Если же нет, для боя останутся только двое, причём один из них — девчонка. Госпожу Джулианну Маррон не считал: как бы упорна и решительна она ни была, её готовили к жизни при дворе, к роли благородной дамы, и бойцом она быть не могла. Кроме того, она несла эту, как её, Дочь, самую драгоценную их добычу, а оружия у дамы не было. Маррон помнил чьи-то слова о том, будто бы Дочь могла стать и оружием, однако Джулианна не сумела бы воспользоваться ею, даже если бы знала способ.
У Элизанды по крайней мере был хороший острый клинок. Она сможет драться. Маррон подумал, что в дамском платье она выглядит очень маленькой — наверное, платье принадлежало Джулианне.
А от самого него и от Редмонда толку будет ещё меньше, чем от девушек. Если ворота окажутся заперты или стражники устоят перед магией, беглецам конец. Их ожидает костёр, пламя которого перекинется на страну и пожрёт её — если Дочь действительно может служить ключом к Сурайону.
Оставалось только молиться и надеяться, но у Маррона не было сил ни на то, ни на другое.
Позже Маррон думал, что ни надежда, ни молитва не спасли бы его, ибо надежда всегда бездеятельна, а молитвы — молитвы других людей — сейчас как раз его и предали.
Радель легко проскользнул сквозь высокие сводчатые двери конюшен — по слухам, эти сооружения могли вместить тысячу скакунов, и Маррону это казалось правдой — и поманил остальных за собой. Когда все были внутри, менестрель запер двери и затеплил шар колдовского света, чтобы беглецам не пришлось нашаривать лошадей и сбрую в темноте.
И при свете этого шара, при теплом, ничего не обжигавшем сиянии, Маррон и его товарищи увидели людей — в пустом стойле поднимался с колен целый отряд. Должно быть, они молились молча или же затаились, услышав во дворе шаги беглецов. Они молились и стерегли одновременно. Мечи у монахов были наготове, а самих их было слишком много. Хуже того — из середины отряда появился фра Пиет, и выбритая голова его блестела, словно отполированный череп. За поясом у исповедника поблёскивало лезвие топора. Одного его хватило бы, чтобы расправиться с беглецами в одиночку.
Головы монахов были обнажены в подражание исповеднику, несмотря на молитву. А среди толпы юношей и мужчин Маррон увидел Олдо, и больше не видел никого, кроме него.
Обнажив меч, Радель шагнул вперёд. Воспользовавшись тем, что Элизанда больше не поддерживала его, Маррон потянулся за «Дардом», но замер, коснувшись рукояти. В самом деле, зачем? Перед беглецами стояли две дюжины бойцов, сражаться с которыми было бесполезно. И Радель должен был это знать…
И он знал, но скорее всего собирался защищать девушек любой ценой. Тут фра Пиет прищурился, заслоняя глаза от сиявшего под сводами конюшни колдовского света, начертил перед собой знак Господа и закричал:
— Святотатство! Ради ваших собственных душ, братья, вперёд!..
И прыгнул к Раделю, замахиваясь топором.
Удар клинка о топор отдался по всей конюшне. Радель зарычал, напрягся и отшвырнул фра Пиета. Освободившись, клинок рассёк лицо исповедника от носа до уха.
Хлынула кровь. Заревев, фра Пиет вновь ринулся вперёд, размахивая ярко блестевшим топором. Его люди хлынули следом.
Первый из добравшихся до Редмонда не заметил притаившуюся подле старика Элизанду и, не успев взмахнуть мечом, получил нож под ребро. Зашатавшись, монах упал, а шедшие за ним следом остановились. Возникло мгновенное замешательство, которого Маррону хватило, чтобы услышать всхлип Джулианны, увидеть, как девушка обречённо оглядывается вокруг, не выпуская из рук завёрнутую в вуаль Дочь.
Тут Маррон по крайней мере мог сделать хоть что-то. Он подскочил к Джулианне и здоровой рукой выхватил у неё Дочь. Теперь Джулианна могла бежать от этого кошмара, могла скрыться и выжить.
Маррон застонал — вместо того чтобы бежать, Джулианна выхватила из складок платья кинжал, нет, два кинжала. Здоровая рука юноши была занята Дочерью, и Маррон попытался высвободить из-за пояса раненую, чтобы преградить девушке путь и не дать ей ввязаться в драку…
…и почувствовал, как раненая рука налилась жгучей болью, и понял, что здоровая тоже горит словно в огне. Закричав в голос, Маррон посмотрел вниз и увидел, что по его ноше растекаются алые языки пламени, превращая плотную шёлковую вуаль в пепел.
