– С чего бы это?
– Пока вы не нарушили подписку о неразглашении, запрещено применять к вам насилие.
– А просто уморить меня голодом.
– Я больше не могу раздобыть для вас концентрат, это верно. – Он положил свою мясистую ладонь на чемодан со спутниковым телефоном. – Но одно дело в моих силах. При условии, что всё пройдёт так, как мне обещано. Корабль из нашей конюшни, военный корабль «Rushmore» сейчас выполняет северо-атлантическую миссию и находится на пути из испанского Кадиса. Они сделают крюк и завтра к вечеру прибудут к ирландским суверенным берегам.
Ну, хотя бы суверенным.
– Для чего? Чтобы вести войну против наших собственных секретных служб?
– У них на борту есть этот новый лёгкий десантный катер из комплектации авианосцев. Он нас заберёт. Во вторник вечером, в восемь часов, с крайнего пирса. Они причалят, возьмут нас на борт и тут же отчалят, никто и глазом моргнуть не успеет.
– А потом?
Он помедлил. Это промедление сказало мне всё.
– По крайней мере, мы будем среди своих людей. Среди морской пехоты, Дуэйн. Мы найдём решение. Поверьте мне.
– Мои предчувствия скорее подсказывают мне, что я, как только поднимусь на борт этого катера, стану овечкой, которая идёт на бойню своим ходом.
– Это всё, что я могу вам предложить. Вам придётся довериться мне в последний раз.
Я посмотрел на него и почувствовал, что голова моя настолько переполнена всем, что я не смог бы продолжать разговор.
– Я подумаю над этим, – сказал я. – Не поздно будет, если я позвоню вам завтра?
– В принципе вам просто надо вовремя явиться на пирс.
– Я всё равно позвоню, – сказал я.
С этим я ушёл, твёрдо решив, что не закончу свою бесславную жизнь жалкой смертью.
То был апрель 1991 года. Война в Персидском заливе кончилась больше месяца тому назад, кончилась победой, Кувейт был освобождён. Нам снова разрешили телевизор, и мы следили за новостями, как Советский Союз выводит свои войска из Польши, все 50000 человек. Слова корреспондентов дышали разрушением основ, порождали тревогу и сумятицу. Мир менялся в таком стремительном темпе, что захватывало дух.
Проект Железный Человек тоже постепенно сворачивался. Закрыли и опустошили три лаборатории. Официально считалось, что это давно запланированная перестройка.
С нами проводили уже лишь небольшие операции, якобы всё это были меры, исключающие отказ системы, как случилось с Лео Зайнфельдом. Но у нас было такое впечатление, что каждый из учёных действует кто во что горазд. Сроки операций становились известны лишь в последний момент, иногда накануне вечером, и зачастую так же внезапно отменялись. Впервые за два года у нас появились дни, когда нам нечего было делать. Больше не существовало плана тренировок, хотя время от времени нам сообщалось, что они того и гляди возобновятся. Ларри Робинсон, который официально всё ещё руководил проектом, блистал своим отсутствием; якобы, его задерживали в Вашингтоне неотложные дела. Считалось, что он там каждый день ведёт переговоры с научными руководителями разных подразделений.
И в опорном пункте становилось всё меньше людей. Заглянув однажды в столовую для персонала, я увидел, что она перегорожена временной стенкой пополам.
Когда я возвращался от отеля «Бреннан», около меня неожиданно притормозила машина. Я глянул на опускающееся стекло пассажирского сиденья и увидел инспектора Ойгена Пайнбрука. Он поднял на меня свои бронзовые глаза.
– Здравствуйте, мистер Фицджеральд, – сказал он усталым голосом. – Есть у вас немного времени?
Я вздохнул и кивнул. Инспектор велел своему водителю проехать немного вперёд, где можно было остановиться, не блокируя всё уличное движение.
– Может, вы уже слышали, что совершено ещё одно убийство? – спросил он, тяжело выбираясь из машины.
Я кивнул.
– Билли на почте мне сказал.
– Опять американец. Некий Виктор Саванна, по крайней мере так значится в документах, которые мы при нём нашли. Всплыл в бухте, мёртвый, но не утопленник. – Он подал знак унылому юноше на заднем сиденье, охранявшему коробку с документами, и тот извлёк из коробки коричневый конверт и протянул наружу. – Взгляните, пожалуйста. Не встречали ли вы где-нибудь этого человека.
Мне показалось удивительным, что на сей раз у меня не спрашивали алиби на минувшую ночь. Как будто кто-то убедительно заверил инспектора, что я, начиная с раннего вечера воскресенья, безвыходно оставался дома. Интересен уже сам по себе этот контекст. Я взял конверт, который он мне протянул, достал оттуда фото большого формата и посмотрел на него.
Без особого удивления я увидел, что на снимке тот мужчина, который был вчера у Рейли. В смерти его черты носили отпечаток удивлённого неверия.
– Я его не знаю, – сказал я, снова сунул фото в конверт и протянул его обратно.
Пайнбрук медлил забирать его.
– И никогда не видели? Здесь, в городе, или где-нибудь ещё?
– Нет. – Я опустил конверт через открытое окно на пассажирское сиденье. – Что-то Дингл стал опасным местом. Трос убитых за одну неделю. Поневоле задумаешься, не пора ли куда-нибудь убраться отсюда.
20
Мудрый нечувствителен к любой несправедливости. Поэтому не имеет значения, сколько стрел выпущено в его сторону, ибо ни одна из них его не заденет.
Сенека. О постоянстве
До вечера я больше никому ни за чем не понадобился. Я ждал, пока стемнеет, потом долго ел содержимое последней баночки концентрата. Я не торопился, поскольку, во-первых, это была последняя моя пища неизвестно до какого времени, а во-вторых, до конца вечера мне всё равно нечего было делать, кроме как ждать.
Потом я ждал в гостиной. Сидел на диване, продолжал свои записи и боролся с желанием раздвинуть занавески на окнах и выглянуть наружу. Меня вдруг охватила тревога, что именно сегодня вечером они возьмут и отступят от своей прежней загадочной сдержанности и напустят на меня ударную сотню, чтобы взять дом штурмом. Я ждал, прислушивался к любым звукам – к дальнему шелесту моря в бухте, к треску мопеда мальчишки у соседей через два дома, к хлопающим ставням, – и когда пришла пора, я сделал вид, что иду спать, как в любой другой вечер. Выключил свет в гостиной. Включил свет на кухне. Объект наблюдения, благодаря неплотно закрытым занавескам, отчётливо виден: он выпивает на ночь стакан воды из-под крана. Свет на кухне снова выключил, свет в ванной включил. Свет в ванной выключил, свет в спальне включил. Свет в коридоре выключил. Свет в спальне выключил, только ночник оставался зажжённым, чтобы окончательно погаснуть через пять минут. Объект наблюдения улёгся спать. Никаких особенных событий.
Опасность невзначай уснуть мне не грозила. Я лежал, одетый, в темноте комнаты на постели, внутренне весь вибрировал, смотрел в потолок и размышлял, когда же мои соглядатаи заметят, что меня здесь больше нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78