Маррон почувствовал, как что-то порвалось у него в руке, и, уже падая с тропы, закричал от резкой боли.
Он отпустил повозку и полетел вниз. Ударился, покатился, растянулся и соскользнул в жестокие колючки терновника — и беспомощно лежал там, пока его сознание продолжало вертеться, катиться, раскачиваться и кувыркаться, не подчиняясь хозяину.
Едва слышные голоса позвали его издалека, приблизились, и тот же голос произнёс имя — кажется, это было его имя, но юноша сразу же позабыл его.
Руки, обхватившие его под мышками; его тащат спиной по камню. Все вокруг мерцает и скрывается в тумане; глаза закрываются.
Он лежал на камнях, а умелые пальцы ощупывали его голову и ребра, подняли руку и повернули её. Болело все сразу, но рука болела сильнее остального; он застонал и попытался освободиться, но державший его руку человек заворчал на него.
— Не бойся, мальчик, — услышал он и на этот раз понял слова, вцепился в них рассудком, пытаясь устоять в этом качающемся мире. — С ним всё в порядке… ну, или будет в порядке. От такого маленького кровотечения ещё никто не умирал — скорее от него парню станет легче.
Потом руки продолжили осмотр, прощупали кости, проверили ноги. Он потерял сознание.
Придя в себя, он услышал стук копыт, негромкое восклицание и знакомый голос:
— Что тут произошло?
Маррон моментально открыл глаза и попытался произнести слово, но не мог набрать достаточно воздуха. Ему казалось, что внутри он пуст, словно яичная скорлупа — раздавленная яичная скорлупа.
— Несчастный случай. Это я виноват, я должен был услышать их и уступить дорогу.
Эти слова произнёс прежний, незнакомый голос. Хозяин нового, знакомого, соскочил с коня, звякнув удилами, и склонился над Марроном, полностью показавшись на фоне неба. Маррон узнал эту фигуру и узнал голос.
— А, так значит, они спускались слишком быстро. Сильно ему досталось?
— Думаю, нет, — только рана открылась, вот тут, на руке. По-моему, это рана от меча, полузалеченная…
— Знаю, это я его ранил. Как его голова, сильно ушиблена?
— Опять-таки не думаю. Он прокатился вниз по склону, но череп цел, и кости тоже, насколько я могу судить. Искупитель, выполняющий работу раба, босой… наверное, он наказан, а в Ордене наказывают просто: день без еды и тяжёлая работа под палящим солнцем.
— То есть он просто перегрелся? Ладно, значит, ему можно…
Тень подошла ближе, и Маррон почувствовал на волосах струйку воды. Капли побежали по его лицу, он попытался слизнуть их, но перед ним уже было горлышко фляги. Вода коснулась его губ, и он жадно проглотил её.
— Не давайте ему слишком много сразу…
— Знаю.
Маррон и наполовину не утолил жажду, когда фляга исчезла. Но пыль в горле исчезла, и голос, точнее, шёпот, вернулся к юноше.
— Сьер…
— Да, Маррон. От тебя становится больше беспокойства, чем хотелось бы.
Однако пальцы, коснувшиеся его мокрых волос, были куда мягче голоса; Маррон улыбнулся, от души благодарный собеседнику за возвращённое имя. Вместе с именем пришла боль, заныло все тело и сильнее всего — раненая рука, но это было уже не важно. Имя того стоило.
— Что с повозкой?
— Она застряла в кустах, и мы с мальчиком вытащили её. Наверное, её содержимое пропало безвозвратно, ну да Бог с ним. По-моему, этому парню нужно дать ещё воды.
— Он её получит. Я отвезу его в лазарет. Сможете подать его мне, если я сяду на коня?
— Когда я его подниму, его может стошнить прямо на вас.
— Рискну.
Маррон сжал зубы, горло и желудок. Сьер Антон, может, и рискнёт, но сам Маррон не будет полагаться на случай.
Пара ловких рук подняла его в воздух и передала другой, не менее ловкой. Желудок Маррона слегка сжался, когда его тело качнулось, но юноша несколько раз сглотнул и почувствовал, что угроза миновала. Он вновь закрыл глаза и прижал больную руку к груди, чувствуя, как кровь стекает к локтю. Прежде чем лошадь начала медленно раскачиваться, поднимаясь в гору, он услышал ещё:
— Я — Антон д'Эскриве, рыцарь Ордена. А вы, мессир?
— Меня зовут Радель. Я менестрель. Сьер Антон издал короткий смешок.
— Менестрель идёт в Рок-де-Рансон? Неужели вы собираетесь развлекать братьев?
— Я подумал, что в замке могут быть гости, которые захотят послушать музыку. Мне говорили, что гостеприимство монахов распространяется даже на таких, как я.
