Речь может идти только об Эльбе. Не правда ли, молодой человек, мы сейчас переехали Эльбу?
Вопрос следовало решить быстро и удовлетворить обе стороны, иначе покоя до Гамбурга не будет.
— В известном смысле вы обе правы,— ответил Роберт,— с одной стороны, та река, которую мы пересекли, действительно Эльба, и в то же время нельзя сказать, что это Эльба. Река ведь не только устье, но и исток, и сколь мало была бы она тем, что есть, без истока и без устья, столь же мало она была бы самой собой без рукавов и притоков. А в данном случае мы переехали не что иное, как один из притоков Эльбы, чье чрезвычайно близкое родство с Эльбой сказывается уже в названии, ибо называется он Эльда, обратите внимание — через «д»: догма, дом, дофин, дьякон или дромадер. Река эта, на мой взгляд, слишком мало себя ценит и слишком подавлена своим вторым наименованием— «приток». А ведь она играет видную роль в экономике страны. До того, как соединится у Дёмитца с той рекой, близость которой вы, уважаемые дамы, столь справедливо предположили и которая отличается от своей прилежной помощницы лишь одной буквой «б»,— сравните: Библия, богоматерь, богослов или булла,— итак, до того, как она соединится с другой, она пробегает значительный путь от Мекленбургских озер, неся на своей спине тяжело нагруженные суда. Воистину эта река — честная труженица, как и многие другие.
Неплохо у тебя язык подвешен, подумал Роберт, но уж «воистину» можно было опустить, чуть-чуть пересолил. Однако, увидев восторженные взгляды пожилых дам, он успокоился: «Есть же еще милые молодые люди,— прочел он в их глазах,— и такие образованные! Как радостно это сознавать!»
Про Эльду он действительно знал все. На Эльде стоит Парен, городок, в котором он прожил несколько лет, а из Дёмитца был Квази Рик. С ним, правда, частенько приходилось спорить, особенно о том, где Эльда красивее — в верховье или в низовье.
Квази был неистощимым на выдумки организатором, другого такого Роберт не знал. Когда Роберт и Трулезанд после барабанной ночи прибыли к месту назначения, Квази уже стоял на гигантской груде угольных брикетов у входа в общежитие и приветствовал их вдохновенной речью:
— Дружба, ребята! Ваша комната — тридцать вторая, на четверых, с видом на фруктовую аллею, урожай, правда, уже снят. Кладите барахлишко и спускайтесь. Не забудьте надеть спецовки — уголь надо сбросить в подвал.
— А чего ты, собственно, кричишь? — спросил Трулезанд.— Ты что, активист из ССНМ?
— Комиссар,— ответил Рик,— сам себя назначил. Никого не нашлось, кто бы назначил меня, и никого, кого бы назначил я. Я — первый, вы — вторые. Теперь мы можем выбирать. Но прежде надо, я считаю, сбросить в этот квази подвал брикеты... А ну, свободная немецкая молодежь, за дело!
Роберт и Трулезанд пошли искать свою комнату. Оказывается, и доме была раньше казарма, теперь в нем пусто. В коридоре валяется строительный мусор, полы не настланы, а в их комнате, кроме двух двухэтажных кроватей, вообще ничего нет.
Они молча огляделись, а потом Трулезанд, подойдя к окну, сказал:
— Зато вид великолепный.
Роберт подошел и встал рядом, но никакого великолепия не увидел. Перед ними лежала пустынная площадь со взорванным бомбоубежищем, мокрая улица, теряющаяся среди оголенных садиков и опустевших огородов.
Трулезанд видел все в ином свете.
— Ладно, старина, сейчас ведь октябрь, дождь, чего же ты хочешь? А представь себе: убежища нет, вместо пустыря — футбольное поле, по улице прогуливаются хорошенькие девчонки, на деревьях висят груши и все такое прочее — ну что, скажешь, плохой вид?
— Вид действительно что надо,— согласился Роберт, и оба рассмеялись.
Они переоделись в спецовки — в повестке о начале занятий рекомендовалось захватить их с собой, чтобы поработать в общежитии,— и спустились к Квази Рику.
Тот уже раздобыл штук шесть лопат и большие вилы и поставил Роберта и Трулезанда к люкам.
— Если расписание точное, то через полчаса подоспеет еще народ, поезд из Пазевалька прибывает с минуты на минуту. Начнем, друзья, запевай!
— «Мама, угольщик пришел!» — затянул Трулезанд. Но Квази возразил:
— Во-первых, это не пение, а пьяное бормотание, во-вторых, на этом далеко не уедешь, я лично помню только: «Пол гнилой и воздух вредный, тут живет сапожник бедный», а в-третьих, все это квази не подходит к субботнику.
— Эй, Роберт! — крикнул Трулезанд.— Слыхал? Он говорит, что у нас субботник.
