ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

Дорогая Ирена! Вот мой опус и закончен. Сейчас кажется, что вещь готова — и пусть! Я на той стадии сейчас, когда в написанном видишь само совершенство — и пусть! Пусть двадцать четыре часа будет праздник! Я знаю: не позже чем завтра восторг мой лопнет как мыльный пузырь и после пьяной радости настанет жуткое похмелье — мой труд покажется мне чистой ахинеей, состряпанной каким-то кретином. Зато сегодня солнце триумфа в зените, и печет голову, и ничто не отбрасывает тени. И пусть! Завтра мне разонравится решительно все. Мне одинаково будет запретить и самоуверенность, с какой я вещаю с кафедры прозы, и — может, еще больше того — робость, с какой я предлагаю успокоительные капли, не умея вырвать ни одного больного зуба. Однако возможно, что больше всего меня не устроят те страницы, где мне — как целителю душ — следовало бы врачевать, а я — как ведьма в докторском белом халате — делала вивисекцию. Завтра я буду ящерицей, которая потеряла свой хвост. Вместе с законченной вещью от меня отделилась какая-то часть моего существа, и, хотя я прекрасно знаю, что некоторое время спустя у меня отрастет новый хвост, отделение — процесс болезненный. Сегодня я этого еще не чувствую, так как муку снимает наркоз удовлетворения.

Вы — мое первое частое сито, милая Ирена! Когда я благополучно пройду через него, то начну гадать, будут ли меня печатать ответственные редакторы (рискуя хоть и не головой, но, может быть, служебными неприятностями), а после папечатания стану опасаться, не будут. Перевод на русский язык. «Советский писатель», 1986. Ли рвать и метать рассерженные моим детищем моралистки и слать в открытую и анонимно жалобы в Союз писателей и, не дай бог, еще выше, обвиняя меня в том, что в условиях демографического кризиса я не борюсь против разводов и, оборони бог, может быть, даже «проповедую сексуальную распущенность», не припишут ли мне венцы творения «симпатий к женскому авангардизму», не помчится ли Ваша бывшая директриса в ОНО жаловаться, что «изображено все субъективно, и так оно вовсе не было, потому что было совсем иначе» и т. д. Я конечно буду злиться — ведь ставится под угрозу право литератора, мое право писать то, что я считаю, и так, как я считаю нужным, а не просто фотографировать жизнь. И тем не менее буду с тревогой ждать первых рецензий (хотя я и клялась Вам, что критики не боюсь!).


 

