Кони пили часто, но понемногу.
Пришел полдень — яростные лучи солнца горячили кровь, доводя ее до бешеного кипения. Лошади тоже почувствовали ее, поэтому мчались к темнеющим вдали лесам, делая почти четыреста километров в час. Жаркое и яркое послеполуденное время! Весь мир полыхал в лучах солнца, и Хала, блистая в его лучах, казалась еще прекрасней, чем на рассвете.
Все живое двигалось, притом двигалось резко и быстро. Мы мчались вперед, а нас провожали взгляды различных зверей: высоких и низких, с рогами и без, разноцветных и однотонных, двуногих, четырехногих и многоногих. Их было много, и все они были такие разные: мирные травоядные животные провожали нашу группу с интересом и тревогой, но, увидев, что нас никто не преследует, успокаивались; хищные взгляды тоже внимательно осматривали нашу группу — обладатели могучих клыков, крепких когтей и сокрушительных рогов смотрели на нас, оценивая наши силы. Но кони мчались настолько мощно и уверенно, что плотоядным зверям становилось ясно: кони пышут силой и здоровьем, они — не больные и поэтому не являются их потенциальной добычей.
Вскоре впереди нас в разрывах кустарника блеснула гладь широкой реки. Присутствие этой большой реки чувствовалось уже давно — воздух становился все влажнее, достаточно сильно смягчая полуденный жар. Над рекой висел легкий туман; тот берег, по которому мы приближались к воде, был значительно выше противоположного, более полого берега, поэтому наши лошади и решились на прыжок.
Мы вылетели к обрыву и увидели переливчатое, похожее на радугу образование, играющее красками над белесым туманом, а тем временем, кони разогнались почти до четырехсот пятидесяти километров в час и великолепным километровым прыжком пролетели над водой! Такому прыжку позавидовали бы сами боги! Это не Земля, это — Хала: голубая вода в отблесках солнца и белые кони, как невесомые белые птицы, летящие над ней. Мы не останавливались, а мчались все дальше и дальше. Душа цвела и пела — было дивно!
Кони не чувствовали усталости, и мы, их наездники, тоже. Они привыкли к нам, а мы привыкли к ним. Белые лошади Халы бежали со своей обычной скоростью, и красное солнце сбоку от них освещало облака в теплые краски заката. Деревья становились все выше и выше, их кроны смыкались, тропа сужалась, и вот мы уже мчались по лесу, теперь уже один за другим. Розовыми красками догорал день — в лесу он догорал быстрее, чем в степи, но мы все равно двигались вперед. Я взглянул на себя — моя одежда, как и на спутницах, потемнела и побурела — воздух Халы сжигал ткань прямо на мне.
Кони скакали все также быстро, как и раньше, практически не замедляя свой бег, но потом уменьшили свою скорость до ста-двухсот километров в час: на тропе стало тесно, появились корни и упавшие сучья, дорога прихотливо изгибалась, не давая возможности разогнаться во всю силу. Ночь вступила в свои права, но мы, как и кони, прекрасно ориентировались в темноте, используя свою возможность видеть в инфракрасных лучах. Нам то и дело приходилось нагибаться, чтобы не быть выбитыми из седла низко расположенной веткой, но мы двигались вперед, пугая лесных обитателей громким стуком копыт, и разбуженный в лесу переполох еще долго не затихал где-то позади.
Лес становился все более высокоствольным, деревья у земли достигали десятков метров в окружности — такие леса не растут в мире Земли — там нет деревьев полукилометровой высоты.
Мы скакали долго, почти всю ночь. Журчащие ручьи пели нам свои песни, чьи-то шорохи окружали нас, и звуки, полные тайн, будили тишину леса. Дробь копыт да наше дыхание — мы мчались сквозь лес.
Ближе к рассвету мы попали в полосу предгорий: подъем — спуск, то вверх, то вниз. Солнце уже заливало серым светом окружающий нас предрассветный мир, когда мы, наконец, увидели горы.
Я остановил коней возле родника на полянке. Лошади пили воду, вздрагивая всем телом, и мы пили вместе с ними. Там, перед ними, выше самых высоких деревьев, уходя за облака, стояли горы. Их было много. Горы до облаков были разноцветные, не такие однообразные зелено-коричневые, как на Земле; выше же облаков их цвет скрывался туманом. Они нависали над миром, все в клочьях туч, блистая льдом, неприступные и грозные и своем величии.
Они стояли и молчали, и смотрели на нас, а мы смотрели на них.
