейчас меня будут бить — у стоящего передо мной на голове был шлем с непрозрачным стеклом, так что лица его не было видно, а в руках у него была дубинка.
— Ну, так где оружие?! — вновь крикнул второй следователь.
— Не скажу, — ответил я.
— Ты так беспокоишься о своем животе, что ради этого ты пошел на преступление! А ну-ка, сделай ему массаж! — с радостью в голосе приказал он.
Меня ударили в живот дубинкой, один раз, но сильно. Этот, в шлеме, отошел в сторону и стоял там с видом киногероя, поигрывая своим оружием.
Как им все это нравилось!
Я прекрасно осознавал то, что уже ступил на ту дорогу, которая все больше и больше отдаляет меня от всего остального человечества, а потому чувствовал себя гораздо свободнее — решение принято давно, еще вчера, после долгих размышлений, а значит, сегодня необходимо просто выполнить его. Мне нужен был этот удар в живот для очистки своей совести — как повод, чтобы нанести ответный удар, — и я нанес его!
Как только человек в шлеме ударил меня, так сразу же я вошел в мозг помощника и, найдя там некоторых его родственников, убил несколько человек из тех, кто попался мне первыми. Сделать это было легко — так же легко, как порвать лист бумаги. Следом за этим я заглянул в души всех четверых, заглянул так глубоко, что для меня не осталось в них никаких тайн, ибо я увидел все, что там находилось, — все, во всеобъемлющем значении этого слова, — врага надо знать в лицо, и теперь я знаю их, знаю о них все!
Тем временем мой организм пытался отдышаться и, наконец, ему это удалось сделать.
— Ну, что — ты понял все?! Будем и дальше играть в кошки-мышки или начнешь говорить? — спросил помощник.
— Начальник, отпусти домой своего помощника — у него сегодня трагический день, — ответил я.
Я видел себя со стороны — мое лицо имело спокойное деловое выражение. Такое же спокойное и уверенно-расслабленное лицо было у меня, когда я стрелял в того парня. Каменный взгляд, напряженное лицо, сжатые губы — нет, нет и еще раз нет — оставьте это лицо для кино — у меня было такое же лицо, как у человека, наливающего воду из кувшина в кружку, — и только такое.
— Ты что-то там сказал, козел, или мне послышалось, а?! — вновь нагрубил мне помощник.
Даже тогда мой арсенал был слишком велик для людей (а сейчас он стал еще больше), и горе тем, кто испытал на себе его действие! Смешная ситуации, смешная до боли, смешная до крови ситуация — слабый угрожает гораздо более сильному, не зная об этом! Я слегка заглянул в будущее и ответил:
— Давай подождем четырнадцать минут — тебе позвонят, и ты все узнаешь сам.
— Я что-то не понял, к чему ты клонишь, — вдруг сказал начальник, — объясни-ка нам и поподробнее.
— Через четырнадцать минут будет звонок сюда твоему помощнику. Точка, — отрезал я. — А через пятнадцать минут вы можете меня спрашивать о чем угодно, только спрашивать меня вы сами не захотите.
— Это угроза? Ты что, нам угрожаешь?! Да ты знаешь, что с тобой будет?! Ты, видимо, ничего не понял, но скоро поймешь! — вновь накинулся на меня помощник.
— Подожди, — оборвал следователь своего подчиненного, — давай его послушаем.
— Да что там слушать! — кричал тот. — Вправить ему мозги — и дело с концом!
— С этим всегда успеется… — а этого-то мы задели, — с удовольствием отметил начальник, — пусть пока поговорит, а мы послушаем.
— Ну, давай, объясняй, — повернулся ко мне помощник, — что ты там такое говорил.
— Я же сказал — терпеливо объяснял я, — сюда скоро позвонят. А сейчас я лучше расскажу вам об этом товарище, который любит размахивать дубинкой. Что вам рассказать: описать ли его лицо, назвать имя, фамилию или, быть может, раскрыть его душу?
В комнате воцарилось молчание.
— Давай про душу, — приказал следователь.
Я начал говорить, я рассказал о его взрослой жизни, причем выбирая глубоко личные воспоминания.
— Хватит, наверное, — прервал я свой рассказ на середине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165
…Меня арестовали неподалеку: полицейский подошел ко мне сзади и выстрелил газом — я потерял способность двигаться, хотя и был в полном сознании.
…Я пришел в себя и начал шевелиться уже в камере. После захода солнца я, наконец, более или менее пришел в себя, а утром меня повели на допрос.
Я сидел посредине комнаты на стуле, а руки у меня были за спиной в наручниках. В кабинете было трое: следователь, его помощник и секретарь. Следователь сидел прямо передо мной за столом, его помощник сидел на столе, стоящем сбоку, а секретарь стенографировал, находясь где-то позади меня. В комнате пахло канцелярской пылью, и от этого все окружающее как бы покрылось легким налетом бюрократизма. Вскоре в комнату вошел четвертый — он встал позади меня так, чтобы я его не видел.
Личность мою установили быстро, еще вчера. Они не допрашивали меня вчера потому, что, во-первых, я еще не совсем пришел в себя после отравления газом, а во-вторых, они всю ночь выясняли подробности моего необычного дела — следствие больше всего беспокоил вопрос об оружии, ибо просто так такую машину убийства, которую использовал я, нигде не достать. К моему удивлению, следователям даже понравилось, что я национальный герой. Уважение ко мне они не испытывали, — им нравилось проявлять свою власть надо мной.
