Директор велела ей подождать за дверью. А Ирена взяла пальто, оделась и вышла из школы. На дворе красиво падал снег. Она была поблизости от остановки, когда пришел автобус. Села, не раздумывая куда едет, взяла билет до конца, но на полпути вспомнила обо мне и вышла. Найдя дверь запертой, сначала была просто убита, а потом ей все стало безразлично. Она брела среди заснеженных деревьев как во сне, и в безветрии только хрустел снег. От ходьбы ей стало тяжело и сладко и хотелось где-нибудь сесть.
Ночью Ирена несколько раз засыпала и тут же начинала бредить. Что она говорила, не разобрать. Явственно слышалось только одно слово, которое она повторяла: «Нет, нет, нет... нет...» С кем она не соглашалась? Что отвергала? Это «нет» отпечаталось в ней, застряло в подсознании и бодрствовало даже тогда, когда сознание спало...
Подозрение на двустороннее воспаление легких, температура 39,7° и притом еще в положении... Знают там в школе, что она в положении? Или им это кажется не суть важно?
17 декабря 1978 года
В терапевтическое отделение дозвониться же удалось, только в приемный покой, так что ничего насчет не выяснила, узнала только в какие дни и часы можно больных навещать. Гоже полезная информация. Потом съездила в больницу, однако не увенчалось особым успехом. У каждого больного в палате может находиться не больше двух посетителей сразу, и эти двое были уже налицо: Янина и седоватая дама из школы, завуч. За дверь меня все же не выставили, наша разношерстная четверка героически пыталась найти общий язык, пускаясь в рассуждения на «вечные темы», однако каждая из нас трех ждала, когда две другие смекнут, что пора и честь знать. Я сдалась первая. Но если те две надеялись, что тем самым они успешно освободятся от конкуренции, ко они жестоко ошиблись. По пути я столкнулась с целой стайкой вооруженной цветами молодежи, которая, пользуясь численным превосходством над персоналом отделения, прорывалась к Ирене. В конце концов они смирились с поражением и стали выбирать делегацию. Я сосчитала. Двенадцать девушек и один юноша. Я окинула его взглядом: щуплый, ростом никоим образом не с Гунтара, так что, надо полагать, это не Иренина «жертва»...
20 декабря 1978 года
Снова была в больнице, й на сей раз мне повезло — никого в это время у нее не было, так что мы могли поговорить. Ирена мне сказала что теперь знает «средство, как искупить грехи». Надо умереть! Я прямо вздрогнула. Да, да! С тех пор как с моей помощью стали общим достоянием события той ночи, она ощущает себя «трагедийной актрисой, которая в финале спектакля падает мертвой с кинжалом в груди, а минуту спустя выходит на просцениум и с улыбкой кланяется в благодарность за аплодисменты и цветы». Я сидела у ее кровати раздавленная. Протянув руку, она коснулась моей руки живыми пальцами. Это было приятно, однако сути дела не меняло. Можно себе представить, какая жуткая карусель завертелась вокруг ее особы! Только бы кому-нибудь снова не пришло в голову устроить расследование и дознание! Но я ведь тогда хотела добра... Ах, что я несу вздор! Хотела только ужалить! Ирена была великодушна. Видя, что я совсем убита, а желая меня развеселить, она показала мне свою спину: ну как мне нравится эта проштемпелеванная туша? «Туша» была проштемпелевана синими кружочками от банок.
26 декабря 1978 года
Так, заработала — и у меня грипп! Лес просто сказочно красив, а я сижу как арестант взаперти на суль-фадиметоксиновой диете...
28 декабря 1978 года
На гудки автомобиля сперва не отзывалась — все-таки я больна — и не подавала признаков жизни. Но все напрасно! Водитель оказался настойчивее меня. В конце концов я вылезла из берлоги и пошла взглянуть — Гунтар! Лицо в крови. У Джеральдины высыпалось ветровое стекло. Во что же он врезался?! Ни во что! На шоссе, когда обгонял «КамАЗ»... От шин «КамАЗа» что-то отлетело в переднее стоило — стекло вышибло и угодило в лоб. Сразу брызнула кровь, так что и номера пе разглядел. Да черт с ним, с номером! Пропади он пропадом! Пускай хоть вся машина, раз вся жизнь пошла кувырком!
Что случилось?
Ирена заявила, что из больницы к нему больше не вернется. Но почему?! Он помолчал — кровь все еще сочилась изо лба и стекала по брови — потом сказал, что «миллионы мужчин делают это каждодневно, и миллионы женщин каждодневно с этим мирятся» и хотел продолжать в том же духе, однако я заметила, что мне уже все ясно. Но надо понять и его, быстро прибавил Гунтар, Ирена в больнице, ему нелегко! Пораженная, я увидела, что радужки у него не стального цвета и не ультрамариновые тоже, а фиолетовые, как фиалки. Они меняли цвет, как хамелеон! И вдруг я поняла—почему. В глазах были слезы. И тут > о мне что-то разбилось. И обхватив его то ли за уши, то ли за виски, с болью в сердце, срывающимся голосом я шептала ему, что все уладится, уладится, все, все, все уладится, смутно догадываясь, что это лишь слова, что это одни слова, слова, но мне больше нечем было его утешить кроме как этими сладкими словами. Кончиками пальцев я ощущала пульс в его висках, он, быть может, то был мой пульс, который ощущал он?
Пока я оттирала ему лицо и прижигала йодом, он оросил, чтобы я написала Ирене. Верил ли он в магию слов? Он заедет за дня через два. У-у, если бы он знал, какая это змея Ирене наклепала! Наверняка какая-то стерва из Ошупилса — «только женщина способна на такое предательство», воскликнул он, и фиалки в его глазах линяли до тех пор, пока не уступили место жесткой серости. И я заметила, что оба мы, еще недавно близкие настолько, что ощущали пульс друг друга, вновь отдаляемся, как если бы мы плыли на двух льдинах, которые течением в какой-то момент свело вместе, а другим течением развело и вновь несет в разные стороны.
Но с чего я вообразила Гунтара святым великомучеником? Он обыкновенный мужчина: сам наделает дел — а потом кидается спасать положение!
Что написать Ирене? Кою винить? Кого оправдывать? И разве все, что я могу сказать и ей, не только ли слова, одни слова, слова?..
ПИСЬМО ДВЕНАДЦАТОЕ
Здравствуйте, дорогая сестра!
Случалось ли Вам с глотком воздуха втянуть в горло муху? Наверное. И что Вы в таком случае делаете? Пытаетесь ее выкашлять или глотаете? Надо полагать, бывало по-разному — когда как, правда? Тогда Вам известно и то, что проглотить легче, чем выкашлять, — и с содроганием, стараясь не думать о том, что это, Вы глотаете, ведь проглотить всегда легче (если не раздумывать особенно — что). Так же обстоит дело и с частной жизнью женщины. Без умения кое-что проглотить невозможно жить даже с любимым мужчиной, и уж тысяче-крат труднее с нелюбимым (хотя жить с нелюбимым мужчиной официально считается вполне нравственно, если он ваш муж!).
Не знаю, говорила ли я Вам, но лет до семнадцати я воспитывалась в строго католическом духе и величайшей безнравственностью считала развод.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47