Он всю жизнь провел в Нью-Йорке, где находились умельцы, способные снять с тебя трусы, даже не прикоснувшись к брюкам. Осторожность сидела в нем на генетическом уровне.
Гудзон стоял на пристани возле яхты. Каюты освещались редкими дежурными огнями, не было заметно никакого движения. Он закурил сигарету и улыбнулся. Интересно, что сказал бы босс транснациональной кампании, вкладывавший деньги в их команду, если б увидел, что он курит сигареты конкурирующей фирмы. Гудзон немного отошел от яхты, чтобы спокойно покурить. Та, кого он ожидал, появится не раньше чем через полчаса, ну, в лучшем случае минут через двадцать — если он разбирается в женщинах.
Он весь вечер провел с Сереной, девушкой из Новой Зеландии, с случайно познакомившись с ней на этом празднике. Он не совсем понял, что ее интересует в Монте-Карло, если не считать регаты. Она не входила ни в одну из команд, которые обычно, помимо основного экипажа, имеют еще резервный, а также целый ряд специалистов разных профессий — техников, проектировщиков, пресс-атташе, тренеров и массажистов.
Кое-кто брал с собой даже психолога. Обычно так поступали те, кто не особенно рассчитывал на успех в соревновании, и роль психолога заключалась не столько в том, чтобы воодушевлять ребят до регаты, сколько в том, чтобы утешать их после…
Возможно, Серена была всего лишь богатой девушкой, из тех, что катаются по свету на родительские деньги, притворяясь, будто чем-то интересуются. В данном случае — парусным спортом.
Знаешь, ветер треплет волосы, нос яхты рассекает волну, и это чувство свободы, которое…
В таком духе, короче.
Гудзон вообще-то не слишком поддавался женскому обаянию. Да нет же, не то, чтобы он совсем не любил женщин. Он был, что называется, в расцвете сил. И любая красивая девушка всегда могла стать для него отличным поводом хорошо провести время. Особенно, если обладала той богом данной искрой, благодаря которой мужчина перестает походить на животное. У него бывали в Нью-Йорке разные любовные приключения, приятные связи без всяких обязательств, по обоюдному молчаливому согласию. Но ничего такого, что помешало бы ему в любой момент отправиться на регату, не вдаваясь ни в какие объяснения, не видя слез и платочка, которым машет с пристани убитая горем девушка, словно говоря: «Зачем ты так со мной?» Конечно, он любил женщин, но не считал себя сексуально озабоченным типом, только и помышляющим о новых победах.
Этот вечер однако был особенным. Яркие огни, публика, аплодисменты, некоторая доза вполне объяснимого самолюбования, если угодно…
Ради занятия, которое он любил больше всего нас свете, Гудзон находился в одном из прекраснейших уголков мира. Здесь было чем восхищаться. Маккормик признавался самому себе, что он, американец до мозга костей, не мог устоять перед очарованием этого неповторимого Монте-Карло. Красота, своеобразие побережья, к тому же все эти истории про князей и принцесс…
Кроме того глаза Серены не были лишены того самого shining, а из-под легкого вечернего платья великолепные груди будто манили ручкой «Чао, чао!». Вернее даже, не ручкой, а сосками.
Было повод улыбаться жизни.
Они немного поболтали о том, о сем. Сначала о яхтах, of course. Обычные разговоры, какие ведутся на пристани: кто есть кто и кто что делает. Потом разговор зашел о другом — о чем Гудзон слышал немного краем уха — об этом убийце, что бродит по Княжеству Монако, обезображивая людей. Девушка крайне взволновалась. Эта история буквально отодвинула интерес к регате на второй план. Преступник убил уже девять или десять человек, точно не известно. И сейчас он еще на свободе, вот почему в городе столько полиции.
Гудзон невольно подумал о цепи на своем мотороллере. В городе, где нечего опасаться ограбления…
По мере их беседы во взгляде Серены появилось зовущее, библейское выражение: «Стучите, и вам откроют». И Гудзон между одним бокалом шампанского и другим постучал, четко ориентируясь на Библию. Уже через несколько минут девушка поинтересовалась, а что, собственно, они тут забыли среди всех этих посторонних людей, которым нет до них совершенно никакого дела.
Вот почему Гудзон и прогуливался на пристани в Фонтвьей в этот ночной час. Они покинули дискотеку сразу же, как только обнаружили, что их судьба больше никак не связана с нею. Решили, что он отправится в порт и оставит там свой мотороллер, а она приедет за ним попозже. Серена заявила, что у нее кабриолет и предложила прогуляться по ночному побережью.