— А где же адвокат? — спросил я.
— Будет тебе адвокат, но попозже, — с глумливой издевкой ответили мне. — Сначала мы поговорим с тобой так.
Им нравилось издеваться надо мной, и я это прекрасно видел. Повторюсь, но к моему героическому прошлому они не испытывали никакого уважения — они радовались тому, что сами, ничтожные по сравнению со мной, сейчас все-таки могут проявлять власть над таким человеком, как я. Эта парочка — следователь и его помощник — стала злить меня. Я быстро признался в совершенном преступлении, сообщив им, что убил из мести, из-за нанесенной мне раны в живот.
— Так, значит, ты так забеспокоился о своем животике, бедненький!
Помощник, а может быть второй следователь (кто его знает? Он не представился) издевался надо мной в открытую, а его начальник молча потворствовал этому. Я видел (но не глазами, конечно!), что протокол пишется с определенной, не в мою пользу корректировкой слов следователей.
А затем они накинулись на меня: «Где оружие? Откуда взял? Куда положил? Кто дал?» Я сказал, что на вопросы о пистолете отвечать не буду.
Тот, четвертый, который стоял сзади, вышел и встал передо мной. В этот момент секретарь вышел. Я понял, что сейчас меня будут бить — у стоящего передо мной на голове был шлем с непрозрачным стеклом, так что лица его не было видно, а в руках у него была дубинка.
— Ну, так где оружие?! — вновь крикнул второй следователь.
— Не скажу, — ответил я.
— Ты так беспокоишься о своем животе, что ради этого ты пошел на преступление! А ну-ка, сделай ему массаж! — с радостью в голосе приказал он.
Меня ударили в живот дубинкой, один раз, но сильно. Этот, в шлеме, отошел в сторону и стоял там с видом киногероя, поигрывая своим оружием.
Как им все это нравилось!
Я прекрасно осознавал то, что уже ступил на ту дорогу, которая все больше и больше отдаляет меня от всего остального человечества, а потому чувствовал себя гораздо свободнее — решение принято давно, еще вчера, после долгих размышлений, а значит, сегодня необходимо просто выполнить его. Мне нужен был этот удар в живот для очистки своей совести — как повод, чтобы нанести ответный удар, — и я нанес его!
Как только человек в шлеме ударил меня, так сразу же я вошел в мозг помощника и, найдя там некоторых его родственников, убил несколько человек из тех, кто попался мне первыми. Сделать это было легко — так же легко, как порвать лист бумаги. Следом за этим я заглянул в души всех четверых, заглянул так глубоко, что для меня не осталось в них никаких тайн, ибо я увидел все, что там находилось, — все, во всеобъемлющем значении этого слова, — врага надо знать в лицо, и теперь я знаю их, знаю о них все!
Тем временем мой организм пытался отдышаться и, наконец, ему это удалось сделать.
— Ну, что — ты понял все?! Будем и дальше играть в кошки-мышки или начнешь говорить? — спросил помощник.
— Начальник, отпусти домой своего помощника — у него сегодня трагический день, — ответил я.
Я видел себя со стороны — мое лицо имело спокойное деловое выражение. Такое же спокойное и уверенно-расслабленное лицо было у меня, когда я стрелял в того парня. Каменный взгляд, напряженное лицо, сжатые губы — нет, нет и еще раз нет — оставьте это лицо для кино — у меня было такое же лицо, как у человека, наливающего воду из кувшина в кружку, — и только такое.
— Ты что-то там сказал, козел, или мне послышалось, а?! — вновь нагрубил мне помощник.
Даже тогда мой арсенал был слишком велик для людей (а сейчас он стал еще больше), и горе тем, кто испытал на себе его действие! Смешная ситуации, смешная до боли, смешная до крови ситуация — слабый угрожает гораздо более сильному, не зная об этом! Я слегка заглянул в будущее и ответил:
— Давай подождем четырнадцать минут — тебе позвонят, и ты все узнаешь сам.
— Я что-то не понял, к чему ты клонишь, — вдруг сказал начальник, — объясни-ка нам и поподробнее.
— Через четырнадцать минут будет звонок сюда твоему помощнику. Точка, — отрезал я. — А через пятнадцать минут вы можете меня спрашивать о чем угодно, только спрашивать меня вы сами не захотите.
— Это угроза? Ты что, нам угрожаешь?! Да ты знаешь, что с тобой будет?! Ты, видимо, ничего не понял, но скоро поймешь! — вновь накинулся на меня помощник.
— Подожди, — оборвал следователь своего подчиненного, — давай его послушаем.
— Да что там слушать! — кричал тот. — Вправить ему мозги — и дело с концом!
— С этим всегда успеется… — а этого-то мы задели, — с удовольствием отметил начальник, — пусть пока поговорит, а мы послушаем.
— Ну, давай, объясняй, — повернулся ко мне помощник, — что ты там такое говорил.
— Я же сказал — терпеливо объяснял я, — сюда скоро позвонят. А сейчас я лучше расскажу вам об этом товарище, который любит размахивать дубинкой. Что вам рассказать: описать ли его лицо, назвать имя, фамилию или, быть может, раскрыть его душу?
В комнате воцарилось молчание.
— Давай про душу, — приказал следователь.
Я начал говорить, я рассказал о его взрослой жизни, причем выбирая глубоко личные воспоминания.
— Хватит, наверное, — прервал я свой рассказ на середине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165