Фрэнку пришлось подождать, пока тот не достанет из кармана испачканный платок и не вытрет губы.
— В Ниццу. В аэропорт, мне кажется. У них прямой рейс в Америку.
— Мать твою!
Восклицание вырвалось у Фрэнка столь непроизвольно, что он не успел сдержаться.
— Извините, месье Тавернье.
— Ничего. Иногда это помогает разрядить нервы.
— Не знаете, случайно, когда у них рейс?
— Нет, к сожалению. Ничем не могу вам помочь.
На лице Фрэнка отражалось, конечно же, не самое радужное настроение. Месье Тавернье, как человек воспитанный, заметил это.
— Cherchez la femme, не так ли, молодой человек?
— Что вы имеете в виду?
— Превосходно вас понимаю. Я имею в виду женщину, которая жила тут. Ведь о ней идет речь, не так ли? Я тоже, если бы поднялся сюда с надеждой встретить такую женщину и нашел бы пустой дом, был бы весьма и весьма расстроен. Когда я был молод и жил тут, мой дом видел такое, чего хватило бы на толстый роман.
Фрэнк был как на углях. Все, что ему хотелось, это бросить месье Тавернье с его романтическим историями и помчаться в аэропорт в Ниццу. Хозяин задержал его, взяв за локоть. Фрэнк охотно сломал бы ему за это руку — он терпеть не мог людей, навязывающих физический контакт, а уж тем более в такой момент. Он слышал, как тикают, отлетая, секунда за секундой, а голова гудит, будто колокол.
Тавернье спасся исключительно благодаря сказанному дальше.
— Да, уж я порадовался жизни, поверьте мне на слово. В отличие от моего брата, который жил в доме рядом. Видите, вон тот, за кипарисами?
Он с видом заговорщика понизил голос, будто сообщая нечто такое, во что трудно поверить.
— Эта сумасшедшая, моя свояченица, оставила дом в наследство какому-то мальчишке только за то, что он спас ее собаку. Собачонку, стоившую меньше куста, возле которого она поднимала ножку, понимаете? Не знаю, слышали ли вам когда-нибудь эту историю. А знаете, кто был тот парень?
Фрэнк знал, прекрасно знал. И не имел ни желания, ни времени выслушивать еще раз. Тавернье, не ведая, как сильно рискует, снова тронул Фрэнка за руку.
— Это был убийца, маньяк, тот, что убил столько людей в Монте-Карло и свежевал их, словно животных. Представляете, кому моя свояченица оставила такой дорогой дом…
Можно подумать, будто свой вы сдали благодетелю человечества… Если бы существовала Нобелевская премия за глупость, этот старик мог бы получать ее ежегодно.
Не догадываясь о таких мыслях собеседника, Тавернье не мог не вздохнуть при этих словах. И снова оказался во власти воспоминаний.
— Да уж, эта женщина совсем в дурака превратила моего брата. И не сказать, чтобы красавица какая… Что-то вроде en plein рулетки, если позволите такое сравнение, но и столь же опасна. Она вызывала желание играть еще и еще — не знаю, хорошо ли я объясняю. Мы строили эти дома вместе, где-то в середине шестидесятых. Дома-близнецы, рядом, но кончилось все вот так. Я жил тут, а они вдвоем там. Каждому своя жизнь. Я всегда думал, что мой брат жил, как в тюрьме: с оковами на ногах. Он только и делал, что выполнял капризы жены. А прихотей у нее хватало, bon Dieu, ох, хватало! Представляете, она даже…
Фрэнк спросил себя, зачем он стоит тут и слушает бред этого старого волокиты с ветошью в трусах, вместо того, чтобы сесть в машину и помчаться в аэропорт. Странным образом его удерживало ощущение, будто этот человек скажет сейчас что-то важное. И действительно, Тавернье сказал. В ходе долгого и пустого разговора он неожиданно сообщил нечто такое, отчего Фрэнка охватило лихорадочное возбуждение и в то же время он испытал неимоверное огорчение.
Представив себе огромный взлетающий самолет и в иллюминаторе печальное лице Елены Паркер, которая смотрит на исчезающую внизу Францию, он закрыл глаза и побледнел так сильно, что даже встревожил старика-джентльмена.
— Что с вами, вам плохо?
Фрэнк посмотрел на него.
— Нет, все отлично. Напротив. Все очень хорошо.
Тавернье изобразил на лице сомнение. Фрэнк ответил ему улыбкой. Этот старый дурак, конечно, и представить себе не мог, что минуту назад открыл Фрэнку, где скрывается Жан-Лу Вердье.
— Благодарю вас и приветствую, месье Тавернье.
— Ни пуха, ни пера, молодой человек. Надеюсь, вы сумеете догнать… А если не успеете, то помните, что на свете еще очень много женщин.
Фрэнк рассеянным жестом согласился с ним и направился к ограде, но Таверенье окликнул его.
— Да, послушайте, молодой человек.
Фрэнк очень хотелось отправить его куда подальше. Его удержало лишь чувство благодарности за сообщенную новость.
— Слушаю вас, месье Тавернье.
