Служба в армии была неизбежна, и она не уменьшила ни сыновней любви, ни уважения. И все же, пока немец рассказывал о делах своего родителя, Полу трудно было не думать о семьях тех молодых членов экипажей, что были сбиты вместе с «ланкастерами».
По-видимому, как-то ощутив мысли Худа, Хаузен сменил тему.
— А ваш отец проходил службу? — спросил он американца — Мой отец был медиком. Он служил в Форт-Маклеллане, это в штате Алабама, сращивал сломанные кости и лечил... — Худ бросил взгляд на Элизабет, — м-м.., в общем разные болезни.
— Я вас понял, — сказал Хаузен.
— Я тоже, — вставила Элизабет.
Пол почувствовал себя, как если бы он снова очутился в Оперативном центре и старается пройти по натянутому канату между политической корректностью и дискриминацией по половому признаку.
— И вам никогда не хотелось стать врачом? — продолжал допытываться Хаузен.
— Нет, — признался Худ. — Мне хотелось помогать людям, и я счел, что политика тут лучший из способов. Некоторые представители моего поколения думали, что решением могла бы стать революция. Но я предпочел поработать с так называемым истеблишментом.
— Это мудрый выбор, — одобрил Хаузен. — Революция редко становится решением.
— А как насчет вас? — поинтересовался Худ. — Вы всегда хотели стать политиком?
Хаузен отрицательно покачал головой.
— С того момента, как я научился ходить, я хотел летать, — ответил он. — Когда мне было семь лет, мы жили на ферме в Вестфалии, неподалеку от Рейна. Отец научил меня летать на моноплане «фоккер-спайдер» девятьсот тринадцатого года выпуска, который он сам же и восстановил. Когда мне исполнилось десять и я учился в боннской начальной школе, я на близлежащем летном поле пересел на двухместный биплан «букер». — Хаузен улыбнулся. — Но я видел, как то, что казалось прекрасным сверху, превращалось в убожество, когда я был на земле. И повзрослев, подобно вам, решил помогать людям.
— Должно быть, родители испытывают за вас гордость, — заметил Худ.
Хаузен слегка помрачнел.
— Не сказал бы. Ситуация была довольно сложной. У отца было вполне определенное мировоззрение, в том числе и на то, чем должен заниматься его сын, чтобы зарабатывать на жизнь.
— И он хотел, чтобы вы летали, — утвердительно сказал Худ.
— Да, он хотел, чтобы я оставался с ним.
— Почему? Ведь вы даже не предавали какого-то семейного бизнеса.
— Хуже того, — ответил Хаузен. — Я предал отцовские надежды.
— Понимаю. И они по-прежнему никак не простят вас?
— Папа умер два года назад. Незадолго до его смерти нам удалось поговорить, правда, многое, очень многое так и осталось не досказанным. С мамой мы беседуем постоянно, хотя она и очень изменилась после смерти отца.
Слушая Хаузена, Худ не мог не вспомнить замечания Байона о том, что замминистра гоняется за мельканием своего имени в газетных заголовках. Будучи сам политиком, Худ понимал, что хорошая пресса — дело важное. Но ему очень хотелось надеяться, что этот человек был искренен. В любом случае никакого освещения прессой во Франции не предвиделось.
Политическая «уловка-22», подумал Худ, криво усмехнувшись. Никто не сообщит о нашем триумфе в случае успеха, но и никто не расскажет о нашем аресте в случае провала.
Худ и сам уже собирался вернуться в салон, но тут послышались настоятельные призывы Столла.
— Шеф, идите сюда! Тут что-то не так с компьютером! В речи опцентровского компьютерного гения больше не проскальзывало испуганного тремоло. Голос Матта Столла звучал озабоченно, но очень твердо. Худ быстро направился к нему по белому мягкому ковру.
— Что там у вас не так?
— Посмотрите, что только что влезло в мою игру. Худ уселся справа от него. Нэнси покинула свое место по другую сторону салона и устроилась справа от Мэтта. Столл опустил шторку на иллюминаторе, чтобы было лучше видно. Все уставились на экран.
Там пошло изображение пергаментного свитка с готическим текстом. Одна белая рука держала свиток сверху, другая — снизу. Текст гласил:
"Внимание, граждане!
Ради Бога простите нас за это вторжение. Знаете ли вы, что согласно данным Программы о приговорах и Группы по защите общественных интересов треть всех чернокожих в возрасте от двадцати до двадцати девяти лет находятся в тюрьмах, под надзором или осуждены условно? Знаете ли вы, что эта цифра была на десять процентов меньше каких-то пять лет назад? Знаете ли вы, что эти черные ежегодно обходятся государству более чем в шесть миллиардов долларов? Следите за нашим сообщением через восемьдесят три минуты..."