— Что ж, в замке сейчас действительно живут гости. А ещё там есть рыцари, круг развлечений которых шире, чем у монахов. Вас примут весьма радушно, Радель, если вы поёте так же хорошо, как спасаете упавших с тропы братьев.
— Мой голос немного подпорчен дорожной пылью, — вкрадчиво заметил менестрель, — но если в замке найдётся немного вина, чтобы освежить горло…
— Уж вино-то там точно есть. Что ж, надеюсь услышать вас сегодня вечером.
8. СКРЫТОЕ И ПОТЕРЯННОЕ
Джулианна не была создана для одиночества.
К такому выводу девушка пришла через некоторое время, занятое в основном хождением по комнате, выглядыванием в окно и игрой с резными деревянными ставнями окна — забава не то для ребёнка, не то для заключённого, а она, кажется, и то, и другое. Она знала, что на свете существуют любители одиночества — отшельники и прочие нелюдимы. Кроме того, бывают люди, которым совершенно не нужно ничьё общество; она не причисляла себя к таким, причём сейчас — яростнее, чем когда-либо. Ей хотелось смеха, разговоров, остроумия и пикировки; а больше всего она мечтала о собеседнике, как бы загадочен или увёртлив он ни был.
Если быть точной — а Джулианна была весьма практичной дочерью своего отца, будь он трижды неладен, и потому не мечтала ни о чём несбыточном, вроде возвращения к прошлой жизни, — так вот, если быть точной, ей хотелось поговорить с Элизандой, но Элизанды рядом не было. Она часто отсутствовала по нескольку часов кряду, а то и добрую часть дня.
Не обременённая требованиями такта, дипломатичности или сохранения чести будущего мужа, не вдаваясь в соображения о нелюбви монахов к женщинам, Элизанда чувствовала себя в замке гораздо свободнее Джулианны.
Каждый день она отправлялась на исследования, вынюхивая местные секреты и лазая по самым дальним углам, однако неизменно возвращаясь через час или около того, чтобы рассказать о замечательных видах или о тёмных сырых коридорах Обе девушки прекрасно понимали, что всё это было только обманом для отвода глаз — хотя Джулианну ещё никто никогда не обманывал все эти хождения по замку и поиски имени какую-то цель, но она оставалась тайной — пока что.
В этот день Элизанда ускользнула сразу после завтрака, и сейчас был уже полдень, а она всё не возвращалась. Джулианна в одиночку сходила помолиться на галерею большого зала и в одиночку же вернулась. Она пообедала в одиночестве и уже начинала злиться, а Элизанда все никак не появлялась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137
Он отпустил повозку и полетел вниз. Ударился, покатился, растянулся и соскользнул в жестокие колючки терновника — и беспомощно лежал там, пока его сознание продолжало вертеться, катиться, раскачиваться и кувыркаться, не подчиняясь хозяину.
Едва слышные голоса позвали его издалека, приблизились, и тот же голос произнёс имя — кажется, это было его имя, но юноша сразу же позабыл его.
Руки, обхватившие его под мышками; его тащат спиной по камню. Все вокруг мерцает и скрывается в тумане; глаза закрываются.
Он лежал на камнях, а умелые пальцы ощупывали его голову и ребра, подняли руку и повернули её. Болело все сразу, но рука болела сильнее остального; он застонал и попытался освободиться, но державший его руку человек заворчал на него.
— Не бойся, мальчик, — услышал он и на этот раз понял слова, вцепился в них рассудком, пытаясь устоять в этом качающемся мире. — С ним всё в порядке… ну, или будет в порядке. От такого маленького кровотечения ещё никто не умирал — скорее от него парню станет легче.
Потом руки продолжили осмотр, прощупали кости, проверили ноги. Он потерял сознание.
Придя в себя, он услышал стук копыт, негромкое восклицание и знакомый голос:
— Что тут произошло?
Маррон моментально открыл глаза и попытался произнести слово, но не мог набрать достаточно воздуха. Ему казалось, что внутри он пуст, словно яичная скорлупа — раздавленная яичная скорлупа.
— Несчастный случай. Это я виноват, я должен был услышать их и уступить дорогу.
Эти слова произнёс прежний, незнакомый голос. Хозяин нового, знакомого, соскочил с коня, звякнув удилами, и склонился над Марроном, полностью показавшись на фоне неба. Маррон узнал эту фигуру и узнал голос.
— А, так значит, они спускались слишком быстро. Сильно ему досталось?
— Думаю, нет, — только рана открылась, вот тут, на руке. По-моему, это рана от меча, полузалеченная…
— Знаю, это я его ранил. Как его голова, сильно ушиблена?
— Опять-таки не думаю. Он прокатился вниз по склону, но череп цел, и кости тоже, насколько я могу судить. Искупитель, выполняющий работу раба, босой… наверное, он наказан, а в Ордене наказывают просто: день без еды и тяжёлая работа под палящим солнцем.
