— Квази, он тоже что-то молол о высокомерии.
— Правда? Во всяком случае, от твоего высокомерия и следа не осталось, когда вы явились с базиса пьяные в стельку.
— Да ведь это был пивоваренный завод.
— А что, пивоваренный завод, по-твоему, не базис? Собирались наладить контакт, а сами напились до бесчувствия.
— И все-то ты путаешь. Нас туда послали, потому что они не пустили нашу делегацию на вечер, организованный профсоюзом.
— Ну да, а назад вы приползли на бровях.
— Так ведь мы никогда в жизни не пробовали крепкого мартовского пива, его только на экспорт тогда варили и для репараций. Мы пили только жидкое! Если бы нас таким угостили, наверняка бы ничего не случилось.
— Да-да, Трулезанд нам тогда это тоже доказывал. Прекрасно помню, как он пытался свалить с больной головы на здоровую и упрекал нас, что это мы плохо вас подготовили к боевому заданию. Помнишь, он говорил, что надо было заранее приучать вас к более крепкому пиву? Как сейчас вижу—ерошит свои кудри и разглагольствует: «Почему это мы не должны были пробовать пива? У вас какое-то не совсем правильное отношение к пиву. Взгляните на пиво диалектически. Или абстрактно. Если смотреть на пиво абстрактно, то пиво — это не пиво, а продукт, а пивзавод—не пивзавод, а народное предприятие. Мы получили задание выяснить, почему товарищи с предприятия не пропустили нашу делегацию. Но ведь мы не из прокуратуры. Должны мы были поинтересоваться производством, прежде чем перейти к основному вопросу? Как там, мол, у вас обстоит дело с хмелем и все такое прочее... Вот, например, ты приходишь на фабрику детских колясок. Нельзя же интересоваться только формой этих самых колясок и как там их собирают, а о том, что кладут в эти коляски, вообще не иметь никакого представления. Как же тогда с проблемой формы и содержания? Тут может возникнуть неясность. А там, где мы были, формой был пивзавод, а содержанием — пиво. Нам пришлось изучить обе стороны явления, а содержание, то есть в данном случае пиво, с точки зрения диалектики опять же имеет свою форму и свое содержание. Вот об этом-то мы и позабыли, тут уж надо нам быть самокритичными, Исвалю и мне. В этом смысле ваша критика справедлива. Мы упустили из виду тот момент, что пиво пиву рознь: есть пиво темное, а есть светлое. Есть пиво частного сектора, а есть
пиво — народная собственность. Есть пиво слабое, а есть и крепкое. Но ведь все это мы не могли предугадать. И никто из товарищей, критикующих нас сейчас, не предупредил нас об этом. Или, может, кто-нибудь из присутствующих станет утверждать, что он нас предупреждал? В таком случае мне хотелось бы задать ему один вопрос: а почему бы, собственно, нам не выпить?»
— Да,— сказал Роберт,— мы, конечно, были хороши, и Квази вынес нам выговор за несознательное поведение. Правда, я не уверен, что на нашем месте он вел бы себя иначе. Впрочем, возможно, он организовал бы при пивзаводе общество трезвости или кружок по изучению вредных последствий злоупотребления алкоголем. Но что касается самого происшествия на Первое мая, то, думаю, он повел бы себя не лучше. Председатель завкома пивзавода так и не дал нам никакого ответа, он только все приговаривал: «Правильно! Молодцы, ребята! А ну-ка еще по одной!» Как видно, добрый был разбойник!
— Как видно, хорошие были времена,— в тон ему заметила Вера и, помолчав, сонно пробормотала: — Ах, прекрасное прошлое!
Роберт обнял ее и сказал:
— Ах, прекрасное настоящее!
На другое утро прекрасное настоящее оказалось уже не таким прекрасным. Во-первых, из-за письма от Мейбаума. Директор писал, что его радует согласие Роберта, что трудно было бы найти более значительный повод для его выступления и что он далек от мысли давать Роберту какие-либо указания. Ему совершенно ясно, что дело теперь в надежных руках и никаких разъяснений не требуется. И все же он позволит себе несколько замечаний, которые Роберт, разумеется, может и не принимать во внимание. Если же сочтет, что они послужат на пользу общему делу, пусть воспользуется ими в той мере и в той форме, в какой пожелает.
Однако «замечания» Мейбаума вряд ли могли послужить на пользу общему делу: это был хорошо известный Роберту текст из ежегодного справочника для поступающих в университет — перечисление заслуг и достоинств факультета рабочей молодежи. Мейбаум даже не дал себе труда заменить казенный язык < правочника своим собственным, однако в письме просил Робер-i-i сделать это. Ему хотелось бы, писал он, только наметить определенные вехи, разумеется не обязательные; индивидуальную окраску и личные воспоминания Роберт, разумеется, добавит
сам — в этом никто на факультете не сомневается.
Ах, да, еще одна мелочь: не будет ли Роберт так любезен прислать не позже чем за месяц-полтора до торжественного события один-два экземпляра речи в письменной форме в деканат факультета. Речь идет, боже упаси, совсем не о том, чтобы кто-либо вносил в нее какие-либо поправки и вообще подвергал ее какой-то цензуре, речь идет просто о координации действий; хотелось бы, чтобы ораторы не говорили одно и то же.
«Свое предложение, дорогой Мейбаум,— подумал Роберт,— можешь спокойно спрятать в карман. Координируй, координируй, только, чур, не меня. Если мы, дорогой мой, пойдем по этой дорожке, хлопот не оберешься, это уж наверняка, потому что, боюсь, твоя система координации не выдержит моей индивидуальной окраски и личных воспоминаний, и тогда-то и начнется знакомый спектакль: а не мог бы ты вот тут сказать чуть-чуть по-другому? Обязательно ли сейчас говорить именно об этом? Здесь можно было бы, пожалуй, обобщить, не вдаваться в подробности?.. А не правильнее ли было бы вместо этого... Не правильнее ли, не лучше ли, не уместнее ли?.. И опять, не правильнее ли?..
Нет, в эту игру мы играть не будем, Мейбаум. Одно из двух: или тебе нужна речь Исваля, или она тебе не нужна, только так. А речи Мейваля или Исбаума тебе от меня не получить!»
Роберт с раздражением и в то же время не без усмешки заметил, что начинает волноваться, и мысленно задал себе вопрос: стоит ли того все это дело? И сразу же снова задал вопрос: да разве дело во «всем этом деле»?
Чересчур уж ты стал впечатлительным, Роберт Исваль, слишком часто ты взрываешься в последнее время. Как известно, это вредит здоровью. Будь я на твоем месте, Роберт Исваль, я тут же взял бы себя в руки.
Злиться из-за Мейбаума — только этого еще не хватало. Мейбаум просто смешон, таким он был всегда, и не ты ли первый отпускал шуточки по его адресу?
Он всегда был бюрократом, таким и остался. Впрочем, справедливости ради следует уточнить: он всегда был бюрократом нового типа.
Это Мейбаум сам о себе сказал. Когда кто-то на него накричал, взорвавшись от его предписаний и придирок, он стукнул кулаком по столу и выпалил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116