– спросил Теудас. – У Темрая нет никакой ручной ящерицы.
– Вот видишь? – ответил Геннадий. – Уже начинает действовать.
Бардас Лордан видел стрелу, он наблюдал за ней с того самого момента, когда она только появилась в небе в виде крохотного пятнышка, и вплоть до удара. Время тянулось невыносимо долго. Но все же не настолько долго, чтобы он успел сделать шаг в сторону, избежав встречи со стрелой. Странно, подумал Бардас в миг удара, что время может так растягиваться и так сжиматься.
После этого нетрудно поверить во что угодно, даже в Закон.
Когда стрела ударила в пластину шлема, защищающую щеку, и голова мотнулась в сторону – словно его со всей силой ударили по лицу, – Бардас решил, что, должно быть, умер (обычно сначала умирают), но, очевидно, ошибся (в вашем случае мы сделаем исключение). Он ощутил резкую боль в висках и осознал, что мертвым в качестве утешения даруется освобождение от боли. Таково правило. Бардас покрутил головой – стрела пробила сталь у него над губой, и теперь со щеки стекала струйка крови, довольно теплой и немного солоноватой Ощущение было примерно такое, как испытываешь в детстве, когда обмочишься. Шок пришел с опозданием – Бардас пошатнулся, но устоял на ногах и снова выпрямился.
Враг атаковал без предупреждения. Внезапно издалека донеслось шипение, какое бывает, если вылить масло на раскаленную сковородку, потом солнце закрыло облако стрел, словно огромная стая голубей, поднявшихся с убранного поля. Бардасу понадобилась доля мгновения, чтобы определить, откуда вылетели стрелы – из-за холма между колонной и противоположным краем долины. Лучники стреляли с большого расстояния, не видя цели, что говорило об их искусстве и опыте. Стрелки Империи никогда не отважились бы ни на что подобное, им не хватало ни мастерства, ни уверенности в своих силах. На колонну залп произвел ужасное впечатление, страшно погибнуть от руки противника, которого даже не видишь. Что касается Бардаса, то он не поддался ужасу, а лишь с грустью вспомнил о шахтах.
Он поискал глазами Эстара, но полковника не было видно.
Никто не отдавал никаких приказов, и ряды имперской пехоты, демонстрируя выдержку и терпение, просто застыли на месте, как застигнутые ливнем повозки Проклятие — подумал Бардас. Он вышел вперед и начал выкрикивать привычные воинские команды, вроде: «левое плечо вперед!», «равнение на фланг!» и прочую чушь, которой выучился в армии Максена и которую, как ему казалось, уже давно забыл Но солдаты имперской армии не чета людям Максена: обученные и вымуштрованные, они исполняли приказы ловко и точно, не просто подчиняясь командам, но и свято веря в них, как в слова молитвы. Такое абсолютное и бездумное подчинение действовало на нервы, за ним стояла ответственность и доверие. Неужели я снова участвую во всем этом?— с отвращением подумал Бардас, в то же время понимая, что если кто-нибудь не выведет всю эту массу людей из-под огня, смертей и ранений не избежать.
Эстара по-прежнему не было видно, а остальные офицеры стояли как вкопанные, ничем не отличаясь от солдат. Кровь уже добралась до ключицы, ворот кольчуги впитывал ее как губка, а острый край все сильнее врезался в кожу, словно нарезая ее тонкими полосками, как это делают повара, снимая шкуру с овцы Что ж, шлем спас его, хотя и не уберег полностью.
Бардас перестроил армию из колонны в шеренгу и отдал приказ наступать. На случай возникновения подобной ситуации у имперских военных стратегов имелся совет: применить маневр под названием «молот и наковальня». Суть его заключалась в том, чтобы заставить противника сосредоточить огонь на наступающей пехоте (при этом главная часть войска идет прямиком на стрелы – для этого и нужна броня), двинув конницу с флангов в обход, а уже затем погнать врага навстречу пикейщикам. Вполне разумная тактика при условии, что командир, отдающий приказ о таком маневре, может положиться на своих офицеров. Бардас видел, как они в самом начале перестроения колонны умчались в стороны, чтобы затем, описав широкую дугу, возникнуть в тылу лучников. Чтобы подойти к противнику незамеченными, следовало добраться до самого хребта, образующего край долины, и все это время пехоте ничего не оставалось, как держаться под градом стрел. Рискованная игра, на кону в которой стояли жизни тысяч солдат и все зависело от исхода противостояния между лучниками и тяжелой пехотой.
Добро пожаловать на новое испытание, Бардас Лордан. Мы знали, что ты не сможешь остаться в стороне.
