У него вырвался придушенный смех. Она опять его спасет. Все будет хорошо.
Удар сзади, и он упал ничком. В рот ему набился смрадный перегной, а над ухом раздалось скрипучее рычание, точно визг цепной пилы. Он покатился по лесному мусору. Зверь навалился на него, из его глаз бил зеленый свет. Черная пасть приблизилась, и он вздернул руку, чтобы отклонить ее. Словно липкое красное дерево, но бугрящееся мышцами. Его пальцы скользнули по гладкому горлу. Твердые, как камень, лапы скребли его грудь, рвали одежду, вырывали с мясом пуговицы, царапали кожу. Он завопил от боли и бешенства. У самого его лица щелкнули зубы, и он бил волчью морду кулаком, обдирая костяшки пальцев. Челюсти впились ему в предплечье, словно тиски с бритвенно острыми краями сокрушали его кости. Что-то металлически звякнуло. Из кармана выпали ключи.
Его ключи.
Свободной рукой он начал шарить в сырой земле и гнилых листьях. И ощутил под ладонью их твердость и холод. Привычным до нелепости движением он сжал в пальцах ключ от входной двери. Старый ключ от ветшающего викторианского кирпичного дома. Замки в нем ни разу не меняли.
Железный ключ.
Он всадил его в зеленый горящий глаз и увидел, как тот угас.
Хватка на его предплечье ослабела, зубы разомкнулись. Волк повалился набок со звуком, какой раздается, когда рубят сырое, полное соков дерево. Тяжесть соскользнула с его груди, и ему стало легче дышать.
Когда он посмотрел по сторонам, то увидел не зверя, а только остов, почти неразличимый в сумраке: точно скелет из веток, вместо мышц — свитки гниющей коры и что-то вроде черной поганки в деревянной грудной клетке. Затем он погрузился в лесную почву и исчез.
Майкл откинулся на спину. Его тело было сплошной ноющей раной, из него хлестала кровь, вязкими нитями свертываясь на листьях. Рука, которую укусил волк, онемела. Со страхом покосившись на нее, он увидел обрывки и клочки мышц над белеющей костью. Кисть свисала, как дохлый паук. Он не мог ею пошевелить. Кость осталась цела, но сухожилья и нервы были разорваны. Он отметил этот факт с какой-то странной отвлеченностью. Это не имело значения. Он же умрет здесь, уж это во всяком случае несомненно.
Но прежде надо было что-то сделать. Он же видел Котт. (Или это была Роза?) Вот почему ему необходимо встать, связать лохмотья рубашки и завернуть в них искалеченную руку.
Каждый неверный шаг давался с трудом. А впереди — лунный свет, легкое сияние за деревьями.
Позади — завывания. По его следу бежит их стая.
Будь бы у него Ульфберт! И силы, чтобы рубить им, добавил он про себя.
Чувства и сознание то покидали его, то возвращались, точно надувался красный воздушный шарик у него в мозгу. Мысли мешались, но боль очистила его сознание от паники и страха.
«Я умираю».
Но и это не имело значения. Единственное, что ему хотелось бы, это удовлетворить свое любопытство перед концом. И еще раз увидеть Котт. Может быть, это все-таки конец сказки, и он умрет в ее объятиях.
Он упал, слабо выругавшись, а потом вдруг обнаружил, что стоит на ногах. Кто-то помог ему? Его поддерживает чья-то рука?
Неважно. Идти стало легче. Он шел между деревьями, и вдруг все засияло в потоках серебряного света. Лес кончился, словно был ковром с ровными краями. Перед ним распахнулась равнина, уходящая к холмам. И прямо перед ним вставал, возвышаясь над своими собратьями, одинокий холм, увенчанный утесом, скалистые грани которого выглядели в лунном свете совсем черными. На вершине утеса поднималось здание, построенное так хитро, что невозможно было решить, где кончается природная скала и начинается кладка. Замок.
Он улыбнулся. Ну, конечно! Все, как должно быть.
Он вышел из леса, оставив его за собой в тот миг, когда на него бросились смертоносные тени. Они остановились под кровом деревьев, щелкая зубами, рыча, но не сделав ни шагу вперед. Майкл ухмыльнулся им.
— Пошли на …!
И заковылял на юг по залитой луной равнине к Замку Всадника.
22
Среди холмов было холодно. Лунный свет искрился на одетой инеем траве. Слой инея становился все толще и превратился в хрупкий снежный наст. Вскоре он уже по лодыжки проваливался в сыпучий снег, и мокрые ступни у него онемели. Он горстями сыпал снег в рот, пытаясь утолить жгучую жажду. От холода у него заломило зубы, запершило в горле. Глаза превратились в два горячих стеклянных шарика, вставленные в замерзающий череп, но он почти не испытывал боли. Наверное, шок, смутно подумалось ему.