— То есть он просто перегрелся? Ладно, значит, ему можно…
Тень подошла ближе, и Маррон почувствовал на волосах струйку воды. Капли побежали по его лицу, он попытался слизнуть их, но перед ним уже было горлышко фляги. Вода коснулась его губ, и он жадно проглотил её.
— Не давайте ему слишком много сразу…
— Знаю.
Маррон и наполовину не утолил жажду, когда фляга исчезла. Но пыль в горле исчезла, и голос, точнее, шёпот, вернулся к юноше.
— Сьер…
— Да, Маррон. От тебя становится больше беспокойства, чем хотелось бы.
Однако пальцы, коснувшиеся его мокрых волос, были куда мягче голоса; Маррон улыбнулся, от души благодарный собеседнику за возвращённое имя. Вместе с именем пришла боль, заныло все тело и сильнее всего — раненая рука, но это было уже не важно. Имя того стоило.
— Что с повозкой?
— Она застряла в кустах, и мы с мальчиком вытащили её. Наверное, её содержимое пропало безвозвратно, ну да Бог с ним. По-моему, этому парню нужно дать ещё воды.
— Он её получит. Я отвезу его в лазарет. Сможете подать его мне, если я сяду на коня?
— Когда я его подниму, его может стошнить прямо на вас.
— Рискну.
Маррон сжал зубы, горло и желудок. Сьер Антон, может, и рискнёт, но сам Маррон не будет полагаться на случай.
Пара ловких рук подняла его в воздух и передала другой, не менее ловкой. Желудок Маррона слегка сжался, когда его тело качнулось, но юноша несколько раз сглотнул и почувствовал, что угроза миновала. Он вновь закрыл глаза и прижал больную руку к груди, чувствуя, как кровь стекает к локтю. Прежде чем лошадь начала медленно раскачиваться, поднимаясь в гору, он услышал ещё:
— Я — Антон д'Эскриве, рыцарь Ордена. А вы, мессир?
— Меня зовут Радель. Я менестрель. Сьер Антон издал короткий смешок.
— Менестрель идёт в Рок-де-Рансон? Неужели вы собираетесь развлекать братьев?
— Я подумал, что в замке могут быть гости, которые захотят послушать музыку. Мне говорили, что гостеприимство монахов распространяется даже на таких, как я.
— Что ж, в замке сейчас действительно живут гости. А ещё там есть рыцари, круг развлечений которых шире, чем у монахов. Вас примут весьма радушно, Радель, если вы поёте так же хорошо, как спасаете упавших с тропы братьев.
— Мой голос немного подпорчен дорожной пылью, — вкрадчиво заметил менестрель, — но если в замке найдётся немного вина, чтобы освежить горло…
— Уж вино-то там точно есть. Что ж, надеюсь услышать вас сегодня вечером.
8. СКРЫТОЕ И ПОТЕРЯННОЕ
Джулианна не была создана для одиночества.
К такому выводу девушка пришла через некоторое время, занятое в основном хождением по комнате, выглядыванием в окно и игрой с резными деревянными ставнями окна — забава не то для ребёнка, не то для заключённого, а она, кажется, и то, и другое. Она знала, что на свете существуют любители одиночества — отшельники и прочие нелюдимы. Кроме того, бывают люди, которым совершенно не нужно ничьё общество; она не причисляла себя к таким, причём сейчас — яростнее, чем когда-либо. Ей хотелось смеха, разговоров, остроумия и пикировки; а больше всего она мечтала о собеседнике, как бы загадочен или увёртлив он ни был.
Если быть точной — а Джулианна была весьма практичной дочерью своего отца, будь он трижды неладен, и потому не мечтала ни о чём несбыточном, вроде возвращения к прошлой жизни, — так вот, если быть точной, ей хотелось поговорить с Элизандой, но Элизанды рядом не было. Она часто отсутствовала по нескольку часов кряду, а то и добрую часть дня.
Не обременённая требованиями такта, дипломатичности или сохранения чести будущего мужа, не вдаваясь в соображения о нелюбви монахов к женщинам, Элизанда чувствовала себя в замке гораздо свободнее Джулианны.
Каждый день она отправлялась на исследования, вынюхивая местные секреты и лазая по самым дальним углам, однако неизменно возвращаясь через час или около того, чтобы рассказать о замечательных видах или о тёмных сырых коридорах Обе девушки прекрасно понимали, что всё это было только обманом для отвода глаз — хотя Джулианну ещё никто никогда не обманывал все эти хождения по замку и поиски имени какую-то цель, но она оставалась тайной — пока что.
В этот день Элизанда ускользнула сразу после завтрака, и сейчас был уже полдень, а она всё не возвращалась. Джулианна в одиночку сходила помолиться на галерею большого зала и в одиночку же вернулась. Она пообедала в одиночестве и уже начинала злиться, а Элизанда все никак не появлялась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137