Серый пепел, тёмно-красная сердцевина — и эта сердцевина шевелилась, двигалась, открывалась…
«Она может стать оружием, которое уничтожит нас всех», — вспомнились Маррону чьи-то слова, сказанные в башне. Если только они вправду были сказаны, если башня действительно существовала…
Чем бы ни была эта Дочь, она убивала Маррона. Его правая рука горела, дрожала, рвалась болью, а ноша становилась все горячее, трещины на ней расширялись… Из раненой руки хлестнула кровь и полилась толчками, подчиняясь неведомому чужому пульсу.
Что ж, если это оружие, пусть оно расправляется с другими, а не с ним. Маррон поднял голову и напрягся всем телом, приготовившись зашвырнуть Дочь как можно дальше. Она весила немного, но у Матрона болело все тело, и он не верил, что сумеет закинуть её далеко.
Ему не удалось даже попытаться. Все вокруг замерли, атаковавшие монахи откатились назад, и даже фра Пиет с Раделем прекратили бой, услышав крик Маррона и разглядев, что у него в руках. Теперь на юношу надвигался всего один монах, и Маррон попытался швырнуть Дочь ему в лицо.
Ничего не вышло. Прямо у него в руках шар развернулся окончательно и, хотя пальцы всё ещё жгло, Маррону показалось, что Дочь стала мягче, словно её кожица начала таять. А внутри — внутри не было ничего, кроме дыма, красного дыма, повисшего в воздухе и принявшего форму какой-то кошмарной твари, полуживотного-полунасекомого.
Нападавший на юношу монах остановился как вкопанный. Теперь все смотрели только на дым. Он вился и кружился, подобно обычному дыму на ветру, менял форму и наконец подплыл к Маррону, окутав его кровоточащую руку. И исчез, просочившись сквозь повязки, отыскав рану и влившись в тело, несмотря на бьющую ему навстречу кровь.
По крайней мере так показалось Маррону. Вначале он ощутил волну какого-то чужеродного тепла, а потом ему показалось, будто в него проникло какое-то живое существо, неразумное, но чуткое, которое сразу начало вживаться в его тело. Его пульс не совпадал с биением сердца Маррона, существо проникало в плоть юноши, обволакивало кости, изучало его всего, от кончиков пальцев до мозга. Маррону показалось, что в какой-то миг оно закружилось вокруг сердца и замерло, на мгновение словно бы заснув.
Потом оно опять ожило и задвигалось, исследуя каждую клеточку тела Маррона, но теперь его пульсирующий ритм совпадал с биением сердца Маррона и сливался с ним, хотя все так же оставался чужим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137
У Элизанды по крайней мере был хороший острый клинок. Она сможет драться. Маррон подумал, что в дамском платье она выглядит очень маленькой — наверное, платье принадлежало Джулианне.
А от самого него и от Редмонда толку будет ещё меньше, чем от девушек. Если ворота окажутся заперты или стражники устоят перед магией, беглецам конец. Их ожидает костёр, пламя которого перекинется на страну и пожрёт её — если Дочь действительно может служить ключом к Сурайону.
Оставалось только молиться и надеяться, но у Маррона не было сил ни на то, ни на другое.
Позже Маррон думал, что ни надежда, ни молитва не спасли бы его, ибо надежда всегда бездеятельна, а молитвы — молитвы других людей — сейчас как раз его и предали.
Радель легко проскользнул сквозь высокие сводчатые двери конюшен — по слухам, эти сооружения могли вместить тысячу скакунов, и Маррону это казалось правдой — и поманил остальных за собой. Когда все были внутри, менестрель запер двери и затеплил шар колдовского света, чтобы беглецам не пришлось нашаривать лошадей и сбрую в темноте.
И при свете этого шара, при теплом, ничего не обжигавшем сиянии, Маррон и его товарищи увидели людей — в пустом стойле поднимался с колен целый отряд. Должно быть, они молились молча или же затаились, услышав во дворе шаги беглецов. Они молились и стерегли одновременно. Мечи у монахов были наготове, а самих их было слишком много. Хуже того — из середины отряда появился фра Пиет, и выбритая голова его блестела, словно отполированный череп. За поясом у исповедника поблёскивало лезвие топора. Одного его хватило бы, чтобы расправиться с беглецами в одиночку.
Головы монахов были обнажены в подражание исповеднику, несмотря на молитву. А среди толпы юношей и мужчин Маррон увидел Олдо, и больше не видел никого, кроме него.
