— А отвечать нам. Первый же вопрос, который нам зададут, будет касаться разговора Гусева с комендантом. Гусев назвал кодовое слово «водонепроницаемый». Кто ему его передал, спросят у нас. У тебя готов ответ, Федя?
— Выясняем, — тяжело выдохнул Елисеев. — Круг лиц, кому был доверен код, мы знаем. Сейчас активно всех прокачиваем.
— А наружка топала за Гусевым с первого дня. И ни одного контакта с местными военными не засекла. Вывод, Федя?
— Он же профессионал! Наверняка прибыл с группой.
— Ге-ни-аль-но, — по слогам прогнусавил Черкасов. — Получается, заявляется к нам генерал-майор разведки с подложным документом и собственной оперативно-агентурной группой. Мы его пасем, и прямо у нас на руках он помирает. Чем попахивает?
Вокруг пахло растревоженным болотом и стройкой, но Елисеев понял, что шеф имеет в виду нечто другое.
— Дерьмом это попахивает, -подтвердил его догадку Черкасов. — Первосортным московским дерьмом!
— Злобин, кстати, предполагает, что скоро к нам нагрянет бригада из Москвы, — вставил Елисеев. — Поэтому и решил копать на три метра.
Черкасов кивнул, отчего фуражка величественно качнулась.
— Ты же сам сказал, что Злоба въедливый мужик. А от себя добавлю — нюх у него звериный. Он сразу понял, что такие, как Гусев, просто так не умирают. Нет у них привилегии умереть тихой смертью от естественных причин.
— Может, пока не поздно, передать дело в военную прокуратуру? — подсказал Елисеев.
Черкасов покосился на него из-под отливающего антрацитом козырька. Глазки у шефа были голубоватые, со старческими прожилками, но взгляд оставался острым. Елисееву показалось, что на него зыркнул стервятник, скосив бесстрастно-холодный глаз. Козырек фуражки сразу же напомнил твердый, как сталь, клюв хищника.
— А что ты дергаешься, Федя? — с неприкрытым подозрением спросил Черкасов.
— Ну, я... Нас подставили, ежу понятно! Не знаю, чем и кому не угодил Гусев в Москве, но убрать его решили на чужой территории, подальше от Арбата.
— Умный ты, Федя, а один хрен — дурак, — поставил диагноз Черкасов. — Бери пример с меня. Знаю больше твоего, а спокоен, как удав. Нас же последить за Гусевым попросили, а не мочить его. Захотят московские подтереть за собой сами, пришлют сюда бригаду. Сочтут нужным, сделают это руками того же Злобы.
— Злоба не тот мужик... - начал Елисеев.
— Да брось ты. -Черкасов небрежно махнул рукой. — Москва прикажет — языком вылижет. С ним и разговаривать не будут, отзвонят кому надо, и дело закроется за один день.
— На месте диагностировали инфаркт, — напомнил Елисеев. — Сегодня судмедэксперт закончит вскрытие. Если причина смерти подтвердится, то дело умрет само по себе.
Черкасов презрительно хмыкнул.
— Федя, ты неисправим! Хорошо, что я с тобой до Москвы не добрался. Там думать нужно по-московски, а ты как был валенком сибирским, таким и остался. В столице стенка на стенку идет, стая стаю жрет, тем и живут. Допустим, Гусева кто-то заказал. Что из этого следует? А следует то, что непременно есть кто-то, кому эта смерть была невыгодной. И эти люди протоколом вскрытия просто подотрутся и заставят копать дальше. Только меня это не волнует, потому что руки мои чисты. — Он сцепил за спиной руки, выкатив вперед авторитетный живот.
— Ничего не пойму, сплошные интриги! — Елисеев достал сигарету, закрывшись плечом от ветра, прикурил.
— Покури, покури, Федя, — разрешил Черкасов. — А я тебе лекцию по военной истории прочту.
Елисеев изобразил на лице крайнюю степень уважительного внимания. Так в детстве выслушивал нудные воспоминания деда.
— Дело маршала Тухачевского помнишь? — спросил Черкасов и, дождавшись кивка подчиненного, продолжил: — Конечно, он был таким же немецким агентом, как эти щеглы — китайские диверсанты. — Он указал на месивших грязь солдат. — Суть в другом. Силу красные маршалы почувствовали чрезмерную и в политику играть стали. Вот и врезал им Сталин, чтобы не лезли дальше казармы. После той сталинской кровавой бани военные навсегда зареклись участвовать в политике. Прикажут — сделают. А сами — ни-ни. И чтобы Политбюро спало спокойно, к каждому красному командиру с тех пор с одной стороны приставлен особист, с другой — замполит. С таким конвоем не побалуешь. Вот такая, Федя, военная история.
— Занятно. — Елисеев давно убедился, что есть две истории: для учебников и передовиц газет и другая — «стариковская», тайная, на крови замешенная. Вторая была куда интереснее и поучительнее.