Короче, нечто вроде ночной регаты: свободные и счастливые, ветер треплет волосы… Хотя, сказал он себе, если он знает мужчин, а не только женщин, их поездка закончится, и не начавшись, в номере ее гостиницы. Не то чтобы это очень огорчало его, напротив…
Он бросил сигарету в воду и подошел к яхте. Поднялся в полной тишине на борт, услышав только как скрипнули под ногами сходни из тика и алюминия. Никого нигде не было видно. Моряки уже крепко спали. Он спустился в свою каюту, по соседству с каютой шкипера Джека Сандстрома. Обе соседние с ним каюты разыгрывались по жребию, и они с Джоном Сикорским проиграли. Джек был чудным парнем, но имел ужасный недостаток: храпел так, что казалось, звучит сигнал к началу соревнований по картингу. Кто оказывался с ним в одной каюте или в соседней, вынужден был затыкать уши.
Сейчас оттуда не доносилось никаких звуков — значит, Сандстром либо оставался на празднике, либо еще не спал. Гудзон снял форменный пиджак. Ему хотелось переодеться, надеть что-нибудь не такое броское. Одно дело праздничный вечер и другое — прогулка в яркой, словно экзотическая рыбка, одежде. Он надел синие полотняные брюки и белую рубашку, подчеркивавшую загар. Решил, что парусиновые туфли можно не менять, они очень удобны, а ковбойские сапоги — не такой уж обязательный атрибут истинного американца.
Маккормик слегка подушился и сказал себе, глядя в зеркало, что самолюбование закончено, но некоторая доза здорового мужского тщеславия только придаст вечеру пикантности.
Он покинул яхту, стараясь не делать лишнего шума. Настоящие моряки, из тех, кто действительно трудится и видит в яхтсменах изнеженных развратников, обычно сильно обижались, когда те нарушали их заслуженный отдых.
Гудзон опять оказался на пристани один.
Серена решила, наверно, заглянуть в гостиницу и тоже переодеться. Вечернее платье и высокие каблуки не совсем годятся для продолжения вечера, чем бы он ни закончился. Возможно, некоторая доза здорового женского тщеславия требовала больше времени, чтобы удовлетворить его.
Он взглянул на часы и пожал плечами. Решил, что нет никакого смысла думать о времени. Завтра у него свободный день, и это располагало к лености.
В известной мере…
Гудзон Маккормик снова закурил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148
Гудзон стоял на пристани возле яхты. Каюты освещались редкими дежурными огнями, не было заметно никакого движения. Он закурил сигарету и улыбнулся. Интересно, что сказал бы босс транснациональной кампании, вкладывавший деньги в их команду, если б увидел, что он курит сигареты конкурирующей фирмы. Гудзон немного отошел от яхты, чтобы спокойно покурить. Та, кого он ожидал, появится не раньше чем через полчаса, ну, в лучшем случае минут через двадцать — если он разбирается в женщинах.
Он весь вечер провел с Сереной, девушкой из Новой Зеландии, с случайно познакомившись с ней на этом празднике. Он не совсем понял, что ее интересует в Монте-Карло, если не считать регаты. Она не входила ни в одну из команд, которые обычно, помимо основного экипажа, имеют еще резервный, а также целый ряд специалистов разных профессий — техников, проектировщиков, пресс-атташе, тренеров и массажистов.
Кое-кто брал с собой даже психолога. Обычно так поступали те, кто не особенно рассчитывал на успех в соревновании, и роль психолога заключалась не столько в том, чтобы воодушевлять ребят до регаты, сколько в том, чтобы утешать их после…
Возможно, Серена была всего лишь богатой девушкой, из тех, что катаются по свету на родительские деньги, притворяясь, будто чем-то интересуются. В данном случае — парусным спортом.
Знаешь, ветер треплет волосы, нос яхты рассекает волну, и это чувство свободы, которое…
В таком духе, короче.
Гудзон вообще-то не слишком поддавался женскому обаянию. Да нет же, не то, чтобы он совсем не любил женщин. Он был, что называется, в расцвете сил. И любая красивая девушка всегда могла стать для него отличным поводом хорошо провести время. Особенно, если обладала той богом данной искрой, благодаря которой мужчина перестает походить на животное. У него бывали в Нью-Йорке разные любовные приключения, приятные связи без всяких обязательств, по обоюдному молчаливому согласию. Но ничего такого, что помешало бы ему в любой момент отправиться на регату, не вдаваясь ни в какие объяснения, не видя слез и платочка, которым машет с пристани убитая горем девушка, словно говоря: «Зачем ты так со мной?» Конечно, он любил женщин, но не считал себя сексуально озабоченным типом, только и помышляющим о новых победах.
