У нее не было выбора. Каким бы изысканным ни был этот камень, рядом с потрясающей жемчужиной на ее шее он казался почти безделушкой. Она была дочерью самого богатого семейства Империи. Даже Криспин это знал. Ей нужен этот рубин, как Криспину… кубок вина.
«Неудачная аналогия», – подумал он. Ему и в самом деле нужен кубок вина, просто необходим.
Стилиана Далейна долгое мгновение смотрела на него через пространство зала, само совершенство, полное ледяного самообладания, а потом сказала:
– Ты, в свою очередь, оказываешь мне слишком большую честь, и такой щедростью делаешь честь памяти Империи Родиаса. Благодарю тебя. – Она не улыбнулась. Сомкнула длинные пальцы и сжала в ладони рубин.
Криспин поклонился.
– Должна заметить, – жалобным голосом вмешалась императрица Сарантия, – что я сейчас в таком отчаянии – просто слов не хватает. Ведь и я тоже заставляла тебя высказаться, родианин. Не так ли? Разве я не остановила нашего любимого Скортия, чтобы дать тебе возможность показать свой ум? А какой подарок ты сделаешь мне, смею спросить?
– А, ты жестока, любовь моя, – сказал сидящий рядом с ней император. Он снова казался веселым.
– Меня жестоко обидели и мною пренебрегли, – возразила его жена.
Криспин с трудом глотнул.
– Я готов служить императрице во всем, что в моих силах для нее сделать.
– Хорошо! – ответила Аликсана Сарантийская, ее голос звучал резко, изменившись в одно мгновение, словно именно это она и хотела услышать. – Очень хорошо. Гезий, прикажи проводить родианина ко мне в комнаты. Я желаю обсудить с ним мозаики прежде, чем лечь спать.
Снова шорох и движение среди придворных. Свет фонарей заколебался. Криспин увидел, как человек с впалыми щеками рядом со стратигом вдруг поджал губы. Император, все еще веселясь, заметил только:
– Я вызвал его для работы в святилище, дорогая. Все другие посторонние дела должны быть отложены на последующее время.
– Я не посторонняя, – ответила императрица Сарантия, выгибая свои великолепные брови дугой.
Однако она при этом улыбнулась, и смех пронесся по тронному залу, словно гончая, вслед за этой улыбкой. Валерий встал.
– Родианин, добро пожаловать в Сарантий. Ты появился среди нас не без шума. – Он поднял руку. Аликсана положила на нее свою руку, сверкающую кольцами, и поднялась. Они вместе ждали, пока придворные опускались на колени. Затем повернулись и вышли из зала через одностворчатую дверь, которую заметил Криспин позади тронов.
Выпрямившись, а затем снова поднявшись на ноги, он на мгновение прикрыл глаза, выбитый из колеи стремительностью событий. Он чувствовал себя, как человек в несущейся колеснице, которой он совсем не умеет управлять.
Когда он снова открыл глаза, то увидел, что на него смотрит настоящий возничий, Скортий.
– Будь очень осторожен, – тихо прошептал сориец. – Со всеми ними.
– Как? – успел спросить Криспин, и тут старый, тощий канцлер налетел на него, как на приз. Гезий положил тонкие пальцы на плечо Криспина жестом собственника и плавно повел его из зала, по мозаике с изображением императорской охоты, мимо серебряных деревьев и осыпанных драгоценными камнями птиц на их ветках и мимо жадных взоров разряженных в шелк сарантийских царедворцев.
Когда он снова вышел через серебряные двери в приемную, кто-то за его спиной три раза громко хлопнул в ладоши, и тогда, сквозь гул возобновившейся беседы и утомленного поздним временем смеха, Криспин услышал, как запели механические птицы императора.
Глава 8
– Да сварит Джад этого ублюдка в его собственном рыбном соусе! – тихо выругался Разик, чистя грязный горшок. – С таким же успехом мы могли стать Неспящими и заработать хотя бы милость бога за то, что не спим всю ночь!
Кирос, помешивающий длинной деревянной ложкой суп на огне, делал вид, что не слушает. Все равно в рыбном соусе ничего не варят. Струмос славится исключительно острым слухом, и ходят сплетни, будто однажды, много лет назад, эксцентричный повар бросил задремавшего поваренка в огромный железный котел, когда суп, оставленный в этом котле без присмотра, вскипел.