— Мэтт, откуда это взялось? — спросил Худ.
— Понятия не имею.
— Обычно прерывания происходят через порты интерактивных терминалов, — заговорила Нэнси, — или порты передачи файлов...
— Или порты электронной почты, да, — добавил Столл. — Но это прерывание начинается не из Оперативного центра, а откуда-то еще. И это «где-то еще» скорей всего очень хорошо спрятано.
— Что вы имеете в виду? — не понял Худ.
— Сложные прерывания вроде этого обычно проходят через серию компьютеров.
— Так не могли бы вы их отследить, просто двигаясь в обратную сторону? — спросил Худ. Столл покачал головой.
— Вы правы, что эти олухи используют свой компьютер для того, чтобы влезть в другой, затем используют тот, чтобы влезть в следующий, и так далее. Но это не так, как в случае с линией, последовательно соединяющей точки, где каждая остановка представляет собой единственную точку. Дело в том, что каждый компьютер представляет собой тысячи возможных путей. Это скорее походит на вокзал с сотнями путей, разбегающихся в разных направлениях.
Экран очистился, и появился следующий текст:
«Знаете ли вы, что уровень безработицы среди черных мужчин и женщин вдвое выше, чем среди белых? Знаете ли вы, что в среднем девять из десяти национальных рекордов за этот год установлены черными и что ваши белые дочери и возлюбленные покупают записи, состоящие на шестьдесят процентов из так называемой музыки чернокожих? Знаете ли вы, что в нашей стране только пять процентов книг покупается черными? Следите за нашим сообщением через восемьдесят две минуты».
— А где-нибудь еще это появляется? — спросил Худ. Пальцы Столла уже летали над клавиатурой.
— Сейчас проверим, — сказал он, набирая электронный адрес «listserv@cfrvm.sfc.ufs.stn». — Это адрес группы, которая обсуждает гон-конгские кинобоевики. Самый малоизвестный электронный адрес, который я помню.
Через мгновение экран изменился.
«Я все-таки думаю, что Джеки Чан интерпретирует Вонг Фей Хонга достаточно точно. И хотя личностные внеэкранные черты Джеки просматриваются в фильме, он заставляет сработать и их».
— Вроде чисто, — сообщил Столл. — Значит, взломщиков интересуют только игроки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121
По-видимому, как-то ощутив мысли Худа, Хаузен сменил тему.
— А ваш отец проходил службу? — спросил он американца — Мой отец был медиком. Он служил в Форт-Маклеллане, это в штате Алабама, сращивал сломанные кости и лечил... — Худ бросил взгляд на Элизабет, — м-м.., в общем разные болезни.
— Я вас понял, — сказал Хаузен.
— Я тоже, — вставила Элизабет.
Пол почувствовал себя, как если бы он снова очутился в Оперативном центре и старается пройти по натянутому канату между политической корректностью и дискриминацией по половому признаку.
— И вам никогда не хотелось стать врачом? — продолжал допытываться Хаузен.
— Нет, — признался Худ. — Мне хотелось помогать людям, и я счел, что политика тут лучший из способов. Некоторые представители моего поколения думали, что решением могла бы стать революция. Но я предпочел поработать с так называемым истеблишментом.
— Это мудрый выбор, — одобрил Хаузен. — Революция редко становится решением.
— А как насчет вас? — поинтересовался Худ. — Вы всегда хотели стать политиком?
Хаузен отрицательно покачал головой.
— С того момента, как я научился ходить, я хотел летать, — ответил он. — Когда мне было семь лет, мы жили на ферме в Вестфалии, неподалеку от Рейна. Отец научил меня летать на моноплане «фоккер-спайдер» девятьсот тринадцатого года выпуска, который он сам же и восстановил. Когда мне исполнилось десять и я учился в боннской начальной школе, я на близлежащем летном поле пересел на двухместный биплан «букер». — Хаузен улыбнулся. — Но я видел, как то, что казалось прекрасным сверху, превращалось в убожество, когда я был на земле. И повзрослев, подобно вам, решил помогать людям.
— Должно быть, родители испытывают за вас гордость, — заметил Худ.
Хаузен слегка помрачнел.
— Не сказал бы. Ситуация была довольно сложной. У отца было вполне определенное мировоззрение, в том числе и на то, чем должен заниматься его сын, чтобы зарабатывать на жизнь.
— И он хотел, чтобы вы летали, — утвердительно сказал Худ.
— Да, он хотел, чтобы я оставался с ним.
