Его люди провалили дело: перстень братству не вернули, да еще выпустили молодого Бернардоне из города. Мало того, чирьи с шеи разошлись вниз по спине, так что он даже в кресле устроиться не мог.
Он лежал на животе поперек стола, и служанка прокалывала нарывы, прикладывая к ним припарки, чтобы вытянуть гной. Одна припарка оказалась слишком горячей: Калисто взвыл от боли и махнул кулаком, попав женщине в живот.
– Ты нарочно!
Задыхаясь от боли, служанка все же сумела пролепетать:
– Нет, синьор, клянусь вам. Жизнью клянусь, это не повторится.
Она, всхлипывая, поспешила к котлу с водой, зажимая одной рукой живот.
– Хочешь жить, смотри, чтоб не повторялось.
Высокий тощий мужчина вбежал в комнату и поклонился синьору. Грязь на сапогах, поножах и плаще говорила, что человек скакал во весь опор. Калисто скривил рот:
– Опять ты здесь, Бруно? Я думал, ты сбежал от меня на край света.
Вошедший усмехнулся. Он не служанка, чтобы дрожать перед разгневанным синьором.
– Я выслеживал Орфео Бернардоне и знаю, где он скрывается.
– Тогда что же ты не прикончил его? Где кольцо? Мне нужно дело, а не слова!
Бруно плюхнулся на скамейку и ножом стал соскребать грязь с сапог, сбрасывая на пол липкие комья. Даже не потрудившись поднять голову, он пояснил:
– Одному не справиться. Он залег в замке на границе с коммуной Тоди. Кольдимеццо называется.
Калисто приподнялся на локте.
– Знаю! Это мы оттуда притащили суку Амату. Бернардоне, когда приходил, расспрашивал о ней.
Он потер искалеченный палец и спросил:
– Что ему делать в Кольдимеццо? Мы с отцом оставили там одни развалины.
– Не довели дело до конца. Там снова живут. Вестник провел ножом по подошве, счищая остатки грязи, и сунул клинок за пояс.
Калисто перекатился на бок, сверкнул глазами на затаившуюся в тени женщину.
– Убери с меня эти чертовы тряпки.
Служанка подлетела к столу, кончиками пальцев стала снимать припарки. Калисто с удовольствием заметил, как она вытягивает руки, стараясь держаться подальше от его кулаков. Когда служанка закончила, он сел и сунул руки в рукава рубахи, разразившись замысловатым проклятием. Прошел через комнату, пристегнул меч.
Бруно бесстрастно наблюдал, как его господин ежится и поводит плечами. Лицо Калисто перекосилось от боли. Он прищурился, и злоба блеснула в черных зрачках.
– Всякое дело надо доводить до конца, – сказал он. – Собирай моих рыцарей, пусть приготовятся к походу. Завтра будем в Кольдимеццо. На этот раз не оставим камня на камне – и никого живого.
– Люди будут рады. Они заскучали от безделья.
Бруно начал подниматься, когда кулак хозяина врезался ему в грудь, опрокинув за скамью. Наемник ударился головой о каменную стену, и струйка крови пролилась из уха. Поднимаясь, он одной рукой зажимал рану, другой нащупывал кинжал. Но синьор уже держал в руке меч, и конец его был нацелен в горло Бруно.
– Это за то, что в прошлый раз упустил Бернардоне. Смотри, не подведи меня снова, не то будет хуже.
33
«Не знаешь, чего и ждать», – размышлял Орфео, выходя по призыву Аматы из помещения для слуг. Ее невнимание со времени прибытия иначе как «ледяным» и не назовешь. Подходя к кухне, молодой человек напоминал себе, что еще ничего не знает об этой женщине и ее настроениях. Впрочем, Амата встретила его приветливо.
– Прошу прощения, что оставила вас, сиор Бернардоне. Возвращение в родной дом после стольких лет разлуки заставило меня совсем забыть о вежливости. Я подумала, что хорошо бы на час-другой скрыться от домашней суеты. Надеюсь, вы меня извините и примете это как залог мира.