Кирос был совершенно уверен, что это сказки, но он сам видел, как толстый шеф-повар вонзил нож для резки овощей в стол на расстоянии пальца от руки помощника повара, который неаккуратно чистил лук-порей. Нож застрял, вибрируя, в доске стола. Помощник посмотрел на него, потом на свои пальцы в опасной близости от ножа и упал без чувств. «Бросьте его в колоду для коней», – приказал тогда Струмос. Искалеченная нога Кироса избавила его от необходимости исполнять эту повинность, но четверо других это сделали. Они вынесли бесчувственного повара из кухни и понесли вниз по ступеням портика. Тогда стояла зима, день был очень холодный и серый. Вода в колоде в конце двора покрылась льдом. Помощник повара сразу же пришел в себя, когда его туда бросили. Это было живописное зрелище.
Работать под началом повара, известного в Городе своим темпераментом, было не самым легким делом.
И все же Кирос за эти полтора года с удивлением открыл для себя, что ему нравится кухня. В приготовлении пищи скрывались свои тайны, и Кирос обнаружил, что размышляет о них. То, что это была не простая кухня и не простой шеф-повар, сыграло свою роль. Невысокий раздражительный человек с большим животом, который руководил здесь приготовлением пищи, был в Городе легендой. Некоторые считали, что он слишком много значения придает этому факту, но если повар может быть художником, то Струмос им был. А его кухня обслуживала пиршественный зал Синих в Сарантии, где иногда по вечерам задавались пиры на две сотни гостей.
Сегодня вечером Струмос, во всем блеске таланта, среди управляемого хаоса и зубодробительной ругани, руководил приготовлением восьми изысканных блюд для кулинарного празднества. Его кульминацией стала процессия из пятидесяти мальчиков – для этой цели вызвали и отмыли мальчишек с конюшни, – которые пронесли огромные серебряные подносы с сигами, фаршированными креветками под его знаменитым соусом вокруг банкетного зала под бурные аплодисменты и восторженные крики. Трубили трубы и развевались голубые знамена. Клар, главный мужчина-танцор Синих, в полном восторге вскочил со своего места за высоким столом и побежал целовать в губы Струмоса, стоящего в дверях кухни. Под крики и непристойный смех толстяк сделал вид, будто шлепком отгоняет маленького танцора, а потом склонился в поклоне в ответ на аплодисменты и свист.
Это была последняя ночь Дайкании, окончание еще одного сезона соревнований колесниц, и победоносные, прославленные Синие еще раз задали жару жалким неудачникам Зеленым как во время долгого сезона, так и сегодня. Ошеломляющая победа Скортия в первом забеге после перерыва станет одним из тех триумфов, о которых будут рассказывать вечно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137
«Неудачная аналогия», – подумал он. Ему и в самом деле нужен кубок вина, просто необходим.
Стилиана Далейна долгое мгновение смотрела на него через пространство зала, само совершенство, полное ледяного самообладания, а потом сказала:
– Ты, в свою очередь, оказываешь мне слишком большую честь, и такой щедростью делаешь честь памяти Империи Родиаса. Благодарю тебя. – Она не улыбнулась. Сомкнула длинные пальцы и сжала в ладони рубин.
Криспин поклонился.
– Должна заметить, – жалобным голосом вмешалась императрица Сарантия, – что я сейчас в таком отчаянии – просто слов не хватает. Ведь и я тоже заставляла тебя высказаться, родианин. Не так ли? Разве я не остановила нашего любимого Скортия, чтобы дать тебе возможность показать свой ум? А какой подарок ты сделаешь мне, смею спросить?
– А, ты жестока, любовь моя, – сказал сидящий рядом с ней император. Он снова казался веселым.
– Меня жестоко обидели и мною пренебрегли, – возразила его жена.
Криспин с трудом глотнул.
– Я готов служить императрице во всем, что в моих силах для нее сделать.
– Хорошо! – ответила Аликсана Сарантийская, ее голос звучал резко, изменившись в одно мгновение, словно именно это она и хотела услышать. – Очень хорошо. Гезий, прикажи проводить родианина ко мне в комнаты. Я желаю обсудить с ним мозаики прежде, чем лечь спать.
Снова шорох и движение среди придворных. Свет фонарей заколебался. Криспин увидел, как человек с впалыми щеками рядом со стратигом вдруг поджал губы. Император, все еще веселясь, заметил только:
– Я вызвал его для работы в святилище, дорогая. Все другие посторонние дела должны быть отложены на последующее время.
– Я не посторонняя, – ответила императрица Сарантия, выгибая свои великолепные брови дугой.
Однако она при этом улыбнулась, и смех пронесся по тронному залу, словно гончая, вслед за этой улыбкой. Валерий встал.