Роберт подхватил в том же тоне:
— Вот как? Субботник? А что это такое — субботник?
— Субботник,— спокойно ответил Квази,— это фактическое начало коммунизма, добровольная работа. Слово «субботник» происходит от русского слова «суббота».
Трулезанд застыл с лопатой в руке.
— Как же это так, суббота — и вдруг фактическое начало коммунизма? Что-то не вижу связи.
Рик, как не раз поступал потом, сразу перешел на организационные вопросы.
— На мой взгляд, у нас уже квази вырисовывается тема первого молодежного вечера: «Субботник как фактическое начало коммунизма». А вы вообще-то члены ССНМ?
— Вот еще! — воскликнул Трулезанд.— Мы квазибаптисты.
— Да,— подтвердил Роберт,— и даже с легким уклоном в анабаптизм.
Но тут Трулезанд перегнул палку:
— Как ты думаешь, Роберт, не созрел ли он для Великого крещенья? У него какое-то похотливое выражение глаз.
Они отложили лопаты и, взобравшись на груду брикетов, принялись внимательно разглядывать Рика. Тот рассмеялся:
— Ясно, друзья, вы парни что надо. Включу вас в программу первого же вечера. Публика от смеха животики надорвет.
Они сбрасывали брикеты, а Трулезанд рассказывал:
— Серьезно, я знал одного баптиста, фанатичного малого, он все хотел отучить меня от куренья, представляете, какой труд — я ведь никогда не курил. Создатель, говорил он, не курил сам и человека к этому не приспособил. Тогда я его и спрашиваю, как же он представляет себе человека, приспособленного для куренья. А он без запинки отвечает: «У приспособленного человека обязательно была бы отдушина для дыма. Может, сзади, на шее, может, еще где, во всяком случае, каждому понятно, что рот и нос человека — никак не божье устройство для дыма». Парень меня убедил, я так и не начал курить... Сказал «не начал» и вспомнил: а когда же мы начнем?
Квази знал и это. Он знал, что торжественное открытие состоится вечером в главном корпусе университета, знал расписание на первый месяц и знал даже, что поначалу они будут заниматься «во вторую смену» в помещении гимназии.
— Гимназия...— протянул Роберт.— Это слово мне не по душе.
Но Трулезанд хладнокровно ответил:
— Почему же, все дело в содержании. К примеру, кулек — это форма, а содержание — это то, что в кульке: пышки или опилки.
— Или простокваша,— подхватил Роберт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
Вопрос следовало решить быстро и удовлетворить обе стороны, иначе покоя до Гамбурга не будет.
— В известном смысле вы обе правы,— ответил Роберт,— с одной стороны, та река, которую мы пересекли, действительно Эльба, и в то же время нельзя сказать, что это Эльба. Река ведь не только устье, но и исток, и сколь мало была бы она тем, что есть, без истока и без устья, столь же мало она была бы самой собой без рукавов и притоков. А в данном случае мы переехали не что иное, как один из притоков Эльбы, чье чрезвычайно близкое родство с Эльбой сказывается уже в названии, ибо называется он Эльда, обратите внимание — через «д»: догма, дом, дофин, дьякон или дромадер. Река эта, на мой взгляд, слишком мало себя ценит и слишком подавлена своим вторым наименованием— «приток». А ведь она играет видную роль в экономике страны. До того, как соединится у Дёмитца с той рекой, близость которой вы, уважаемые дамы, столь справедливо предположили и которая отличается от своей прилежной помощницы лишь одной буквой «б»,— сравните: Библия, богоматерь, богослов или булла,— итак, до того, как она соединится с другой, она пробегает значительный путь от Мекленбургских озер, неся на своей спине тяжело нагруженные суда. Воистину эта река — честная труженица, как и многие другие.
Неплохо у тебя язык подвешен, подумал Роберт, но уж «воистину» можно было опустить, чуть-чуть пересолил. Однако, увидев восторженные взгляды пожилых дам, он успокоился: «Есть же еще милые молодые люди,— прочел он в их глазах,— и такие образованные! Как радостно это сознавать!»
Про Эльду он действительно знал все. На Эльде стоит Парен, городок, в котором он прожил несколько лет, а из Дёмитца был Квази Рик. С ним, правда, частенько приходилось спорить, особенно о том, где Эльда красивее — в верховье или в низовье.
Квази был неистощимым на выдумки организатором, другого такого Роберт не знал. Когда Роберт и Трулезанд после барабанной ночи прибыли к месту назначения, Квази уже стоял на гигантской груде угольных брикетов у входа в общежитие и приветствовал их вдохновенной речью:
— Дружба, ребята! Ваша комната — тридцать вторая, на четверых, с видом на фруктовую аллею, урожай, правда, уже снят. Кладите барахлишко и спускайтесь. Не забудьте надеть спецовки — уголь надо сбросить в подвал.
