Потом страшно нервничал, ожидая звонка от Вулфа, который должен был доложить, что тело Фелисити вынесено из «Гринхейвена» и похоронено, то есть все сделано надежно, больше нечего опасаться. Но вместо этого ему позвонила напуганная Диксон и сообщила, что я убил Вулфа, а она не знает, где находится тело девушки. Могилу для нее Траммел вырыл сам в воскресенье вечером и объяснил Вулфу по телефону ее местонахождение. Что ж, теперь мне стало понятно, почему Вулфу удалось так быстро похоронить Фелисити, — ему оставалось лишь засыпать ее землей.
Голос Траммела слабел, и паузы становились все длиннее, но все же он сообщил:
— Я не знал, где он ее похоронил. Диксон... Она тоже волновалась. Тогда я захватил ее с собой к могиле... Мы убедились, что девушка там... — Вдруг он начал говорить торопливо, какими-то рывками, будто хотел выплюнуть все это из разбитого рта: — Увидели, что все в порядке... Но Диксон знала... Она была свидетельницей... Я убил ее... Положил в ту же могилу...
Когда он начал рассказывать о своем давно задуманном воскрешении, я едва его понимал. Но общая картина из его лепета сложилась такая. Ему хотелось когда-нибудь пройти через это, чтобы еще сильнее сплотить свою паству. События подтолкнули: Траммелу нужно было остановить меня — я с моими находками представлял для него серьезную угрозу. Тут-то он и решил, что спектакль с его гибелью будет как нельзя кстати. Ведь «наставники», да и траммелиты должны были приписать это убийство мне. Если бы все удалось, меня надолго вывели бы из игры, а к Траммелу пришли бы еще большие деньги, власть, любовь и преданность последователей.
Закончил он шепотом:
— Это все. Помоги мне! Помоги! Ради бога, не дай мне умереть!
Глаза его округлились, уставились на меня. Я не сказал ничего. Просто смотрел, как он умирает. Траммел закашлялся, голова его слегка склонилась, он отвел от меня глаза. Стиснутый кулак разжался. Он был мертв.
Траммел говорил недолго, но мне казалось, что сказал достаточно, чтобы меня можно было оправдать, хотя я понимал, что в глазах многих никогда не буду оправдан. Впрочем, поживем — увидим.
А пока я смотрел на неподвижное худое тело, скрючившееся возле меня, и одно знал наверняка: больше Артур Траммел не воскреснет!
Глава 27
Я все еще продолжал смотреть на мертвое тело, когда услышал, как они подходят ко мне.
Полицейских было четверо — двое в форме и двое в штатском. Все с оружием.
— Не пытайся выкинуть что-нибудь, Скотт! Не двигаться! — произнес один, в штатском.
Другой, в форме, холодно приказал:
— Пошли, Скотт!
— Хорошо. Можете дать мне одну минуту?
— Я дам тебе...
— Подожди! Дай две минуты, и вы встанете на голову. Траммел перед смертью рассказал, как меня оболгал. Рассказал все! Даже как устроил это свое «воскрешение». И все записано на магнитофон.
Думаю, именно слова о воскрешении вызвали у них любопытство. Полицейские заколебались, а я продолжил говорить:
— Дьявол, он планировал это уже несколько лет. Продумал, рассчитал, как выполнить, как использовать. Когда приехал в Лос-Анджелес, даже подобрал «наставников» под эту цель — врача, юриста, даже владельца похоронного бюро...
Один из полицейских, уставясь на меня, ударил себя кулаком по ладони. Но все же мне дали две минуты. Я быстро рассказал им о Фелисити и о других подвигах Траммела, о девочках, которых он отправлял в «Гринхейвен» к Вулфу и Диксон.
— Он был у них главным клиентом, — сообщил я. — И втянул их в свои преступления. Полтора года тому назад заплатил Вулфу пять тысяч долларов за аборт маленькой девочке-траммелитке, которая могла начать болтать о «Всемогущем». Скажете, огромная сумма за один аборт? Но и не такая уж большая за то, чтобы имя Траммела осталось чистым. Соответственно, была проделана и операция — та девочка умерла. Вулф и Диксон поделили между собой эти деньги. Так все трое оказались повязаны одной веревочкой. Траммел хладнокровно заказал убийство, а Вулф и Диксон его совершили. Поэтому, когда этому мерзавцу понадобилось убрать еще одну девушку, они сделали и это.
Мои две минуты растянулись на двадцать, потом на целый час. Когда полицейские только пришли, они сразу же надели на меня наручники и выключили магнитофон. Теперь снова его включили, перемотали ленту.