Кони двинулись дальше, прямо к этим горам. Мы еще недолго проскакали по предгорья, и вот, наконец, они кончились — мы углубились в горы. Мы двигались то веером на безопасных участках, то один за другим на более опасных местах, а то и след в след на очень рискованных отрезках пути. Лошади постоянно меняли свое положение в группе — то вела одна, то другая, то третья. Кони мчались по горным склонам со скоростью сто пятьдесят-двести километров в час, то замедляясь на крутых участках, то ускоряясь перед прыжками через расщелины.
День вступил в свои права. Мы уже миновали полосу разноцветной растительности и углубились в облака. Деревья остались внизу. Там, в белом тумане дул уже очень сильный ветер, и когда он дул в полную силу, тогда высокогорные травы, растущие вертикально, лежали на земле плашмя. Среди облаков было очень трудно ориентироваться, поэтому кони бежали совсем медленно, делая меньше ста километров в час. Копыта лошадей звучали как-то приглушенно и немного таинственно — становилось страшновато; но когда же, наконец, мы поднялись выше облаков, тогда на душе сразу стало спокойнее, а прозрачный морозный воздух обострил чувства и улучшил восприятие.
Мы скакали над облаками, и они плыли под нами, такие белые и многообразные по форме. Появились первые ледники и уплотненные ветрами участки снежных надувов. Копыта лошадей без устали топтали и снег, и лед, и дерн, и камень. Ледяной ветер дул все время, становясь все холоднее и резче по мере подъема, но мы не чувствовали холода — мы только лишь чаще дышали. Это Хала — возможности у ее живых существ таковы, что неблагоприятные горные условия выдерживаются ими с легкостью, — им всего лишь приходится чаще дышать, чтобы увеличить поступление озона и чаще (или больше) есть, чтобы покрыть возросшие по сравнению с существованием на равнине затраты энергии.
На пятикилометровой высоте пропали последние разноцветные растения — пустыня изо льда и промерзшего камня окружала нас. Кони мчались, обходя туманы, и низкое небо висело над нашими головами. Серо-ледяной мир с фиолетовым оттенком окружал нас в полупрозрачной дымке горизонта. На мое удивление ветер стих, и мы смогли наслаждаться тишиной первозданного мира, нарушаемого лишь шумным дыханием лошадей да звонким стуком их копыт. Сероватые и коричневатые краски не печалили душу, а наоборот, радовали ее бледной светлой грустью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165
Пришел полдень — яростные лучи солнца горячили кровь, доводя ее до бешеного кипения. Лошади тоже почувствовали ее, поэтому мчались к темнеющим вдали лесам, делая почти четыреста километров в час. Жаркое и яркое послеполуденное время! Весь мир полыхал в лучах солнца, и Хала, блистая в его лучах, казалась еще прекрасней, чем на рассвете.
Все живое двигалось, притом двигалось резко и быстро. Мы мчались вперед, а нас провожали взгляды различных зверей: высоких и низких, с рогами и без, разноцветных и однотонных, двуногих, четырехногих и многоногих. Их было много, и все они были такие разные: мирные травоядные животные провожали нашу группу с интересом и тревогой, но, увидев, что нас никто не преследует, успокаивались; хищные взгляды тоже внимательно осматривали нашу группу — обладатели могучих клыков, крепких когтей и сокрушительных рогов смотрели на нас, оценивая наши силы. Но кони мчались настолько мощно и уверенно, что плотоядным зверям становилось ясно: кони пышут силой и здоровьем, они — не больные и поэтому не являются их потенциальной добычей.
Вскоре впереди нас в разрывах кустарника блеснула гладь широкой реки. Присутствие этой большой реки чувствовалось уже давно — воздух становился все влажнее, достаточно сильно смягчая полуденный жар. Над рекой висел легкий туман; тот берег, по которому мы приближались к воде, был значительно выше противоположного, более полого берега, поэтому наши лошади и решились на прыжок.
Мы вылетели к обрыву и увидели переливчатое, похожее на радугу образование, играющее красками над белесым туманом, а тем временем, кони разогнались почти до четырехсот пятидесяти километров в час и великолепным километровым прыжком пролетели над водой! Такому прыжку позавидовали бы сами боги! Это не Земля, это — Хала: голубая вода в отблесках солнца и белые кони, как невесомые белые птицы, летящие над ней. Мы не останавливались, а мчались все дальше и дальше. Душа цвела и пела — было дивно!