Слуга, стоявший поодаль, держал корзинку для завтрака и свернутое покрывало.
– Принимаю с радостью, – поклонился Орфео, – и надеюсь никогда не вызывать вашего неудовольствия. Неделя такой холодности убьет меня.
Амата рассмеялась.
– Есть здесь полянка, где я играла девочкой, – сказала она. – Недалеко от стен, но скрыта за деревьями.
Она поражалась, как ровно звучит ее голос. Орфео разыгрывает галантного шута, ничего не подозревает. Тем глупее – позволить увлечению так ослепить себя.
У ворот она поймала взгляд Орфео и указала глазами на корзинку в руках слуги. Торговец понимающе кивнул.
– Grazie mille, – сказал он, забирая корзинку, – дальше я сам понесу вещи хозяйки.
Он ухмыльнулся во весь рот, воспрянув духом, как только снова уверился в ее добром расположении.
Девушка почти не говорила с Орфео по дороге к лесу, а на его болтовню отвечала короткими улыбками. Она долго готовилась к этому дню и ничему не позволит подточить ее твердость. Пусть не надеется растрогать ее своими шуточками.
Полянка, которую она вспомнила, за восемь лет съежилась, заросла по краям кустами. Но, судя по притоптанной траве и по тропинке, которая все так же вела к ней от замка, люди здесь бывали. Амата молила Бога, чтобы сегодня никто сюда не зашел; бросала взгляды по сторонам и напрягала слух, боясь поймать звуки чужих голосов или шорох травы под ногами. Птичьи крики, гудение пчел, шепот молодых листьев на ветру – больше ничто не нарушало тишину.
Бернардоне, развеселившись, упорно пытался завязать разговор – будто мало ему было плодов, хлеба, сыра и кувшина вина – первого из двух, запасенных Аматой. Пожалуй, надо держаться приветливей – девушка вовсе не собиралась выдавать себя раньше времени. А может, торговец, оказавшись с ней наедине, почувствовал необычное для него стеснение. Несколько раз лицо его вдруг становилось серьезным, словно облачко набегало на солнце. Но, что бы ни тяготило его мысли, он не позволял мрачности прорваться и тут же снова принимался безудержно любезничать. Святая Мария, уж не собрался ли он, воспользовавшись уединением, сделать ей предложение? Амата вздрогнула от отвращения. Сейчас она видела в нем только ненавистного врага своей семьи.
Может, он хочет сперва допить второй кувшин, рассчитывая найти в вине отвагу? Она бы предпочла, чтобы врага сморило прежде, чем он вздумает поверять ей душу. Слушая веселый рассказ о том, как он проезжал здесь мальчишкой, Амата не забыла долить вина в его кубок. Поставив кувшин, обезоруживающе улыбнулась и нащупала привязанные к предплечью ножны. Хотелось бы знать, какими заклинаниями сопровождали свои жертвоприношения иудейские жрецы. Она бы сейчас повторила их про себя. «Пей же, сын Люцифера, – мысленно торопила Амата, – пей, и уравняем чаши весов».
Она никогда еще не убивала обдуманно и хладнокровно. Воспоминание о сражении с монахами под Губбио не помогало. Тот удар был нанесен без мысли, в борьбе за жизнь. Если бы она не ударила первой, он бы вышиб ей мозги своей дубиной. А сейчас она собиралась перерезать беззащитное человеческое горло во сне, как кухарка отрубает голову петуху.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119
Он лежал на животе поперек стола, и служанка прокалывала нарывы, прикладывая к ним припарки, чтобы вытянуть гной. Одна припарка оказалась слишком горячей: Калисто взвыл от боли и махнул кулаком, попав женщине в живот.
– Ты нарочно!
Задыхаясь от боли, служанка все же сумела пролепетать:
– Нет, синьор, клянусь вам. Жизнью клянусь, это не повторится.
Она, всхлипывая, поспешила к котлу с водой, зажимая одной рукой живот.
– Хочешь жить, смотри, чтоб не повторялось.