Этот вечер однако был особенным. Яркие огни, публика, аплодисменты, некоторая доза вполне объяснимого самолюбования, если угодно…
Ради занятия, которое он любил больше всего нас свете, Гудзон находился в одном из прекраснейших уголков мира. Здесь было чем восхищаться. Маккормик признавался самому себе, что он, американец до мозга костей, не мог устоять перед очарованием этого неповторимого Монте-Карло. Красота, своеобразие побережья, к тому же все эти истории про князей и принцесс…
Кроме того глаза Серены не были лишены того самого shining, а из-под легкого вечернего платья великолепные груди будто манили ручкой «Чао, чао!». Вернее даже, не ручкой, а сосками.
Было повод улыбаться жизни.
Они немного поболтали о том, о сем. Сначала о яхтах, of course. Обычные разговоры, какие ведутся на пристани: кто есть кто и кто что делает. Потом разговор зашел о другом — о чем Гудзон слышал немного краем уха — об этом убийце, что бродит по Княжеству Монако, обезображивая людей. Девушка крайне взволновалась. Эта история буквально отодвинула интерес к регате на второй план. Преступник убил уже девять или десять человек, точно не известно. И сейчас он еще на свободе, вот почему в городе столько полиции.
Гудзон невольно подумал о цепи на своем мотороллере. В городе, где нечего опасаться ограбления…
По мере их беседы во взгляде Серены появилось зовущее, библейское выражение: «Стучите, и вам откроют». И Гудзон между одним бокалом шампанского и другим постучал, четко ориентируясь на Библию. Уже через несколько минут девушка поинтересовалась, а что, собственно, они тут забыли среди всех этих посторонних людей, которым нет до них совершенно никакого дела.
Вот почему Гудзон и прогуливался на пристани в Фонтвьей в этот ночной час. Они покинули дискотеку сразу же, как только обнаружили, что их судьба больше никак не связана с нею. Решили, что он отправится в порт и оставит там свой мотороллер, а она приедет за ним попозже. Серена заявила, что у нее кабриолет и предложила прогуляться по ночному побережью.
Короче, нечто вроде ночной регаты: свободные и счастливые, ветер треплет волосы… Хотя, сказал он себе, если он знает мужчин, а не только женщин, их поездка закончится, и не начавшись, в номере ее гостиницы. Не то чтобы это очень огорчало его, напротив…
Он бросил сигарету в воду и подошел к яхте. Поднялся в полной тишине на борт, услышав только как скрипнули под ногами сходни из тика и алюминия. Никого нигде не было видно. Моряки уже крепко спали. Он спустился в свою каюту, по соседству с каютой шкипера Джека Сандстрома. Обе соседние с ним каюты разыгрывались по жребию, и они с Джоном Сикорским проиграли. Джек был чудным парнем, но имел ужасный недостаток: храпел так, что казалось, звучит сигнал к началу соревнований по картингу. Кто оказывался с ним в одной каюте или в соседней, вынужден был затыкать уши.
Сейчас оттуда не доносилось никаких звуков — значит, Сандстром либо оставался на празднике, либо еще не спал. Гудзон снял форменный пиджак. Ему хотелось переодеться, надеть что-нибудь не такое броское. Одно дело праздничный вечер и другое — прогулка в яркой, словно экзотическая рыбка, одежде. Он надел синие полотняные брюки и белую рубашку, подчеркивавшую загар. Решил, что парусиновые туфли можно не менять, они очень удобны, а ковбойские сапоги — не такой уж обязательный атрибут истинного американца.
Маккормик слегка подушился и сказал себе, глядя в зеркало, что самолюбование закончено, но некоторая доза здорового мужского тщеславия только придаст вечеру пикантности.
Он покинул яхту, стараясь не делать лишнего шума. Настоящие моряки, из тех, кто действительно трудится и видит в яхтсменах изнеженных развратников, обычно сильно обижались, когда те нарушали их заслуженный отдых.
Гудзон опять оказался на пристани один.
Серена решила, наверно, заглянуть в гостиницу и тоже переодеться. Вечернее платье и высокие каблуки не совсем годятся для продолжения вечера, чем бы он ни закончился. Возможно, некоторая доза здорового женского тщеславия требовала больше времени, чтобы удовлетворить его.
Он взглянул на часы и пожал плечами. Решил, что нет никакого смысла думать о времени. Завтра у него свободный день, и это располагало к лености.
В известной мере…
Гудзон Маккормик снова закурил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148