Траммел лежал мертвым у наших ног, а мы — я и четверо полицейских — слушали его шепот, мои вопросы и его ответы, слышали, как слабел его голос. В словах Траммела в подробностях, которые могли быть известны только ему одному, вся история развернулась заново. Он рассказывал, как размозжил череп Диксон лопатой, где перезахоронил ее и Фелисити, называл имена других девушек, которые делали от него аборты, включая Бету Грин... Голос его слабел, затихал, потом он закашлялся, наступила тишина.
Через одну-две минуты раздался уже другой голос:
«Не пытайся выкинуть что-нибудь, Скотт. Не двигаться!»
На этом месте магнитофон был выключен, но, так как сейчас продолжал работать, внезапно, вызывая шок, с поразительной ясностью раздался голос Траммела, записанный раньше. Откуда-то с середины пошла его речь — его отвратительные, похотливые рассуждения о злой сладости женских грудей и бедер, будоражащие мужские умы, превращающие людей в животных...
Я подошел и выключил магнитофон.
Некоторое время стояла тишина. Полицейские явно были потрясены. И я понял, что эта магнитофонная запись лучше всех моих рассказов дала им понять, что представлял собой Траммел.
Прошло не так уж много времени, но мне казалось, что с тех пор, как умер Артур Траммел, миновал целый год.
За это время произошла масса событий. Сначала у меня были некоторые сложности с полицией. Потом мне даже пришлось провести некоторое время в тюрьме. Однако не многие из выдвинутых против меня обвинений удалось доказать. И все-таки кое-какие мне пришлось признать, например: подстрекательство к бунту, нарушение правил порядка, прокол семнадцати пар автомобильных покрышек. За проколотые шины я заплатил. А в тюрьме просидел главным образом за нанесение побоев полицейским из Роли — Медоусу и Элу. В свою очередь, я возбудил судебное дело против газеты «Леджер». В итоге она напечатала на первой полосе отречение от своих прежних заявлений, которые в этой же статье и повторила, но теперь с некоторой иронией. Естественно, эту статью подписал не Айра Борч. Он в это время находился в больнице, не понимая, обо что так сильно ударился. Когда поправится, я, может быть, ему расскажу.
Но теперь все было позади. С большим удовольствием расслабившись, я читал газету и прихлебывал бурбон с водой из большого бокала. Происходило это, разумеется, в квартире Лин.
Она вышла после душа, кутаясь в полотенце, и улыбнулась:
— Привет!
— Привет!
— Готов обедать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Голос Траммела слабел, и паузы становились все длиннее, но все же он сообщил:
— Я не знал, где он ее похоронил. Диксон... Она тоже волновалась. Тогда я захватил ее с собой к могиле... Мы убедились, что девушка там... — Вдруг он начал говорить торопливо, какими-то рывками, будто хотел выплюнуть все это из разбитого рта: — Увидели, что все в порядке... Но Диксон знала... Она была свидетельницей... Я убил ее... Положил в ту же могилу...
Когда он начал рассказывать о своем давно задуманном воскрешении, я едва его понимал. Но общая картина из его лепета сложилась такая. Ему хотелось когда-нибудь пройти через это, чтобы еще сильнее сплотить свою паству. События подтолкнули: Траммелу нужно было остановить меня — я с моими находками представлял для него серьезную угрозу. Тут-то он и решил, что спектакль с его гибелью будет как нельзя кстати. Ведь «наставники», да и траммелиты должны были приписать это убийство мне. Если бы все удалось, меня надолго вывели бы из игры, а к Траммелу пришли бы еще большие деньги, власть, любовь и преданность последователей.
Закончил он шепотом:
— Это все. Помоги мне! Помоги! Ради бога, не дай мне умереть!
Глаза его округлились, уставились на меня. Я не сказал ничего. Просто смотрел, как он умирает. Траммел закашлялся, голова его слегка склонилась, он отвел от меня глаза. Стиснутый кулак разжался. Он был мертв.
Траммел говорил недолго, но мне казалось, что сказал достаточно, чтобы меня можно было оправдать, хотя я понимал, что в глазах многих никогда не буду оправдан. Впрочем, поживем — увидим.
А пока я смотрел на неподвижное худое тело, скрючившееся возле меня, и одно знал наверняка: больше Артур Траммел не воскреснет!
Глава 27
Я все еще продолжал смотреть на мертвое тело, когда услышал, как они подходят ко мне.