— Хорошо-то хорошо, но добром не кончилось. — Черкасов грустно вздохнул. — Аукнулось все в августе девяносто первого. Как ни крути, а армия и все силовики просто предали свою страну. Главнокомандующий оказался тряпкой, у бабы под юбкой отсидеться решил. Ельцин тебе больше нравится — черт с тобой. Но никто не освобождал от присяги! Не ГКЧП судить надо, а любого, кто присягу давал. — Он рубанул в воздухе ладонью и добавил: — За преступное бездействие и измену родине, которую поклялся защищать.
— Ну, мы с вами тоже, Игнат Петрович, тогда больше имитировали, чем работали, — напомнил Елисеев. Черкасов хмыкнул.
— После Тбилиси и Вильнюса только дурак стал бы рвать задницу. Потому мы и жевали сопли, а не выполняли свой воинский долг. Нет у нас традиции военных переворотов и не может быть после Тухачевского. Пусть демократы Сталину за это спасибо скажут, — заключил он.
— Интересная политинформация получилась, спасибо. — Елисеев решил вернуть ветерана к реальности. — А нам -то что сейчас делать?
— Я не закончил, — резко бросил Черкасов. — Сейчас все изменилось, и военные полезли в политику. Причем не как политики, а именно как военные. Это бывший завлаб или комсомольский вожак быстро переквалифицируются. А военный как был сапогом, сапогом и остается, в них в Кремль и лезет. Только Кремль не дремлет, им перевороты больше не нужны. Я тут слышал фразочку: «Офицер вне политики либо дурак, либо предатель». Так вот, Федя, кто это сказал, не жилец больше, можешь мне верить. — Черкасов со значением посмотрел на Елисеева. — Кто из наших суется в большую политику, помирает подозрительно естественной смертью.
То ли от налетевшего ветерка, то ли от взгляда Черкасова, но Елисеев зябко передернул плечами.
— Проняло,-зло умехнулся Черкасов.
— Вы считаете, что Гусев влез в политику?— спросил Елисеев.
— Имею на то основания. -Черкасов вновь устремил задумчивый взгляд в склизкий зев котлована. — Ты его, кстати, по ГСВГ не помнишь?
— Не-ет. А он разве там служил?-удивился Елисеев.
— Нет, приезжал в командировку в бригаду спецназа в Фюрстенберг незадолго до вывода войск. Крутился вокруг полигона «Ольга», выезжал еще на кое-какие объекты, где от фашистов остались подземные бункеры. Что интересно, всюду за ним следовала группа рексов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136
— Выясняем, — тяжело выдохнул Елисеев. — Круг лиц, кому был доверен код, мы знаем. Сейчас активно всех прокачиваем.
— А наружка топала за Гусевым с первого дня. И ни одного контакта с местными военными не засекла. Вывод, Федя?
— Он же профессионал! Наверняка прибыл с группой.
— Ге-ни-аль-но, — по слогам прогнусавил Черкасов. — Получается, заявляется к нам генерал-майор разведки с подложным документом и собственной оперативно-агентурной группой. Мы его пасем, и прямо у нас на руках он помирает. Чем попахивает?
Вокруг пахло растревоженным болотом и стройкой, но Елисеев понял, что шеф имеет в виду нечто другое.
— Дерьмом это попахивает, -подтвердил его догадку Черкасов. — Первосортным московским дерьмом!
— Злобин, кстати, предполагает, что скоро к нам нагрянет бригада из Москвы, — вставил Елисеев. — Поэтому и решил копать на три метра.
Черкасов кивнул, отчего фуражка величественно качнулась.
— Ты же сам сказал, что Злоба въедливый мужик. А от себя добавлю — нюх у него звериный. Он сразу понял, что такие, как Гусев, просто так не умирают. Нет у них привилегии умереть тихой смертью от естественных причин.
— Может, пока не поздно, передать дело в военную прокуратуру? — подсказал Елисеев.
Черкасов покосился на него из-под отливающего антрацитом козырька. Глазки у шефа были голубоватые, со старческими прожилками, но взгляд оставался острым. Елисееву показалось, что на него зыркнул стервятник, скосив бесстрастно-холодный глаз. Козырек фуражки сразу же напомнил твердый, как сталь, клюв хищника.
— А что ты дергаешься, Федя? — с неприкрытым подозрением спросил Черкасов.
— Ну, я... Нас подставили, ежу понятно! Не знаю, чем и кому не угодил Гусев в Москве, но убрать его решили на чужой территории, подальше от Арбата.
— Умный ты, Федя, а один хрен — дурак, — поставил диагноз Черкасов. — Бери пример с меня. Знаю больше твоего, а спокоен, как удав. Нас же последить за Гусевым попросили, а не мочить его. Захотят московские подтереть за собой сами, пришлют сюда бригаду. Сочтут нужным, сделают это руками того же Злобы.