Обнажив меч, Радель шагнул вперёд. Воспользовавшись тем, что Элизанда больше не поддерживала его, Маррон потянулся за «Дардом», но замер, коснувшись рукояти. В самом деле, зачем? Перед беглецами стояли две дюжины бойцов, сражаться с которыми было бесполезно. И Радель должен был это знать…
И он знал, но скорее всего собирался защищать девушек любой ценой. Тут фра Пиет прищурился, заслоняя глаза от сиявшего под сводами конюшни колдовского света, начертил перед собой знак Господа и закричал:
— Святотатство! Ради ваших собственных душ, братья, вперёд!..
И прыгнул к Раделю, замахиваясь топором.
Удар клинка о топор отдался по всей конюшне. Радель зарычал, напрягся и отшвырнул фра Пиета. Освободившись, клинок рассёк лицо исповедника от носа до уха.
Хлынула кровь. Заревев, фра Пиет вновь ринулся вперёд, размахивая ярко блестевшим топором. Его люди хлынули следом.
Первый из добравшихся до Редмонда не заметил притаившуюся подле старика Элизанду и, не успев взмахнуть мечом, получил нож под ребро. Зашатавшись, монах упал, а шедшие за ним следом остановились. Возникло мгновенное замешательство, которого Маррону хватило, чтобы услышать всхлип Джулианны, увидеть, как девушка обречённо оглядывается вокруг, не выпуская из рук завёрнутую в вуаль Дочь.
Тут Маррон по крайней мере мог сделать хоть что-то. Он подскочил к Джулианне и здоровой рукой выхватил у неё Дочь. Теперь Джулианна могла бежать от этого кошмара, могла скрыться и выжить.
Маррон застонал — вместо того чтобы бежать, Джулианна выхватила из складок платья кинжал, нет, два кинжала. Здоровая рука юноши была занята Дочерью, и Маррон попытался высвободить из-за пояса раненую, чтобы преградить девушке путь и не дать ей ввязаться в драку…
…и почувствовал, как раненая рука налилась жгучей болью, и понял, что здоровая тоже горит словно в огне. Закричав в голос, Маррон посмотрел вниз и увидел, что по его ноше растекаются алые языки пламени, превращая плотную шёлковую вуаль в пепел.
Серый пепел, тёмно-красная сердцевина — и эта сердцевина шевелилась, двигалась, открывалась…
«Она может стать оружием, которое уничтожит нас всех», — вспомнились Маррону чьи-то слова, сказанные в башне. Если только они вправду были сказаны, если башня действительно существовала…
Чем бы ни была эта Дочь, она убивала Маррона. Его правая рука горела, дрожала, рвалась болью, а ноша становилась все горячее, трещины на ней расширялись… Из раненой руки хлестнула кровь и полилась толчками, подчиняясь неведомому чужому пульсу.
Что ж, если это оружие, пусть оно расправляется с другими, а не с ним. Маррон поднял голову и напрягся всем телом, приготовившись зашвырнуть Дочь как можно дальше. Она весила немного, но у Матрона болело все тело, и он не верил, что сумеет закинуть её далеко.
Ему не удалось даже попытаться. Все вокруг замерли, атаковавшие монахи откатились назад, и даже фра Пиет с Раделем прекратили бой, услышав крик Маррона и разглядев, что у него в руках. Теперь на юношу надвигался всего один монах, и Маррон попытался швырнуть Дочь ему в лицо.
Ничего не вышло. Прямо у него в руках шар развернулся окончательно и, хотя пальцы всё ещё жгло, Маррону показалось, что Дочь стала мягче, словно её кожица начала таять. А внутри — внутри не было ничего, кроме дыма, красного дыма, повисшего в воздухе и принявшего форму какой-то кошмарной твари, полуживотного-полунасекомого.
Нападавший на юношу монах остановился как вкопанный. Теперь все смотрели только на дым. Он вился и кружился, подобно обычному дыму на ветру, менял форму и наконец подплыл к Маррону, окутав его кровоточащую руку. И исчез, просочившись сквозь повязки, отыскав рану и влившись в тело, несмотря на бьющую ему навстречу кровь.
По крайней мере так показалось Маррону. Вначале он ощутил волну какого-то чужеродного тепла, а потом ему показалось, будто в него проникло какое-то живое существо, неразумное, но чуткое, которое сразу начало вживаться в его тело. Его пульс не совпадал с биением сердца Маррона, существо проникало в плоть юноши, обволакивало кости, изучало его всего, от кончиков пальцев до мозга. Маррону показалось, что в какой-то миг оно закружилось вокруг сердца и замерло, на мгновение словно бы заснув.
Потом оно опять ожило и задвигалось, исследуя каждую клеточку тела Маррона, но теперь его пульсирующий ритм совпадал с биением сердца Маррона и сливался с ним, хотя все так же оставался чужим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137