Старик широко улыбнулся.
— Если все же захотите снять красивый дом на побережье…
Он победным жестом указал пальцем на дом за своей спиной.
— Вот он!
Не ответив, Фрэнк вышел за ограду, остановился возле машины, опустив голову и раздумывая, как же быть. Ему нужно было что-то предпринять, причем немедленно. И он решил сделать самое разумное, во всяком случае самое первое и необходимое. Никто ведь не говорил, что нельзя хотя бы попытаться спасти и козу, и капусту. Он достал мобильник и набрал номер полиции Ниццы. Когда агент ответил ему, представился, попросил комиссара Фробена. И вскоре услышал его голос.
— Привет, Фрэнк, как дела?
— Ну, в общем… А ты?
— В общем и я. Так в чем дело?
— Клод, мне нужна твоя помощь, огромная, как гора.
— Все что захочешь, если только это в моих силах.
— В аэропорту в Ницце находятся люди, которые должны улететь. Генерал Натан Паркер, его дочь Елена и внук Стюарт. С ними еще некий капитан Райан Мосс.
— Тот Райан Мосс?
— Именно. Задержи их. Не знаю, как, не знаю, под каким предлогом, но надо помешать им улететь до моего приезда. Они везут в Америку тело первой жертвы Никто — Эриджейн Паркер. Может быть, это как раз удобный предлог. Какая-нибудь там бюрократическая неувязка или еще что-нибудь. Это вопрос жизни или смерти, Клод. Для меня во всяком случае. Сумеешь?
— Ради тебя я готов на все.
— Спасибо, великий человек, созвонимся.
И Фрэнк сразу же набрал другой номер — дирекции Службы безопасности. Попросил к телефону Ронкая. Его тотчас переключили.
— Месье, говорит Фрэнк Оттобре.
Ронкай, наверное уже два дня живший при десятибалльном шторме, обрушился на него, как торнадо.
— Фрэнк, мать вашу так, куда вы подевались?
Сквернословие в устах руководителя полицейского управления означало не просто ураган, но бурю, какая случается раз в столетие.
— Здесь черт-те что происходит, а вы куда-то исчезаете? Мы назначили вас руководить расследованием, но вместо хоть каких-нибудь результатов получаем трупов больше, чем воробьев на деревьях. Вам известно, что от нынешнего штатного расписания Службы безопасности вскоре ничего не останется? Я сам сочту за удачу, если устроюсь куда-нибудь ночным сторожем…
— Успокойтесь, месье Ронкай, если вы до сих пор еще не потеряли работу, то уверен, так и останетесь в своем кресле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148
— В Ниццу. В аэропорт, мне кажется. У них прямой рейс в Америку.
— Мать твою!
Восклицание вырвалось у Фрэнка столь непроизвольно, что он не успел сдержаться.
— Извините, месье Тавернье.
— Ничего. Иногда это помогает разрядить нервы.
— Не знаете, случайно, когда у них рейс?
— Нет, к сожалению. Ничем не могу вам помочь.
На лице Фрэнка отражалось, конечно же, не самое радужное настроение. Месье Тавернье, как человек воспитанный, заметил это.
— Cherchez la femme, не так ли, молодой человек?
— Что вы имеете в виду?
— Превосходно вас понимаю. Я имею в виду женщину, которая жила тут. Ведь о ней идет речь, не так ли? Я тоже, если бы поднялся сюда с надеждой встретить такую женщину и нашел бы пустой дом, был бы весьма и весьма расстроен. Когда я был молод и жил тут, мой дом видел такое, чего хватило бы на толстый роман.
Фрэнк был как на углях. Все, что ему хотелось, это бросить месье Тавернье с его романтическим историями и помчаться в аэропорт в Ниццу. Хозяин задержал его, взяв за локоть. Фрэнк охотно сломал бы ему за это руку — он терпеть не мог людей, навязывающих физический контакт, а уж тем более в такой момент. Он слышал, как тикают, отлетая, секунда за секундой, а голова гудит, будто колокол.
Тавернье спасся исключительно благодаря сказанному дальше.
— Да, уж я порадовался жизни, поверьте мне на слово. В отличие от моего брата, который жил в доме рядом. Видите, вон тот, за кипарисами?
Он с видом заговорщика понизил голос, будто сообщая нечто такое, во что трудно поверить.
— Эта сумасшедшая, моя свояченица, оставила дом в наследство какому-то мальчишке только за то, что он спас ее собаку. Собачонку, стоившую меньше куста, возле которого она поднимала ножку, понимаете? Не знаю, слышали ли вам когда-нибудь эту историю. А знаете, кто был тот парень?
Фрэнк знал, прекрасно знал. И не имел ни желания, ни времени выслушивать еще раз. Тавернье, не ведая, как сильно рискует, снова тронул Фрэнка за руку.
— Это был убийца, маньяк, тот, что убил столько людей в Монте-Карло и свежевал их, словно животных. Представляете, кому моя свояченица оставила такой дорогой дом…
Можно подумать, будто свой вы сдали благодетелю человечества… Если бы существовала Нобелевская премия за глупость, этот старик мог бы получать ее ежегодно.
