Школа все так же забирала Майкла на две трети года к вечной его досаде. Пять раз в неделю он проходил две мили до деревни с учебниками и завтраком в сумке, а зимой и со связкой торфяных брикетов на спине для школьной печки. Он ненавидел математику, другие точные науки (ту малость, какую им преподавали), географию, грамматику и все остальные, за исключением некоторых разделов истории (кельты, викинги, норманны — былое его острова) и чтения, когда попадались интересные книги. Он проглотил сказки леди Грегори и братьев Гримм, Жюль Верна, Роберта Льюиса Стивенсона и даже кое-что Конрада. В своем классе он был аномалией (и не только потому, что был на голову выше всех остальных). Он любил читать — пусть выборочно, но он любил читать. Учительница, мисс Главер, побывала за морем . Приятная круглолицая старая дева, говорившая с акцентом, который, по убеждению учеников (да и почти всей округи), она приобрела в Англии. Забываясь, она могла быть гневной, но чаще избегала этого, потому что детей это втайне забавляло, о чем она догадывалась. Майкл много раз видел ее раздраженной и даже сердитой, но никогда она не приходила в такую ярость, чтобы ударить ученика, что было очень странно.
В школе у него почти не было друзей — и никого, с кем ему было бы хотя бы отдаленно так хорошо, как с Розой. Многие в классе состояли с ним в той или иной степени родства — Феи были многочисленным племенем. Но он почти не соприкасался с ними. Он слыл «чудным», и, если бы не его рост и сила не по возрасту, ему приходилось бы нелегко. Состоявшая из двух комнат школа находилась у нижнего края Антримского плато, и за мощеной площадкой для игр поросшая дроком пустошь тянулась до усыпанных валунами холмов. Деревня эта представляла собой одну длинную извилистую улицу, протянувшуюся от моста через Банн в долине до нижних склонов холмов на востоке. Школа стояла в восточном конце деревни чуть в стороне от дороги. Полвека назад в ней учился дед Майкла, и в некоторых учебниках, которыми пользовались дети, еще говорилось о Британской империи и Индии — ее жемчужине. Майклу это напоминало рассказы Муллана о войне — о том, как он видел солдат-индийцев, которые тряслись от холода в грязи окопов, и о ветеранах, которые пытались объясняться с бельгийцами на урду или хинди, не сомневаясь, что на всех иностранцев хватит одного языка. Покрытые темным загаром, выдубленные солнцем Африки, Индии или Афганистана, они находили смерть под изморосью Фландрии. Конец Империи, печально говорил Муллан, но ведь Муллан был протестантом.
Лисьи морды вернулись в речную долину.
Они, как и Роза, принадлежали иному времени — тому, когда он был кем-то еще. Казалось странным, что Майкл начал забывать лицо Розы, но помнил все нюансы того мгновения, когда она в реке прижала к себе его голого. Мгновение это повторялось и повторялось в его снах, наполняя его жгучим желанием. Воспоминание о лисьих людях (как он начал их называть), вызывало в нем смесь страха и любопытства. В лесах и полях, в лугах и холмах таились странные существа, и только он знал о них. Его литературная диета подготовила его для восприятия их, а бесконечные блуждания приучили к внезапным сценам, возникавшим среди теней в самые разные минуты и тут же исчезавшим — никто не причинял ему вреда, какими бы жуткими они не выглядели. Тревожили его лишь волки. Однажды он озабоченно спросил Муллана — ближе старика к земле мог быть только погребенный в ней, — не видел ли тот чего-нибудь странного среди деревьев. Каких-нибудь следов, костей, меток? А старик бросил на него настороженный взгляд и спросил, уж не фей ли он снова увидел.
— Собаки. Как насчет собак? Собачьей стаи? Какие-нибудь следы?
— Куда ты клонишь, Майк? Или мы потеряли пару-другую овец?
— Нет-нет. Я так, — но все равно он беспокоился, когда Муллан оставался в лесу всю ночь, подстерегая фазанов, и гадал, что случится, если старик наткнется на пирующую стаю волков. Но этого не случилось, и Муллан, как ни близок он был к земле, ничего необычного не замечал.
Быть может, они принадлежат ему одному — волки Майкла?

Иногда над ним тяготел старый-старый кошмар, доводя его до крика. Лисья маска, а под ней темно-грязное лицо, дышащее на него смрадом. Он пытается привстать, но его опрокидывают, злой басистый голос чеканит незнакомые слова. Лесной язык. Рингбон. Его голова перекатилась набок, и он увидел, что на его руку наложена повязка из бересты, и из-под нее сочится черная грязь. Грязь пахла мочой. Он закрыл глаза. Он слышал вокруг себя людей, потрескивание костра, ветер в вершинах деревьев. Под ним, когда он пошевелился, зашуршала его подстилка. На его горячий лоб легла прохладная ладонь.
— Котт?
— Все хорошо, Майкл. Рингбон и его люди снова нашли нас и прогнали волков. Твоя рука скоро заживет. Все будет хорошо.
Это он уже слышал. Такие заверения стоили дешево. Он с трудом разлепил веки. Лесные маки. Подлецы его опоили. Но он хорошо знал Рингбона. Почти друг детства. Он помахал здоровой рукой лисьему человеку, который сидел на корточках рядом с ним, смердя потом и падалью. Белые зубы коротко блеснули в ответ.
— И все-таки? Волки…
— Они пока ушли, — ответила Котт. — Люди Рингбона сторожат.
— Меня укусил не волкочеловек… Скажи им… Они знают это?
— Конечно, — ответила она, успокаивая его. — Это был простой зверь. Они знают… Все хорошо. Они тебя не съедят. — И она улыбнулась знаменитой улыбкой Котт, улыбкой Чеширского Кота, ведущего его по Стране Чудес. Она выглядела не такой усталой. Воздух озарялся бледным солнечным светом, будто проблеск весны… или обломок осени. Она вымыла волосы, ее дыхание благоухало мятой. Он ощутил былое волнение и засмеялся — над собой.
Она положила руку на его штаны, прятавшие эрекцию.
— Может быть, сегодня ночью, — сказала она. — Лисьи люди последят…
— За кем? — спросил он шутливо.
— Это уж их дело.
«Я становлюсь дикарем, — подумал он. — Совсем потерял стыд. Я бы взял ее сейчас прямо у них на глазах, будь у меня силы».
Она как будто прочла его мысли. Низко нагнулась и ее язык, неся вкус мяты, ужалил его рот, как влажная змея. И втолкнул листья — он почувствовал их вкус — вкус жевательной резинки. Котт отодвинулась.
— Сегодня ночью, — сказала она с усмешкой.
— Мы ведь уже почти дома, верно?
— Почти, — ее усмешка исчезла. — Но еще не выбрались из леса.
Он закрыл глаза, устыдившись внезапно охватившего его страха. Не впервые Рингбон и его люди спасли им жизнь. И все же он невольно вспомнил кровавую сцену, жуткое пиршество, которое он видел при свете костра в лесу, где звучал волчий вой. Люди Рингбона погребали одного из своих, после того как он стал… нечистым. Словно тысячу лет назад. Иной мир, иная жизнь.
Осенний вечер четыре с лишним года спустя после отъезда Розы — и первые приступы подростковой раздражительности погнали его из-за стола с ужином сначала в конюшню, а потом на луг за фермой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83