— Почему? Ведь вы даже не предавали какого-то семейного бизнеса.
— Хуже того, — ответил Хаузен. — Я предал отцовские надежды.
— Понимаю. И они по-прежнему никак не простят вас?
— Папа умер два года назад. Незадолго до его смерти нам удалось поговорить, правда, многое, очень многое так и осталось не досказанным. С мамой мы беседуем постоянно, хотя она и очень изменилась после смерти отца.
Слушая Хаузена, Худ не мог не вспомнить замечания Байона о том, что замминистра гоняется за мельканием своего имени в газетных заголовках. Будучи сам политиком, Худ понимал, что хорошая пресса — дело важное. Но ему очень хотелось надеяться, что этот человек был искренен. В любом случае никакого освещения прессой во Франции не предвиделось.
Политическая «уловка-22», подумал Худ, криво усмехнувшись. Никто не сообщит о нашем триумфе в случае успеха, но и никто не расскажет о нашем аресте в случае провала.
Худ и сам уже собирался вернуться в салон, но тут послышались настоятельные призывы Столла.
— Шеф, идите сюда! Тут что-то не так с компьютером! В речи опцентровского компьютерного гения больше не проскальзывало испуганного тремоло. Голос Матта Столла звучал озабоченно, но очень твердо. Худ быстро направился к нему по белому мягкому ковру.
— Что там у вас не так?
— Посмотрите, что только что влезло в мою игру. Худ уселся справа от него. Нэнси покинула свое место по другую сторону салона и устроилась справа от Мэтта. Столл опустил шторку на иллюминаторе, чтобы было лучше видно. Все уставились на экран.
Там пошло изображение пергаментного свитка с готическим текстом. Одна белая рука держала свиток сверху, другая — снизу. Текст гласил:
"Внимание, граждане!
Ради Бога простите нас за это вторжение. Знаете ли вы, что согласно данным Программы о приговорах и Группы по защите общественных интересов треть всех чернокожих в возрасте от двадцати до двадцати девяти лет находятся в тюрьмах, под надзором или осуждены условно? Знаете ли вы, что эта цифра была на десять процентов меньше каких-то пять лет назад? Знаете ли вы, что эти черные ежегодно обходятся государству более чем в шесть миллиардов долларов? Следите за нашим сообщением через восемьдесят три минуты..."
— Мэтт, откуда это взялось? — спросил Худ.
— Понятия не имею.
— Обычно прерывания происходят через порты интерактивных терминалов, — заговорила Нэнси, — или порты передачи файлов...
— Или порты электронной почты, да, — добавил Столл. — Но это прерывание начинается не из Оперативного центра, а откуда-то еще. И это «где-то еще» скорей всего очень хорошо спрятано.
— Что вы имеете в виду? — не понял Худ.
— Сложные прерывания вроде этого обычно проходят через серию компьютеров.
— Так не могли бы вы их отследить, просто двигаясь в обратную сторону? — спросил Худ. Столл покачал головой.
— Вы правы, что эти олухи используют свой компьютер для того, чтобы влезть в другой, затем используют тот, чтобы влезть в следующий, и так далее. Но это не так, как в случае с линией, последовательно соединяющей точки, где каждая остановка представляет собой единственную точку. Дело в том, что каждый компьютер представляет собой тысячи возможных путей. Это скорее походит на вокзал с сотнями путей, разбегающихся в разных направлениях.
Экран очистился, и появился следующий текст:
«Знаете ли вы, что уровень безработицы среди черных мужчин и женщин вдвое выше, чем среди белых? Знаете ли вы, что в среднем девять из десяти национальных рекордов за этот год установлены черными и что ваши белые дочери и возлюбленные покупают записи, состоящие на шестьдесят процентов из так называемой музыки чернокожих? Знаете ли вы, что в нашей стране только пять процентов книг покупается черными? Следите за нашим сообщением через восемьдесят две минуты».
— А где-нибудь еще это появляется? — спросил Худ. Пальцы Столла уже летали над клавиатурой.
— Сейчас проверим, — сказал он, набирая электронный адрес «listserv@cfrvm.sfc.ufs.stn». — Это адрес группы, которая обсуждает гон-конгские кинобоевики. Самый малоизвестный электронный адрес, который я помню.
Через мгновение экран изменился.
«Я все-таки думаю, что Джеки Чан интерпретирует Вонг Фей Хонга достаточно точно. И хотя личностные внеэкранные черты Джеки просматриваются в фильме, он заставляет сработать и их».
— Вроде чисто, — сообщил Столл. — Значит, взломщиков интересуют только игроки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121