— Злоба не тот мужик... - начал Елисеев.
— Да брось ты. -Черкасов небрежно махнул рукой. — Москва прикажет — языком вылижет. С ним и разговаривать не будут, отзвонят кому надо, и дело закроется за один день.
— На месте диагностировали инфаркт, — напомнил Елисеев. — Сегодня судмедэксперт закончит вскрытие. Если причина смерти подтвердится, то дело умрет само по себе.
Черкасов презрительно хмыкнул.
— Федя, ты неисправим! Хорошо, что я с тобой до Москвы не добрался. Там думать нужно по-московски, а ты как был валенком сибирским, таким и остался. В столице стенка на стенку идет, стая стаю жрет, тем и живут. Допустим, Гусева кто-то заказал. Что из этого следует? А следует то, что непременно есть кто-то, кому эта смерть была невыгодной. И эти люди протоколом вскрытия просто подотрутся и заставят копать дальше. Только меня это не волнует, потому что руки мои чисты. — Он сцепил за спиной руки, выкатив вперед авторитетный живот.
— Ничего не пойму, сплошные интриги! — Елисеев достал сигарету, закрывшись плечом от ветра, прикурил.
— Покури, покури, Федя, — разрешил Черкасов. — А я тебе лекцию по военной истории прочту.
Елисеев изобразил на лице крайнюю степень уважительного внимания. Так в детстве выслушивал нудные воспоминания деда.
— Дело маршала Тухачевского помнишь? — спросил Черкасов и, дождавшись кивка подчиненного, продолжил: — Конечно, он был таким же немецким агентом, как эти щеглы — китайские диверсанты. — Он указал на месивших грязь солдат. — Суть в другом. Силу красные маршалы почувствовали чрезмерную и в политику играть стали. Вот и врезал им Сталин, чтобы не лезли дальше казармы. После той сталинской кровавой бани военные навсегда зареклись участвовать в политике. Прикажут — сделают. А сами — ни-ни. И чтобы Политбюро спало спокойно, к каждому красному командиру с тех пор с одной стороны приставлен особист, с другой — замполит. С таким конвоем не побалуешь. Вот такая, Федя, военная история.
— Занятно. — Елисеев давно убедился, что есть две истории: для учебников и передовиц газет и другая — «стариковская», тайная, на крови замешенная. Вторая была куда интереснее и поучительнее.
— Хорошо-то хорошо, но добром не кончилось. — Черкасов грустно вздохнул. — Аукнулось все в августе девяносто первого. Как ни крути, а армия и все силовики просто предали свою страну. Главнокомандующий оказался тряпкой, у бабы под юбкой отсидеться решил. Ельцин тебе больше нравится — черт с тобой. Но никто не освобождал от присяги! Не ГКЧП судить надо, а любого, кто присягу давал. — Он рубанул в воздухе ладонью и добавил: — За преступное бездействие и измену родине, которую поклялся защищать.
— Ну, мы с вами тоже, Игнат Петрович, тогда больше имитировали, чем работали, — напомнил Елисеев. Черкасов хмыкнул.
— После Тбилиси и Вильнюса только дурак стал бы рвать задницу. Потому мы и жевали сопли, а не выполняли свой воинский долг. Нет у нас традиции военных переворотов и не может быть после Тухачевского. Пусть демократы Сталину за это спасибо скажут, — заключил он.
— Интересная политинформация получилась, спасибо. — Елисеев решил вернуть ветерана к реальности. — А нам -то что сейчас делать?
— Я не закончил, — резко бросил Черкасов. — Сейчас все изменилось, и военные полезли в политику. Причем не как политики, а именно как военные. Это бывший завлаб или комсомольский вожак быстро переквалифицируются. А военный как был сапогом, сапогом и остается, в них в Кремль и лезет. Только Кремль не дремлет, им перевороты больше не нужны. Я тут слышал фразочку: «Офицер вне политики либо дурак, либо предатель». Так вот, Федя, кто это сказал, не жилец больше, можешь мне верить. — Черкасов со значением посмотрел на Елисеева. — Кто из наших суется в большую политику, помирает подозрительно естественной смертью.
То ли от налетевшего ветерка, то ли от взгляда Черкасова, но Елисеев зябко передернул плечами.
— Проняло,-зло умехнулся Черкасов.
— Вы считаете, что Гусев влез в политику?— спросил Елисеев.
— Имею на то основания. -Черкасов вновь устремил задумчивый взгляд в склизкий зев котлована. — Ты его, кстати, по ГСВГ не помнишь?
— Не-ет. А он разве там служил?-удивился Елисеев.
— Нет, приезжал в командировку в бригаду спецназа в Фюрстенберг незадолго до вывода войск. Крутился вокруг полигона «Ольга», выезжал еще на кое-какие объекты, где от фашистов остались подземные бункеры. Что интересно, всюду за ним следовала группа рексов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136