Полицейских было четверо — двое в форме и двое в штатском. Все с оружием.
— Не пытайся выкинуть что-нибудь, Скотт! Не двигаться! — произнес один, в штатском.
Другой, в форме, холодно приказал:
— Пошли, Скотт!
— Хорошо. Можете дать мне одну минуту?
— Я дам тебе...
— Подожди! Дай две минуты, и вы встанете на голову. Траммел перед смертью рассказал, как меня оболгал. Рассказал все! Даже как устроил это свое «воскрешение». И все записано на магнитофон.
Думаю, именно слова о воскрешении вызвали у них любопытство. Полицейские заколебались, а я продолжил говорить:
— Дьявол, он планировал это уже несколько лет. Продумал, рассчитал, как выполнить, как использовать. Когда приехал в Лос-Анджелес, даже подобрал «наставников» под эту цель — врача, юриста, даже владельца похоронного бюро...
Один из полицейских, уставясь на меня, ударил себя кулаком по ладони. Но все же мне дали две минуты. Я быстро рассказал им о Фелисити и о других подвигах Траммела, о девочках, которых он отправлял в «Гринхейвен» к Вулфу и Диксон.
— Он был у них главным клиентом, — сообщил я. — И втянул их в свои преступления. Полтора года тому назад заплатил Вулфу пять тысяч долларов за аборт маленькой девочке-траммелитке, которая могла начать болтать о «Всемогущем». Скажете, огромная сумма за один аборт? Но и не такая уж большая за то, чтобы имя Траммела осталось чистым. Соответственно, была проделана и операция — та девочка умерла. Вулф и Диксон поделили между собой эти деньги. Так все трое оказались повязаны одной веревочкой. Траммел хладнокровно заказал убийство, а Вулф и Диксон его совершили. Поэтому, когда этому мерзавцу понадобилось убрать еще одну девушку, они сделали и это.
Мои две минуты растянулись на двадцать, потом на целый час. Когда полицейские только пришли, они сразу же надели на меня наручники и выключили магнитофон. Теперь снова его включили, перемотали ленту.
Траммел лежал мертвым у наших ног, а мы — я и четверо полицейских — слушали его шепот, мои вопросы и его ответы, слышали, как слабел его голос. В словах Траммела в подробностях, которые могли быть известны только ему одному, вся история развернулась заново. Он рассказывал, как размозжил череп Диксон лопатой, где перезахоронил ее и Фелисити, называл имена других девушек, которые делали от него аборты, включая Бету Грин... Голос его слабел, затихал, потом он закашлялся, наступила тишина.
Через одну-две минуты раздался уже другой голос:
«Не пытайся выкинуть что-нибудь, Скотт. Не двигаться!»
На этом месте магнитофон был выключен, но, так как сейчас продолжал работать, внезапно, вызывая шок, с поразительной ясностью раздался голос Траммела, записанный раньше. Откуда-то с середины пошла его речь — его отвратительные, похотливые рассуждения о злой сладости женских грудей и бедер, будоражащие мужские умы, превращающие людей в животных...
Я подошел и выключил магнитофон.
Некоторое время стояла тишина. Полицейские явно были потрясены. И я понял, что эта магнитофонная запись лучше всех моих рассказов дала им понять, что представлял собой Траммел.
Прошло не так уж много времени, но мне казалось, что с тех пор, как умер Артур Траммел, миновал целый год.
За это время произошла масса событий. Сначала у меня были некоторые сложности с полицией. Потом мне даже пришлось провести некоторое время в тюрьме. Однако не многие из выдвинутых против меня обвинений удалось доказать. И все-таки кое-какие мне пришлось признать, например: подстрекательство к бунту, нарушение правил порядка, прокол семнадцати пар автомобильных покрышек. За проколотые шины я заплатил. А в тюрьме просидел главным образом за нанесение побоев полицейским из Роли — Медоусу и Элу. В свою очередь, я возбудил судебное дело против газеты «Леджер». В итоге она напечатала на первой полосе отречение от своих прежних заявлений, которые в этой же статье и повторила, но теперь с некоторой иронией. Естественно, эту статью подписал не Айра Борч. Он в это время находился в больнице, не понимая, обо что так сильно ударился. Когда поправится, я, может быть, ему расскажу.
Но теперь все было позади. С большим удовольствием расслабившись, я читал газету и прихлебывал бурбон с водой из большого бокала. Происходило это, разумеется, в квартире Лин.
Она вышла после душа, кутаясь в полотенце, и улыбнулась:
— Привет!
— Привет!
— Готов обедать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49