– Я бы сказал, что этот дождь такой же, как и любой другой.
Курьер покачал головой:
– Нет, совсем не то. Согласен, это дождь, но это не тот дождь, который здесь бывает, когда случается дождь. Вот тот дождь… Льет, как из бочки, оглянуться не успеешь, как карета полна воды. Дальше десяти ярдов от своего носа ничего уже не видать. А этот… ну, просто обычный дождь, как у нас в Коллеоне.
Бардас поежился. Обычный дождь бил по лбу и стекал по щекам.
– Да, – сказал он, – такой же дождь шел и у нас, в Месоге, всю весну и еще немного в конце осени. Чертовски хорошая погода, когда сидишь у окна и не высовываешь носа на улицу.
– Ну, вот мы и приехали, – сказал курьер. – Ап-Калик. Ты же сюда направлялся, да? Не забыл еще?
– Что? А, да. Извини.
Бардас поморгал, смахнул дождевые капли с ресниц, но это не помогло: все, что он видел, ограничивалось неясным, большим серым пятном здания, стоявшего в долине, у подножия холма, который они только что обогнули.
– Так, значит, Ап-Калик? – спросил он без какой-либо реальной причины.
– Это? – Курьер отпустил воротник и почти тут же получил в лицо пригоршню жестких, колючих брызг. Он вытер глаза, но картина ничуть не изменилась – серый прямоугольник остался таким же расплывчато-тусклым. – Ну что ж, ладно.
– Мерзкое местечко, – продолжал курьер. – Одно время там работал мой приятель, так вот он сказал, что ничего хорошего здесь нет. Заняться нечем, а когда делать нечего, люди начинают пить. Женщин нет, если не считать тех страхолюдин, которые плетут кольчуги: руки у них, как… как рашпили, а все разговоры только об одном… – Он дернул плечами, и на Бардаса скатилась с мешка струйка воды. – А еще пыль… Пыль – это настоящий убийца. Проведи там месяц и станешь отхаркивать столько, что можно начищать кирасу. Неудивительно, что они все умирают.
– Что ты говоришь.
Бардас недоверчиво покачал головой.
– А что ты думал? Конечно, прежде чем умереть, ты можешь свихнуться, – продолжал курьер. – Три смены в день, понимаешь, и все время клац, клац, клац, клац. Считай себя везунчиком, если оглохнешь. Еще один убийца – это жара, и кто только придумал построить самую большую на западе кузницу посреди чертовой пустыни. Некоторые сходят с ума от того, что пьют тузлук.
– Пьют… что?
– Тузлук, – повторил курьер. – Вообще-то они пьют всё. Соленую воду для закалки называют тузлуком. В жаркие дни тебя мучает жажда, и тогда некоторые пьют соленую воду из заколоченных чанов, теряют рассудок и отдают концы. Три-четыре человека каждый год. Все они знают, что соленая вода их убьет, но через какое-то время ты доходишь до состояния, когда тебе на все наплевать. Даже на собственную жизнь.
Бардас решил, что пришла пора сменить тему:
– А я и не знал. Насчет того, что закаливают в соленой воде.
Курьер покачал головой:
– Закаливают в самых разных жидкостях, в зависимости от того, что производят. В соленой воде, растительном масле, простой воде, свином жире. Для закалки некоторых изделий используют расплавленный свинец… Или это при обжиге? Не помню. Мой приятель не очень-то распространялся. Говорил, что ему даже от одной мысли об этой дыре тошно становится.
– Вот как?
Издалека донесся какой-то шум. Как и говорил курьер, это было металлическое клацанье сотен молоточков, стучавших вразнобой, отчего создавалось впечатление, что это капли дождя бьют в железную крышу.
– Ерунда, – заметил курьер, – худшее внутри. Большие, просторные комнаты, звук отскакивает от стен и потолка. Человека, проработавшего в этом кошмаре, легко узнать, он не говорит, а кричит.
Бардас пожал плечами:
– Ничего не имею против шума. Там, где я был раньше, было уж слишком тихо, на мой взгляд.
Курьер некоторое время молчал.
– Тут с ними и еще кое-что происходит, – сообщил он. – Отучаются пользоваться левой рукой. Точнее, она вообще перестает работать, понимаешь? Ты держишь свою работу в левой руке, верно? Постоянное дерганье, дрожь от ударов, все это убивает нервы. В конце концов ты уже не можешь ничего держать. Когда такое случается, бедолаг отправляют в какой-нибудь форт в пустыне. Хотя, на мой взгляд, было бы милосерднее бить их по голове молотком. Нет, правда.
Курьер высадил Лордана неподалеку от ворот – они были только одни, тяжелые, двойные, дубовые, обитые гвоздями, достаточно мощные, чтобы выдержать любой приступ, – развернулся и исчез за пеленой дождя. Бардас постучал в ворота кулаком и стал ждать. Через какое-то время он почувствовал, что вода начинает просачиваться в сапоги, и постучал еще раз.
В двери открылось окошечко, но Бардас заметил это лишь после того, как чей-то голос спросил:
– Имя?
– Что?
– Как тебя зовут?
– Бардас Лордан. Вас должны были…
В воротах имелась еще одна дверь, поменьше.
– Проходи, – сказал голос, и дверь распахнулась. – Тебя ждет адъютант. – Голос шел из-под глубоко надвинутого, промокшего капюшона. – Через двор, третья лестница слева, четвертый этаж, сначала налево, потом свернешь направо, шестой поворот налево, четвертая дверь с левой стороны коридора. Если заблудишься, спроси.
Капюшон исчез в нише караульной будки, и Бардас, вовсе не собиравшийся задерживаться, поспешил через двор, спекшаяся глина которого превратилась сейчас из-за дождя в густую серую грязь, консистенцией напоминавшую цементный раствор. Грязь хлюпала под ногами, присасывалась к сапогам, словно не желая отпускать их. Как ни торопился Лордан, он все же обратил внимание на стоящие в ряд массивные деревянные рамы в форме буквы А. Они стояли парами, соединенные перекладинами, и могли быть чем угодно, от составных частей неких осадных машин до каких-нибудь укосин.
Бардас огляделся, но никого не увидел, а все окна, выходящие во двор, были закрыты ставнями.
С другой стороны двора здание представляло собой неудачную попытку воссоздать башню: квадратное десятиэтажное строение с дюжиной лестниц, открывавшихся во двор. По обе стороны от него шли галереи, с закрытыми окнами и без дверей. Бардас отсчитал третью справа и начал подниматься по узкой, спирально закрученной лестнице. Темная, со скользкими ступеньками – непонятно, как сюда мог попасть дождь, – она круто уходила вверх. Ни веревки, ни перил, за которые можно было бы ухватиться. На такой лестнице не слишком приятно встретиться с кем-то, спускающимся вниз, если только тебе не улыбается перспектива проделать обратный путь спиной вперед. От Бардаса не ускользнуло определенное сходство с шахтами – хотя, конечно, в подземелье нельзя умереть, упав назад, ведь там нет никаких ступенек.
Налево, направо… четвертая дверь налево… Бардас поймал себя на том, что бормочет под нос инструкции, словно повторяет некое магическое заклинание, призванное уберечь его от возможных неприятностей, как герой из сказки, проходящий через несколько ворот на пути в царство мертвых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152