Кони не чувствовали усталости, и мы, их наездники, тоже. Они привыкли к нам, а мы привыкли к ним. Белые лошади Халы бежали со своей обычной скоростью, и красное солнце сбоку от них освещало облака в теплые краски заката. Деревья становились все выше и выше, их кроны смыкались, тропа сужалась, и вот мы уже мчались по лесу, теперь уже один за другим. Розовыми красками догорал день — в лесу он догорал быстрее, чем в степи, но мы все равно двигались вперед. Я взглянул на себя — моя одежда, как и на спутницах, потемнела и побурела — воздух Халы сжигал ткань прямо на мне.
Кони скакали все также быстро, как и раньше, практически не замедляя свой бег, но потом уменьшили свою скорость до ста-двухсот километров в час: на тропе стало тесно, появились корни и упавшие сучья, дорога прихотливо изгибалась, не давая возможности разогнаться во всю силу. Ночь вступила в свои права, но мы, как и кони, прекрасно ориентировались в темноте, используя свою возможность видеть в инфракрасных лучах. Нам то и дело приходилось нагибаться, чтобы не быть выбитыми из седла низко расположенной веткой, но мы двигались вперед, пугая лесных обитателей громким стуком копыт, и разбуженный в лесу переполох еще долго не затихал где-то позади.
Лес становился все более высокоствольным, деревья у земли достигали десятков метров в окружности — такие леса не растут в мире Земли — там нет деревьев полукилометровой высоты.
Мы скакали долго, почти всю ночь. Журчащие ручьи пели нам свои песни, чьи-то шорохи окружали нас, и звуки, полные тайн, будили тишину леса. Дробь копыт да наше дыхание — мы мчались сквозь лес.
Ближе к рассвету мы попали в полосу предгорий: подъем — спуск, то вверх, то вниз. Солнце уже заливало серым светом окружающий нас предрассветный мир, когда мы, наконец, увидели горы.
Я остановил коней возле родника на полянке. Лошади пили воду, вздрагивая всем телом, и мы пили вместе с ними. Там, перед ними, выше самых высоких деревьев, уходя за облака, стояли горы. Их было много. Горы до облаков были разноцветные, не такие однообразные зелено-коричневые, как на Земле; выше же облаков их цвет скрывался туманом. Они нависали над миром, все в клочьях туч, блистая льдом, неприступные и грозные и своем величии.
Они стояли и молчали, и смотрели на нас, а мы смотрели на них.
Кони двинулись дальше, прямо к этим горам. Мы еще недолго проскакали по предгорья, и вот, наконец, они кончились — мы углубились в горы. Мы двигались то веером на безопасных участках, то один за другим на более опасных местах, а то и след в след на очень рискованных отрезках пути. Лошади постоянно меняли свое положение в группе — то вела одна, то другая, то третья. Кони мчались по горным склонам со скоростью сто пятьдесят-двести километров в час, то замедляясь на крутых участках, то ускоряясь перед прыжками через расщелины.
День вступил в свои права. Мы уже миновали полосу разноцветной растительности и углубились в облака. Деревья остались внизу. Там, в белом тумане дул уже очень сильный ветер, и когда он дул в полную силу, тогда высокогорные травы, растущие вертикально, лежали на земле плашмя. Среди облаков было очень трудно ориентироваться, поэтому кони бежали совсем медленно, делая меньше ста километров в час. Копыта лошадей звучали как-то приглушенно и немного таинственно — становилось страшновато; но когда же, наконец, мы поднялись выше облаков, тогда на душе сразу стало спокойнее, а прозрачный морозный воздух обострил чувства и улучшил восприятие.
Мы скакали над облаками, и они плыли под нами, такие белые и многообразные по форме. Появились первые ледники и уплотненные ветрами участки снежных надувов. Копыта лошадей без устали топтали и снег, и лед, и дерн, и камень. Ледяной ветер дул все время, становясь все холоднее и резче по мере подъема, но мы не чувствовали холода — мы только лишь чаще дышали. Это Хала — возможности у ее живых существ таковы, что неблагоприятные горные условия выдерживаются ими с легкостью, — им всего лишь приходится чаще дышать, чтобы увеличить поступление озона и чаще (или больше) есть, чтобы покрыть возросшие по сравнению с существованием на равнине затраты энергии.
На пятикилометровой высоте пропали последние разноцветные растения — пустыня изо льда и промерзшего камня окружала нас. Кони мчались, обходя туманы, и низкое небо висело над нашими головами. Серо-ледяной мир с фиолетовым оттенком окружал нас в полупрозрачной дымке горизонта. На мое удивление ветер стих, и мы смогли наслаждаться тишиной первозданного мира, нарушаемого лишь шумным дыханием лошадей да звонким стуком их копыт. Сероватые и коричневатые краски не печалили душу, а наоборот, радовали ее бледной светлой грустью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165