Он безоговорочно подчинился неумолимой потребности добраться до замка и упорно карабкался вверх, спотыкаясь и соскальзывая по заснеженному склону. Один раз он упал и так ударился, что невольно закричал. А в лесу все еще выли волки, словно насмехаясь над его болью.
«Но я взял над ними верх, — подумал он. — Каким-то образом оставил их позади. Дошел сюда».
Его дыхание кудрявилось в лунном сиянии, как страусовое перо. Подъем стал круче, и теперь он карабкался на четвереньках. Позади оставался промятый в снегу окропленный кровью след. Он прокладывал путь на юг по девственной белизне — тропа, которая будет видна на мили и мили. Лесовик в нем встревожился, но он знал, что это не имеет значения. Он выжил в Волчьем Краю, после стольких лет достиг его конца. Погони больше не будет.
Замок вырисовывался все ближе, черный силуэт на фоне звездного неба. Нигде не светилось ни огонька, нигде не было заметно никаких признаков жизни. Будто развалины на краю мира, будто угрюмый монумент.
Он поднялся еще выше, тут склон выровнялся, он шел по волнистому гребню. В этом мире он еще никогда не забирался так высоко и, оглядываясь, обозревал широчайшую панораму от горизонта до горизонта. К северу под луной на бесчисленные лиги простирались леса, блестя заиндевелыми вершинами. На восток и запад уходили холмы, среди которых он брел теперь. По сторонам они вздымались выше, и он сообразил, что идет вверх по холмистой долине, а к западу и востоку громоздятся более высокие торы и обрывы. Словно ведущий на юг перевал. И надо всем тут господствовал замок.
К югу за черным утесом Замка Всадника простирался белый край выветренных кряжей и вершин, который поднимался к освещенным луной дальним окутанным снегами горам, зубчатым, с пиками, торчащими, будто рога. Даже на таком расстоянии он ощутил их громаду и холод. Тысячи футов голого обледенелого камня, непреодолимым барьером опоясывавшие мир с юга. Теперь он понял, почему многие лесные люди верили, что там земля кончается, что за ними нет ничего, кроме полной звезд бездны.
Замок нависал над ним, мощный и темный. Он почти добрался, а силы его совсем истощились. Остановившись, он увидел, что по утесу змеится врубленная в скалу дорога, кончаясь где-то наверху.
Он застонал. Раненая рука онемела по бицепс, но сломанные ребра ежесекундно напоминали о себе, а из царапин, оставленных когтями волка, сочилась кровь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
Удар сзади, и он упал ничком. В рот ему набился смрадный перегной, а над ухом раздалось скрипучее рычание, точно визг цепной пилы. Он покатился по лесному мусору. Зверь навалился на него, из его глаз бил зеленый свет. Черная пасть приблизилась, и он вздернул руку, чтобы отклонить ее. Словно липкое красное дерево, но бугрящееся мышцами. Его пальцы скользнули по гладкому горлу. Твердые, как камень, лапы скребли его грудь, рвали одежду, вырывали с мясом пуговицы, царапали кожу. Он завопил от боли и бешенства. У самого его лица щелкнули зубы, и он бил волчью морду кулаком, обдирая костяшки пальцев. Челюсти впились ему в предплечье, словно тиски с бритвенно острыми краями сокрушали его кости. Что-то металлически звякнуло. Из кармана выпали ключи.
Его ключи.
Свободной рукой он начал шарить в сырой земле и гнилых листьях. И ощутил под ладонью их твердость и холод. Привычным до нелепости движением он сжал в пальцах ключ от входной двери. Старый ключ от ветшающего викторианского кирпичного дома. Замки в нем ни разу не меняли.
Железный ключ.
Он всадил его в зеленый горящий глаз и увидел, как тот угас.
Хватка на его предплечье ослабела, зубы разомкнулись. Волк повалился набок со звуком, какой раздается, когда рубят сырое, полное соков дерево. Тяжесть соскользнула с его груди, и ему стало легче дышать.
Когда он посмотрел по сторонам, то увидел не зверя, а только остов, почти неразличимый в сумраке: точно скелет из веток, вместо мышц — свитки гниющей коры и что-то вроде черной поганки в деревянной грудной клетке. Затем он погрузился в лесную почву и исчез.
Майкл откинулся на спину. Его тело было сплошной ноющей раной, из него хлестала кровь, вязкими нитями свертываясь на листьях. Рука, которую укусил волк, онемела. Со страхом покосившись на нее, он увидел обрывки и клочки мышц над белеющей костью. Кисть свисала, как дохлый паук. Он не мог ею пошевелить. Кость осталась цела, но сухожилья и нервы были разорваны. Он отметил этот факт с какой-то странной отвлеченностью. Это не имело значения. Он же умрет здесь, уж это во всяком случае несомненно.