Что, черт возьми, случилось с полковником Эстаром? Здравый смысл подсказывал, что тот пал при первом залпе, но Бардас этого не видел. Убежать он просто не мог. В конце концов, Эстар Сын Неба, и даже Лордану нужно во что-то верить. Если полковник погиб… конечно, такого не может быть, командующие армиями не погибают в первые мгновения битвы. Но если он все же умер – а ведь Максен, не забывай, умер, — то вся полнота власти переходит к сержанту Лордану, по крайней мере до тех пор, пока из Ап-Эскатоя не прибудет другой Сын Неба. При мысли об этом Бардаса передернуло.
Перед ним стояла и еще одна интересная проблема, требующая проявления полководческого таланта. Чтобы приблизиться к противнику, нужно было спуститься по крутому склону, держа при этом строй, но доспехи, защищавшие пехотинцев, тянули их вниз, заставляли почти бежать. Чтобы удержаться на ногах, приходилось тормозить, упираться каблуками в сухой, крошащийся дерн. Со стороны все, наверное, выглядело довольно смешно: целая армия катится с горы, люди падают, кувыркаются, налетают друг на друга, скользят на задницах, и все смешивается в один огромный ком из плоти и железа – такое случается на войне не так уж редко, из-за подобного рода вещей происходят катастрофы и проигрываются кампании.
В этот краткий миг, когда вся картина предстала перед Бардасом с полной ясностью и как бы со стороны, он будто заглянул в будущее: вот груда забракованного хлама, а вот стоящие наверху кочевники, они стреляют не целясь, почти наугад, и хохочут так, что едва не роняют луки. Образ-фантом был настолько ярким, живым и четким, что ничем не отличался от действительности.
Бардас крикнул офицерам, чтобы держали строй, замедлили наступление. Услышать его мог кто угодно, но превратить слова в действие умели лишь офицеры, настоящие командиры, знающие свое дело, и ему не оставалось ничего другого, как только надеяться, что таковые найдутся. А между тем с неба падала очередная туча стрел, они отскакивали от брони, скользили по ней, втыкались в лица и тела тех, кто спускался позади, и с этим ничего нельзя было поделать, на них нельзя было даже обращать внимание, как на оводов в жаркий летний день. У армии оставался только один путь – вниз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152
– Вот видишь? – ответил Геннадий. – Уже начинает действовать.
Бардас Лордан видел стрелу, он наблюдал за ней с того самого момента, когда она только появилась в небе в виде крохотного пятнышка, и вплоть до удара. Время тянулось невыносимо долго. Но все же не настолько долго, чтобы он успел сделать шаг в сторону, избежав встречи со стрелой. Странно, подумал Бардас в миг удара, что время может так растягиваться и так сжиматься.
После этого нетрудно поверить во что угодно, даже в Закон.
Когда стрела ударила в пластину шлема, защищающую щеку, и голова мотнулась в сторону – словно его со всей силой ударили по лицу, – Бардас решил, что, должно быть, умер (обычно сначала умирают), но, очевидно, ошибся (в вашем случае мы сделаем исключение). Он ощутил резкую боль в висках и осознал, что мертвым в качестве утешения даруется освобождение от боли. Таково правило. Бардас покрутил головой – стрела пробила сталь у него над губой, и теперь со щеки стекала струйка крови, довольно теплой и немного солоноватой Ощущение было примерно такое, как испытываешь в детстве, когда обмочишься. Шок пришел с опозданием – Бардас пошатнулся, но устоял на ногах и снова выпрямился.
Враг атаковал без предупреждения. Внезапно издалека донеслось шипение, какое бывает, если вылить масло на раскаленную сковородку, потом солнце закрыло облако стрел, словно огромная стая голубей, поднявшихся с убранного поля. Бардасу понадобилась доля мгновения, чтобы определить, откуда вылетели стрелы – из-за холма между колонной и противоположным краем долины. Лучники стреляли с большого расстояния, не видя цели, что говорило об их искусстве и опыте. Стрелки Империи никогда не отважились бы ни на что подобное, им не хватало ни мастерства, ни уверенности в своих силах. На колонну залп произвел ужасное впечатление, страшно погибнуть от руки противника, которого даже не видишь. Что касается Бардаса, то он не поддался ужасу, а лишь с грустью вспомнил о шахтах.
Он поискал глазами Эстара, но полковника не было видно.