Газ в автомобиле? В казенной «Волге»? Невероятно! И впрямь какая-то «галюционация».
7 мая 1977 года
Делала генеральную уборку, и — ура-а! — стоят на полке рядышком два писательских справочника, ласково прижавшись оранжевыми боками друг к другу. Господи, да это же то самое, что я обещала Ирене! Уже полгода прошло, а я и ухом не веду, сижу как баба-яга и а двух экземплярах, тогда как у Ирены ни одного! Вот только пройдет День Победы, сразу же отвезу.
А удобно свалиться как снег на голову? Предварительно позвонить? Или, может, отправить книжку бандеролью?
12 мая 1977 года
Лень было съездить на почту позвонить — и на те вам, такое невезенье! Дома ни живой души. Покрутилась на лестничной площадке, где блуждал в сумраке один-единственный пыльный луч света. Что делать? Следующий автобус через два с половиной часа. Спускаюсь во двор. Здесь тоже пусто и тихо. Ярко блестит на солнце мини-гараж Гунтара. Заглядываю в дверную щель — пусто. Значит, Набург уехал, и возможно вместе с «мадам»! Дворик весь ногами вытоптан, измолочен шинами. На деревьях вылезают листики. А как жутко рвал их тогда, обдирал живые сентябрьский ветер. Вокруг душистых кленовых кисточек жужжат пчелы, прилетевшие бог весть откуда, — ульев ведь поблизости нету. За символическим плетнем, который ничто даже для курицы, красной кучкой теснится ревень, из земли проклевываются нарциссы и тюльпаны. И только обшарпанный дом, слепой и глухой к вестью большого цветения, торчит в этом пейзаже ко всему равнодушный На первом этаже наконец открылось окно, и существо женского пола высунулось: кого вам надо? Наверху что — никого нет? Да сейчас вот болтался тут Дарис Если вы случаем принесли материал — можно оставить у меня. А поскольку никакого материала я не принесла, я вышла на улицу и двинулась так просто, куда глаза глядят. Завернуть в «Радугу»? Потереться у прилавков? Пройтись до школы? Посидеть в сквере? Но далеко отойти мне не пришлось. Навстречу с авоськой шла Винета. У тети Ирены родительское собрание... Дядя Гунтар в вечернюю смену... мама на работе... бабушка пошла делать примерку... Так тетя Ирена придет домой поздно? Винета пожала плечами. Но вы подождите! Чем же мы пока займемся? Я... я вас буду угощать!!! (О, с жаром Ундины.) Любите вы блины с вареньем? Идя со мной рядом, она живо рассказывала, что тесто уже готово, начали печь блины па обед, да не хватило «маргарина», пришлось идти в магазин, и в магазине тоже нету, есть только — вот! (Бутылка подсолнечного масла.)А знаете, где мы оставляем ключ? Хотите — я покажу? Нет? Почему нет? Тогда вам не придется в другой раз стоять на дворе и ждать — сможете открыть квартиру сама! Хм, я очень сомневалась, что когда-либо попытаюсь открыть дверь Бобковицей-Набургов в отсутствие хозяев, однако Винета стояла на своем Вот здесь! Что «здесь»? Здесь ключ. Видите? Никакого ключа я не видела. Внизу! Где «внизу»? В крысиной норе! Но эта нора очень старая. Старая? Да, руку можно совать смело. И хотя нора очень старая и, значит, совершенно безопасная» совать в нее руку я не стала. Винета вытащила сама — видите?! — ив лестничном сумраке ключ блеснул золотисто в единственном луче света. Почему мне открыли эту тайну? Я располагаю к доверию, а чем? Или же детское сердце Винеты угадывает, что мне суждено войти в их жизнь (хотя никогда я не сделаю этого в их отсутствие)?..
Мы принимаемся печь блины. Печет, по правде сказать, она, я только ассистирую. Какого хотите с блинами варенья? Яблочного или... вишневого? При слове «вишневое» красный кончик ее языка блаженно трогает красную верхнюю губу. Все ясно! Она подпрыгивает от радости — вкусы у нас сходятся — и приносит банку. Варенье прекрасно сохранилось, ягоды напитались сиропом. Мы уплетаем его за обе щеки и успеваем ополовинить банку, когда хлопает входная дверь, Насторожившись, Винета закрывает банку и ловко сует за шкафчик. Я нечаянно проглатываю косточку...
Но Янина то ли не замечает наших проказ, то ли делает вид, что не замечает. «Добрый вечер!» — и начинает изливаться в сочувствии. И надо же, чтоб так не повезло, — Ирена сегодня — вы уж небось знаете —• в школе ведь... и так далее. А в бумаге что? Книга? Ваша книга? Ах, про писателей? Да что же вы сидите в кухне — проходите! Войдя в комнату, она вынула из сумки цветастое скроенное платье и повесила на плечики. Оно было частично сметано, частично сколото булавками. Красивая ткань, правда? Янина провела по ней рукой: с живыми такими маргаритками и почти не мнется, хорошо носиться будет, зато в работе сыпучая не приведи бог, все нервы испортишь, ну вот, ну вот, что делает (показывая, она обдергивает высыпавшиеся нитки), ну вот! А вы и чужим шьете? Как это понимать — чужим? Ну сшили бы, например, мне? А что вы хотите? Ну если тоже летнее платье? А материал есть? Сколько материи нужно? Какой фасон смотря, какая ширина. Ширина платье или ткали? «Иисусе!»—развеселилась она: покупая обычно готовые платья, я в портновском деле ничего не смыслю. Мы стали обсуждать, что сейчас модно. Янина была обходительна, разговорчива, однако мыслями была явно где-то не здесь. Неоднократно бросала она короткий взгляд на Винету. Наконец украдкой (по ее мнению) поманила девочку пальцем и вызвала в переднюю. До меля донеслись обрывки разговора:
Янина: ...и посмотри, Сипол еще там?
Винета: Сейчас?
Янина: Сейчас.
И возвратилась одна. Может быть, я мешаю? Может, нора и честь знать? Она стала отговаривать: куда вам бежать? Посмотрите журналы мод — и сгрузила передо мной целую стопку, авось какой фасон и приглянется, тогда можно снять мерку и сегодня же за одним разом купить ткани, пока магазин открыт. Я призналась, что у меня с собой нет денег. На что она воскликнула — Иисусе, велика ли беда! — и добавила, что как раз сегодня нашла деньги. Правда? Интересно узнать где? В своем зимнем пальто, в кармане, сказала Янина и засмеялась. Когда она смеялась, на щеках проступали ямочки. В ней есть еще кое-что от былой миловидности — лучистый взгляд Ирениных темных глаз, милые ямочки на щеках, доставшиеся Ундине, — только фигура никак больше не отвечает идеальным параметрам, да что там наводить тень на ясный день: она толстая и даже весьма, настоящий бочонок без талии, но (как там в библии?) — кто без греха, пусть первый бросит в нее камень... Пока я листала журналы, разглядывая модели, она раскрыла писательский справочник и перекидывала страницы, рассматривая снимки. Вполголоса — то ли мне, то ли себе самой — высказывала свое мнение, и время от времени слышались то одобрительное бормотание, то возгласы удивления: «... на-а-до же какая старушка, да, зато заслуженная... а бусы-то небось импортные... а эта ничего, симпатичная... ишь ты, какой откормленный кот, и такой пишет стихи? а этот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47