Но прежде надо было что-то сделать. Он же видел Котт. (Или это была Роза?) Вот почему ему необходимо встать, связать лохмотья рубашки и завернуть в них искалеченную руку.
Каждый неверный шаг давался с трудом. А впереди — лунный свет, легкое сияние за деревьями.
Позади — завывания. По его следу бежит их стая.
Будь бы у него Ульфберт! И силы, чтобы рубить им, добавил он про себя.
Чувства и сознание то покидали его, то возвращались, точно надувался красный воздушный шарик у него в мозгу. Мысли мешались, но боль очистила его сознание от паники и страха.
«Я умираю».
Но и это не имело значения. Единственное, что ему хотелось бы, это удовлетворить свое любопытство перед концом. И еще раз увидеть Котт. Может быть, это все-таки конец сказки, и он умрет в ее объятиях.
Он упал, слабо выругавшись, а потом вдруг обнаружил, что стоит на ногах. Кто-то помог ему? Его поддерживает чья-то рука?
Неважно. Идти стало легче. Он шел между деревьями, и вдруг все засияло в потоках серебряного света. Лес кончился, словно был ковром с ровными краями. Перед ним распахнулась равнина, уходящая к холмам. И прямо перед ним вставал, возвышаясь над своими собратьями, одинокий холм, увенчанный утесом, скалистые грани которого выглядели в лунном свете совсем черными. На вершине утеса поднималось здание, построенное так хитро, что невозможно было решить, где кончается природная скала и начинается кладка. Замок.
Он улыбнулся. Ну, конечно! Все, как должно быть.
Он вышел из леса, оставив его за собой в тот миг, когда на него бросились смертоносные тени. Они остановились под кровом деревьев, щелкая зубами, рыча, но не сделав ни шагу вперед. Майкл ухмыльнулся им.
— Пошли на …!
И заковылял на юг по залитой луной равнине к Замку Всадника.
22
Среди холмов было холодно. Лунный свет искрился на одетой инеем траве. Слой инея становился все толще и превратился в хрупкий снежный наст. Вскоре он уже по лодыжки проваливался в сыпучий снег, и мокрые ступни у него онемели. Он горстями сыпал снег в рот, пытаясь утолить жгучую жажду. От холода у него заломило зубы, запершило в горле. Глаза превратились в два горячих стеклянных шарика, вставленные в замерзающий череп, но он почти не испытывал боли. Наверное, шок, смутно подумалось ему.
Он безоговорочно подчинился неумолимой потребности добраться до замка и упорно карабкался вверх, спотыкаясь и соскальзывая по заснеженному склону. Один раз он упал и так ударился, что невольно закричал. А в лесу все еще выли волки, словно насмехаясь над его болью.
«Но я взял над ними верх, — подумал он. — Каким-то образом оставил их позади. Дошел сюда».
Его дыхание кудрявилось в лунном сиянии, как страусовое перо. Подъем стал круче, и теперь он карабкался на четвереньках. Позади оставался промятый в снегу окропленный кровью след. Он прокладывал путь на юг по девственной белизне — тропа, которая будет видна на мили и мили. Лесовик в нем встревожился, но он знал, что это не имеет значения. Он выжил в Волчьем Краю, после стольких лет достиг его конца. Погони больше не будет.
Замок вырисовывался все ближе, черный силуэт на фоне звездного неба. Нигде не светилось ни огонька, нигде не было заметно никаких признаков жизни. Будто развалины на краю мира, будто угрюмый монумент.
Он поднялся еще выше, тут склон выровнялся, он шел по волнистому гребню. В этом мире он еще никогда не забирался так высоко и, оглядываясь, обозревал широчайшую панораму от горизонта до горизонта. К северу под луной на бесчисленные лиги простирались леса, блестя заиндевелыми вершинами. На восток и запад уходили холмы, среди которых он брел теперь. По сторонам они вздымались выше, и он сообразил, что идет вверх по холмистой долине, а к западу и востоку громоздятся более высокие торы и обрывы. Словно ведущий на юг перевал. И надо всем тут господствовал замок.
К югу за черным утесом Замка Всадника простирался белый край выветренных кряжей и вершин, который поднимался к освещенным луной дальним окутанным снегами горам, зубчатым, с пиками, торчащими, будто рога. Даже на таком расстоянии он ощутил их громаду и холод. Тысячи футов голого обледенелого камня, непреодолимым барьером опоясывавшие мир с юга. Теперь он понял, почему многие лесные люди верили, что там земля кончается, что за ними нет ничего, кроме полной звезд бездны.
Замок нависал над ним, мощный и темный. Он почти добрался, а силы его совсем истощились. Остановившись, он увидел, что по утесу змеится врубленная в скалу дорога, кончаясь где-то наверху.
Он застонал. Раненая рука онемела по бицепс, но сломанные ребра ежесекундно напоминали о себе, а из царапин, оставленных когтями волка, сочилась кровь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83