— Как это случилось? — спросил комиссар, не отрывая взгляда от мраморных плит.
— Скверная история… Легран был странный тип. Нелюдим. Он купил поместье «Терпение», приехал туда с беременной женой и женщиной, что-то вроде прислуги. Жили они очень замкнуто. Жена рожала дома с помощью служанки, он, наверное, тоже помогал.
Он указал жестом на могилу.
— Жена умерла через несколько месяцев после родов. Может, если бы рожала в больнице, осталась жива. Во всяком случае, так сказал врач, который констатировал смерть. Но такой уж был этот Легран. Казалось, он ненавидит людей. Сына его почти никогда не видели, он не был крещен, не ходил в школу. Наверное, занимался с частными преподавателями, может, отец сам учил его, потому что тот сдавал экзамены в конце каждого учебного года…
— Вы видели его когда-нибудь?
Сторож кивнул.
— Иногда, очень редко, он приезжал с отцом положить цветы на могилу матери. Обычно это делала экономка. А однажды…
— Что однажды?
— Так получилось, что стало ясно, какие отношения были у отца с сыном. Я хорошо помню…
Он указал на небольшое строение, служившее, по-видимому складом.
— Когда я вышел оттуда, то увидел, что отец стоит, задумавшись, у могилы, а мальчик вот тут, рядом, у самой сетки, смотрит на детей, играющих в футбол. Услышав, что я вышел, он посмотрел на меня… Нормальный ребенок, я бы даже сказал, красивый, но у него были странные глаза, не знаю, как бы вам объяснить… Пожалуй, самое подходящее слово — печальные, вот-вот, печальные, я бы так сказал… Самые печальные глаза, какие я когда-либо видел. Он наверное улучил момент, когда отец задумался, и подошел сюда, привлеченный голосами детей. Я приблизился к нему, хотел заговорить, но тут его отец подлетел к нам, словно фурия. И окликнул мальчика по имени… Вот как это было…
Сторож помолчал, как бы для того, чтобы сдуть последнюю пылинку с воспоминания, и посмотрел на Юло, будто не видя его, а заново переживая испытанное много лет назад.
— Он крикнул «Даниэль!» так, будто отдавал приказ расстрельной команде. Ребенок обернулся к отцу и задрожал как осиновый лист. А Легран не произнес больше ни слова — только вытаращился нас сына, как сумасшедший, и дрожал от гнева почти так же, как сын от страха. Не представляю, что там происходило у них дома, только в этот момент ребенок обмочился!
Сторож опустил взгляд в землю.
— Поэтому, можете себе представить, годы спустя я нисколько не удивился, узнав, что Легран устроил такое побоище. Думаю, вы понимаете, что я имею в виду…
— Мне известно, что он покончил с собой после того, как убил экономку и сына и поджег дом.
— Верно, следствие так и решило, и поведение Леграна давало повод так думать. Но эти глаза…
Он посмотрел перед собой и покачал головой.
— Эти безумные глаза я никогда не забуду.
— Еще что-нибудь можете рассказать? Помните какие-нибудь детали?
— Да, конечно, потом происходили другие странные вещи. Немало странного, я бы сказал.
— Что же именно?
— Ну, кража тела, например. Потом эта история с цветами…
Юло поначалу решил, будто что-то не понял.
— Какого тела?
— Его.
Человек указал на надгробную плиту Даниэля Леграна.
— Примерно через год после той истории однажды ночью могила была осквернена. Когда я пришел утром, то увидел, что ограда взломана, надгробная плита сдвинута, и гроб открыт. От тела мальчика не осталось и следа. Полиция решила, что это сделал какой-нибудь маньяк-некрофил…
— Кажется, вы что-то еще сказали о цветах… — прервал его Никола.
— Да, и это тоже. Месяца через два после похорон я получил письмо, напечатанное на пишущей машинке. Мне принесли его сюда, потому что оно было адресовано сторожу кладбища в Кассисе. В нем были деньги. Не чек, обратите внимание, а банкнота, вложенная в письмо.
— И что там было написано?
— Деньги — вознаграждение за уход за могилой Даниэля и матери. Ни слова об отце и экономке. Написавший письмо просил меня, чтобы надгробные плиты всегда были чистыми и на них всегда были цветы. Деньги поступали регулярно и после того, как было украдено тело.
— До сих пор?
— Последний раз я получил их в прошлом месяце. Если ничего не изменится, скоро должно прийти новое письмо.
— Вы сохранили старое? Хоть один из конвертов?
Сторож пожал плечами и покачал головой.
— Не думаю. Что касается письма, то ведь прошло уже столько лет, надо бы поискать дома, но сомневаюсь. А конверты… Не знаю, может, какой-нибудь и сохранился. В любом случае могу передать вам тот, который получу на днях.
— Я был бы вам благодарен. И буду благодарен также, если вы никому не скажете о нашем разговоре.
Сторож кивком дал понять, что это само собой разумеется.
— Не беспокойтесь.
Пока они разговаривали, какая-то женщина в темной одежде, с платком на голове поднялась по лестнице с букетом цветов. Подошла мелкими шажками, словно китаянка, к могиле в том же ряду, где лежали Леграны, наклонилась, ласково провела рукой по мраморной плите, и тихим голосом обратилась к могиле.
— Прости, что задержалась сегодня, но у меня были проблемы дома. Сейчас схожу за водой и потом все тебе объясню.
Она положила цветы на плиту, вынула из специального углубления в ней сосуд со старыми, увядшими цветами и отправилась за водой. Сторож проследил за ней взглядом и предвосхитил вопрос Никола. На лице его читалось сочувствие.
— Бедная женщина, верно? Какая-то черная полоса накрыла тогда Кассис. Произошло это незадолго до той жуткой истории в «Терпении». Обычное дело — обычное, если вообще так можно говорить о смерти. Несчастный случай на воде. Ее сын нырял за морскими ежами, которых продавал туристам на лотке в порту. И однажды не вернулся. Нашли его пустую лодку, стоявшую на якоре поблизости в заливчике, там лежала одежда. Когда море вернуло его тело, вскрытие показало, что он утонул, может, ему стало плохо во время погружения. После смерти парня…
Сторож помолчал и выразительно покрутил пальцем у виска.
— …вместе с сыном она потеряла и рассудок.
Юло посмотрел на женщину — та выбрасывала в урну увядшие цветы, взятые с могилы.
Он подумал о Селин, о своей жене. С ней произошло то же самое после смерти Стефана. Сторож сказал совершенно правильно.
Вместе с сыном она потеряла и рассудок.
Он спросил себя с болью в сердце, неужели кто-нибудь и о Селин тоже кто-нибудь говорил вот так, крутя пальцем у виска. Голос сторожа вернул его на кладбище маленького городка под названием Кассис, к могиле погубленной семьи.
— Если я вам больше не нужен…
— О, простите, месье…
— Норбер, Люк Норбер…
— Простите, что отнял у вас столько времени. Наверное, вам уже пора закрывать.
— Нет, летом кладбище открыто допоздна. Приду потом, когда стемнеет, и закрою ворота.
— Тогда, если позволите, я побуду здесь еще несколько минут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148