Не догадываясь о таких мыслях собеседника, Тавернье не мог не вздохнуть при этих словах. И снова оказался во власти воспоминаний.
— Да уж, эта женщина совсем в дурака превратила моего брата. И не сказать, чтобы красавица какая… Что-то вроде en plein рулетки, если позволите такое сравнение, но и столь же опасна. Она вызывала желание играть еще и еще — не знаю, хорошо ли я объясняю. Мы строили эти дома вместе, где-то в середине шестидесятых. Дома-близнецы, рядом, но кончилось все вот так. Я жил тут, а они вдвоем там. Каждому своя жизнь. Я всегда думал, что мой брат жил, как в тюрьме: с оковами на ногах. Он только и делал, что выполнял капризы жены. А прихотей у нее хватало, bon Dieu, ох, хватало! Представляете, она даже…
Фрэнк спросил себя, зачем он стоит тут и слушает бред этого старого волокиты с ветошью в трусах, вместо того, чтобы сесть в машину и помчаться в аэропорт. Странным образом его удерживало ощущение, будто этот человек скажет сейчас что-то важное. И действительно, Тавернье сказал. В ходе долгого и пустого разговора он неожиданно сообщил нечто такое, отчего Фрэнка охватило лихорадочное возбуждение и в то же время он испытал неимоверное огорчение.
Представив себе огромный взлетающий самолет и в иллюминаторе печальное лице Елены Паркер, которая смотрит на исчезающую внизу Францию, он закрыл глаза и побледнел так сильно, что даже встревожил старика-джентльмена.
— Что с вами, вам плохо?
Фрэнк посмотрел на него.
— Нет, все отлично. Напротив. Все очень хорошо.
Тавернье изобразил на лице сомнение. Фрэнк ответил ему улыбкой. Этот старый дурак, конечно, и представить себе не мог, что минуту назад открыл Фрэнку, где скрывается Жан-Лу Вердье.
— Благодарю вас и приветствую, месье Тавернье.
— Ни пуха, ни пера, молодой человек. Надеюсь, вы сумеете догнать… А если не успеете, то помните, что на свете еще очень много женщин.
Фрэнк рассеянным жестом согласился с ним и направился к ограде, но Таверенье окликнул его.
— Да, послушайте, молодой человек.
Фрэнк очень хотелось отправить его куда подальше. Его удержало лишь чувство благодарности за сообщенную новость.
— Слушаю вас, месье Тавернье.
Старик широко улыбнулся.
— Если все же захотите снять красивый дом на побережье…
Он победным жестом указал пальцем на дом за своей спиной.
— Вот он!
Не ответив, Фрэнк вышел за ограду, остановился возле машины, опустив голову и раздумывая, как же быть. Ему нужно было что-то предпринять, причем немедленно. И он решил сделать самое разумное, во всяком случае самое первое и необходимое. Никто ведь не говорил, что нельзя хотя бы попытаться спасти и козу, и капусту. Он достал мобильник и набрал номер полиции Ниццы. Когда агент ответил ему, представился, попросил комиссара Фробена. И вскоре услышал его голос.
— Привет, Фрэнк, как дела?
— Ну, в общем… А ты?
— В общем и я. Так в чем дело?
— Клод, мне нужна твоя помощь, огромная, как гора.
— Все что захочешь, если только это в моих силах.
— В аэропорту в Ницце находятся люди, которые должны улететь. Генерал Натан Паркер, его дочь Елена и внук Стюарт. С ними еще некий капитан Райан Мосс.
— Тот Райан Мосс?
— Именно. Задержи их. Не знаю, как, не знаю, под каким предлогом, но надо помешать им улететь до моего приезда. Они везут в Америку тело первой жертвы Никто — Эриджейн Паркер. Может быть, это как раз удобный предлог. Какая-нибудь там бюрократическая неувязка или еще что-нибудь. Это вопрос жизни или смерти, Клод. Для меня во всяком случае. Сумеешь?
— Ради тебя я готов на все.
— Спасибо, великий человек, созвонимся.
И Фрэнк сразу же набрал другой номер — дирекции Службы безопасности. Попросил к телефону Ронкая. Его тотчас переключили.
— Месье, говорит Фрэнк Оттобре.
Ронкай, наверное уже два дня живший при десятибалльном шторме, обрушился на него, как торнадо.
— Фрэнк, мать вашу так, куда вы подевались?
Сквернословие в устах руководителя полицейского управления означало не просто ураган, но бурю, какая случается раз в столетие.
— Здесь черт-те что происходит, а вы куда-то исчезаете? Мы назначили вас руководить расследованием, но вместо хоть каких-нибудь результатов получаем трупов больше, чем воробьев на деревьях. Вам известно, что от нынешнего штатного расписания Службы безопасности вскоре ничего не останется? Я сам сочту за удачу, если устроюсь куда-нибудь ночным сторожем…
— Успокойтесь, месье Ронкай, если вы до сих пор еще не потеряли работу, то уверен, так и останетесь в своем кресле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148