— А чего ты, собственно, кричишь? — спросил Трулезанд.— Ты что, активист из ССНМ?
— Комиссар,— ответил Рик,— сам себя назначил. Никого не нашлось, кто бы назначил меня, и никого, кого бы назначил я. Я — первый, вы — вторые. Теперь мы можем выбирать. Но прежде надо, я считаю, сбросить в этот квази подвал брикеты... А ну, свободная немецкая молодежь, за дело!
Роберт и Трулезанд пошли искать свою комнату. Оказывается, и доме была раньше казарма, теперь в нем пусто. В коридоре валяется строительный мусор, полы не настланы, а в их комнате, кроме двух двухэтажных кроватей, вообще ничего нет.
Они молча огляделись, а потом Трулезанд, подойдя к окну, сказал:
— Зато вид великолепный.
Роберт подошел и встал рядом, но никакого великолепия не увидел. Перед ними лежала пустынная площадь со взорванным бомбоубежищем, мокрая улица, теряющаяся среди оголенных садиков и опустевших огородов.
Трулезанд видел все в ином свете.
— Ладно, старина, сейчас ведь октябрь, дождь, чего же ты хочешь? А представь себе: убежища нет, вместо пустыря — футбольное поле, по улице прогуливаются хорошенькие девчонки, на деревьях висят груши и все такое прочее — ну что, скажешь, плохой вид?
— Вид действительно что надо,— согласился Роберт, и оба рассмеялись.
Они переоделись в спецовки — в повестке о начале занятий рекомендовалось захватить их с собой, чтобы поработать в общежитии,— и спустились к Квази Рику.
Тот уже раздобыл штук шесть лопат и большие вилы и поставил Роберта и Трулезанда к люкам.
— Если расписание точное, то через полчаса подоспеет еще народ, поезд из Пазевалька прибывает с минуты на минуту. Начнем, друзья, запевай!
— «Мама, угольщик пришел!» — затянул Трулезанд. Но Квази возразил:
— Во-первых, это не пение, а пьяное бормотание, во-вторых, на этом далеко не уедешь, я лично помню только: «Пол гнилой и воздух вредный, тут живет сапожник бедный», а в-третьих, все это квази не подходит к субботнику.
— Эй, Роберт! — крикнул Трулезанд.— Слыхал? Он говорит, что у нас субботник.
Роберт подхватил в том же тоне:
— Вот как? Субботник? А что это такое — субботник?
— Субботник,— спокойно ответил Квази,— это фактическое начало коммунизма, добровольная работа. Слово «субботник» происходит от русского слова «суббота».
Трулезанд застыл с лопатой в руке.
— Как же это так, суббота — и вдруг фактическое начало коммунизма? Что-то не вижу связи.
Рик, как не раз поступал потом, сразу перешел на организационные вопросы.
— На мой взгляд, у нас уже квази вырисовывается тема первого молодежного вечера: «Субботник как фактическое начало коммунизма». А вы вообще-то члены ССНМ?
— Вот еще! — воскликнул Трулезанд.— Мы квазибаптисты.
— Да,— подтвердил Роберт,— и даже с легким уклоном в анабаптизм.
Но тут Трулезанд перегнул палку:
— Как ты думаешь, Роберт, не созрел ли он для Великого крещенья? У него какое-то похотливое выражение глаз.
Они отложили лопаты и, взобравшись на груду брикетов, принялись внимательно разглядывать Рика. Тот рассмеялся:
— Ясно, друзья, вы парни что надо. Включу вас в программу первого же вечера. Публика от смеха животики надорвет.
Они сбрасывали брикеты, а Трулезанд рассказывал:
— Серьезно, я знал одного баптиста, фанатичного малого, он все хотел отучить меня от куренья, представляете, какой труд — я ведь никогда не курил. Создатель, говорил он, не курил сам и человека к этому не приспособил. Тогда я его и спрашиваю, как же он представляет себе человека, приспособленного для куренья. А он без запинки отвечает: «У приспособленного человека обязательно была бы отдушина для дыма. Может, сзади, на шее, может, еще где, во всяком случае, каждому понятно, что рот и нос человека — никак не божье устройство для дыма». Парень меня убедил, я так и не начал курить... Сказал «не начал» и вспомнил: а когда же мы начнем?
Квази знал и это. Он знал, что торжественное открытие состоится вечером в главном корпусе университета, знал расписание на первый месяц и знал даже, что поначалу они будут заниматься «во вторую смену» в помещении гимназии.
— Гимназия...— протянул Роберт.— Это слово мне не по душе.
Но Трулезанд хладнокровно ответил:
— Почему же, все дело в содержании. К примеру, кулек — это форма, а содержание — это то, что в кульке: пышки или опилки.
— Или простокваша,— подхватил Роберт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116