Никто не отдавал никаких приказов, и ряды имперской пехоты, демонстрируя выдержку и терпение, просто застыли на месте, как застигнутые ливнем повозки Проклятие — подумал Бардас. Он вышел вперед и начал выкрикивать привычные воинские команды, вроде: «левое плечо вперед!», «равнение на фланг!» и прочую чушь, которой выучился в армии Максена и которую, как ему казалось, уже давно забыл Но солдаты имперской армии не чета людям Максена: обученные и вымуштрованные, они исполняли приказы ловко и точно, не просто подчиняясь командам, но и свято веря в них, как в слова молитвы. Такое абсолютное и бездумное подчинение действовало на нервы, за ним стояла ответственность и доверие. Неужели я снова участвую во всем этом?— с отвращением подумал Бардас, в то же время понимая, что если кто-нибудь не выведет всю эту массу людей из-под огня, смертей и ранений не избежать.
Эстара по-прежнему не было видно, а остальные офицеры стояли как вкопанные, ничем не отличаясь от солдат. Кровь уже добралась до ключицы, ворот кольчуги впитывал ее как губка, а острый край все сильнее врезался в кожу, словно нарезая ее тонкими полосками, как это делают повара, снимая шкуру с овцы Что ж, шлем спас его, хотя и не уберег полностью.
Бардас перестроил армию из колонны в шеренгу и отдал приказ наступать. На случай возникновения подобной ситуации у имперских военных стратегов имелся совет: применить маневр под названием «молот и наковальня». Суть его заключалась в том, чтобы заставить противника сосредоточить огонь на наступающей пехоте (при этом главная часть войска идет прямиком на стрелы – для этого и нужна броня), двинув конницу с флангов в обход, а уже затем погнать врага навстречу пикейщикам. Вполне разумная тактика при условии, что командир, отдающий приказ о таком маневре, может положиться на своих офицеров. Бардас видел, как они в самом начале перестроения колонны умчались в стороны, чтобы затем, описав широкую дугу, возникнуть в тылу лучников. Чтобы подойти к противнику незамеченными, следовало добраться до самого хребта, образующего край долины, и все это время пехоте ничего не оставалось, как держаться под градом стрел. Рискованная игра, на кону в которой стояли жизни тысяч солдат и все зависело от исхода противостояния между лучниками и тяжелой пехотой.
Добро пожаловать на новое испытание, Бардас Лордан. Мы знали, что ты не сможешь остаться в стороне.
Что, черт возьми, случилось с полковником Эстаром? Здравый смысл подсказывал, что тот пал при первом залпе, но Бардас этого не видел. Убежать он просто не мог. В конце концов, Эстар Сын Неба, и даже Лордану нужно во что-то верить. Если полковник погиб… конечно, такого не может быть, командующие армиями не погибают в первые мгновения битвы. Но если он все же умер – а ведь Максен, не забывай, умер, — то вся полнота власти переходит к сержанту Лордану, по крайней мере до тех пор, пока из Ап-Эскатоя не прибудет другой Сын Неба. При мысли об этом Бардаса передернуло.
Перед ним стояла и еще одна интересная проблема, требующая проявления полководческого таланта. Чтобы приблизиться к противнику, нужно было спуститься по крутому склону, держа при этом строй, но доспехи, защищавшие пехотинцев, тянули их вниз, заставляли почти бежать. Чтобы удержаться на ногах, приходилось тормозить, упираться каблуками в сухой, крошащийся дерн. Со стороны все, наверное, выглядело довольно смешно: целая армия катится с горы, люди падают, кувыркаются, налетают друг на друга, скользят на задницах, и все смешивается в один огромный ком из плоти и железа – такое случается на войне не так уж редко, из-за подобного рода вещей происходят катастрофы и проигрываются кампании.
В этот краткий миг, когда вся картина предстала перед Бардасом с полной ясностью и как бы со стороны, он будто заглянул в будущее: вот груда забракованного хлама, а вот стоящие наверху кочевники, они стреляют не целясь, почти наугад, и хохочут так, что едва не роняют луки. Образ-фантом был настолько ярким, живым и четким, что ничем не отличался от действительности.
Бардас крикнул офицерам, чтобы держали строй, замедлили наступление. Услышать его мог кто угодно, но превратить слова в действие умели лишь офицеры, настоящие командиры, знающие свое дело, и ему не оставалось ничего другого, как только надеяться, что таковые найдутся. А между тем с неба падала очередная туча стрел, они отскакивали от брони, скользили по ней, втыкались в лица и тела тех, кто спускался позади, и с этим ничего нельзя было поделать, на них нельзя было даже обращать внимание, как на оводов в жаркий летний день. У армии оставался только один путь – вниз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152