– Родианин, добро пожаловать в Сарантий. Ты появился среди нас не без шума. – Он поднял руку. Аликсана положила на нее свою руку, сверкающую кольцами, и поднялась. Они вместе ждали, пока придворные опускались на колени. Затем повернулись и вышли из зала через одностворчатую дверь, которую заметил Криспин позади тронов.
Выпрямившись, а затем снова поднявшись на ноги, он на мгновение прикрыл глаза, выбитый из колеи стремительностью событий. Он чувствовал себя, как человек в несущейся колеснице, которой он совсем не умеет управлять.
Когда он снова открыл глаза, то увидел, что на него смотрит настоящий возничий, Скортий.
– Будь очень осторожен, – тихо прошептал сориец. – Со всеми ними.
– Как? – успел спросить Криспин, и тут старый, тощий канцлер налетел на него, как на приз. Гезий положил тонкие пальцы на плечо Криспина жестом собственника и плавно повел его из зала, по мозаике с изображением императорской охоты, мимо серебряных деревьев и осыпанных драгоценными камнями птиц на их ветках и мимо жадных взоров разряженных в шелк сарантийских царедворцев.
Когда он снова вышел через серебряные двери в приемную, кто-то за его спиной три раза громко хлопнул в ладоши, и тогда, сквозь гул возобновившейся беседы и утомленного поздним временем смеха, Криспин услышал, как запели механические птицы императора.
Глава 8
– Да сварит Джад этого ублюдка в его собственном рыбном соусе! – тихо выругался Разик, чистя грязный горшок. – С таким же успехом мы могли стать Неспящими и заработать хотя бы милость бога за то, что не спим всю ночь!
Кирос, помешивающий длинной деревянной ложкой суп на огне, делал вид, что не слушает. Все равно в рыбном соусе ничего не варят. Струмос славится исключительно острым слухом, и ходят сплетни, будто однажды, много лет назад, эксцентричный повар бросил задремавшего поваренка в огромный железный котел, когда суп, оставленный в этом котле без присмотра, вскипел.
Кирос был совершенно уверен, что это сказки, но он сам видел, как толстый шеф-повар вонзил нож для резки овощей в стол на расстоянии пальца от руки помощника повара, который неаккуратно чистил лук-порей. Нож застрял, вибрируя, в доске стола. Помощник посмотрел на него, потом на свои пальцы в опасной близости от ножа и упал без чувств. «Бросьте его в колоду для коней», – приказал тогда Струмос. Искалеченная нога Кироса избавила его от необходимости исполнять эту повинность, но четверо других это сделали. Они вынесли бесчувственного повара из кухни и понесли вниз по ступеням портика. Тогда стояла зима, день был очень холодный и серый. Вода в колоде в конце двора покрылась льдом. Помощник повара сразу же пришел в себя, когда его туда бросили. Это было живописное зрелище.
Работать под началом повара, известного в Городе своим темпераментом, было не самым легким делом.
И все же Кирос за эти полтора года с удивлением открыл для себя, что ему нравится кухня. В приготовлении пищи скрывались свои тайны, и Кирос обнаружил, что размышляет о них. То, что это была не простая кухня и не простой шеф-повар, сыграло свою роль. Невысокий раздражительный человек с большим животом, который руководил здесь приготовлением пищи, был в Городе легендой. Некоторые считали, что он слишком много значения придает этому факту, но если повар может быть художником, то Струмос им был. А его кухня обслуживала пиршественный зал Синих в Сарантии, где иногда по вечерам задавались пиры на две сотни гостей.
Сегодня вечером Струмос, во всем блеске таланта, среди управляемого хаоса и зубодробительной ругани, руководил приготовлением восьми изысканных блюд для кулинарного празднества. Его кульминацией стала процессия из пятидесяти мальчиков – для этой цели вызвали и отмыли мальчишек с конюшни, – которые пронесли огромные серебряные подносы с сигами, фаршированными креветками под его знаменитым соусом вокруг банкетного зала под бурные аплодисменты и восторженные крики. Трубили трубы и развевались голубые знамена. Клар, главный мужчина-танцор Синих, в полном восторге вскочил со своего места за высоким столом и побежал целовать в губы Струмоса, стоящего в дверях кухни. Под крики и непристойный смех толстяк сделал вид, будто шлепком отгоняет маленького танцора, а потом склонился в поклоне в ответ на аплодисменты и свист.
Это была последняя ночь Дайкании, окончание еще одного сезона соревнований колесниц, и победоносные, прославленные Синие еще раз задали жару жалким неудачникам Зеленым как во время долгого сезона, так и сегодня. Ошеломляющая победа Скортия в первом забеге после перерыва станет одним из тех триумфов, о которых будут рассказывать вечно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137