Высокий тощий мужчина вбежал в комнату и поклонился синьору. Грязь на сапогах, поножах и плаще говорила, что человек скакал во весь опор. Калисто скривил рот:
– Опять ты здесь, Бруно? Я думал, ты сбежал от меня на край света.
Вошедший усмехнулся. Он не служанка, чтобы дрожать перед разгневанным синьором.
– Я выслеживал Орфео Бернардоне и знаю, где он скрывается.
– Тогда что же ты не прикончил его? Где кольцо? Мне нужно дело, а не слова!
Бруно плюхнулся на скамейку и ножом стал соскребать грязь с сапог, сбрасывая на пол липкие комья. Даже не потрудившись поднять голову, он пояснил:
– Одному не справиться. Он залег в замке на границе с коммуной Тоди. Кольдимеццо называется.
Калисто приподнялся на локте.
– Знаю! Это мы оттуда притащили суку Амату. Бернардоне, когда приходил, расспрашивал о ней.
Он потер искалеченный палец и спросил:
– Что ему делать в Кольдимеццо? Мы с отцом оставили там одни развалины.
– Не довели дело до конца. Там снова живут. Вестник провел ножом по подошве, счищая остатки грязи, и сунул клинок за пояс.
Калисто перекатился на бок, сверкнул глазами на затаившуюся в тени женщину.
– Убери с меня эти чертовы тряпки.
Служанка подлетела к столу, кончиками пальцев стала снимать припарки. Калисто с удовольствием заметил, как она вытягивает руки, стараясь держаться подальше от его кулаков. Когда служанка закончила, он сел и сунул руки в рукава рубахи, разразившись замысловатым проклятием. Прошел через комнату, пристегнул меч.
Бруно бесстрастно наблюдал, как его господин ежится и поводит плечами. Лицо Калисто перекосилось от боли. Он прищурился, и злоба блеснула в черных зрачках.
– Всякое дело надо доводить до конца, – сказал он. – Собирай моих рыцарей, пусть приготовятся к походу. Завтра будем в Кольдимеццо. На этот раз не оставим камня на камне – и никого живого.
– Люди будут рады. Они заскучали от безделья.
Бруно начал подниматься, когда кулак хозяина врезался ему в грудь, опрокинув за скамью. Наемник ударился головой о каменную стену, и струйка крови пролилась из уха. Поднимаясь, он одной рукой зажимал рану, другой нащупывал кинжал. Но синьор уже держал в руке меч, и конец его был нацелен в горло Бруно.
– Это за то, что в прошлый раз упустил Бернардоне. Смотри, не подведи меня снова, не то будет хуже.
33
«Не знаешь, чего и ждать», – размышлял Орфео, выходя по призыву Аматы из помещения для слуг. Ее невнимание со времени прибытия иначе как «ледяным» и не назовешь. Подходя к кухне, молодой человек напоминал себе, что еще ничего не знает об этой женщине и ее настроениях. Впрочем, Амата встретила его приветливо.
– Прошу прощения, что оставила вас, сиор Бернардоне. Возвращение в родной дом после стольких лет разлуки заставило меня совсем забыть о вежливости. Я подумала, что хорошо бы на час-другой скрыться от домашней суеты. Надеюсь, вы меня извините и примете это как залог мира.
Слуга, стоявший поодаль, держал корзинку для завтрака и свернутое покрывало.
– Принимаю с радостью, – поклонился Орфео, – и надеюсь никогда не вызывать вашего неудовольствия. Неделя такой холодности убьет меня.
Амата рассмеялась.
– Есть здесь полянка, где я играла девочкой, – сказала она. – Недалеко от стен, но скрыта за деревьями.
Она поражалась, как ровно звучит ее голос. Орфео разыгрывает галантного шута, ничего не подозревает. Тем глупее – позволить увлечению так ослепить себя.
У ворот она поймала взгляд Орфео и указала глазами на корзинку в руках слуги. Торговец понимающе кивнул.
– Grazie mille, – сказал он, забирая корзинку, – дальше я сам понесу вещи хозяйки.
Он ухмыльнулся во весь рот, воспрянув духом, как только снова уверился в ее добром расположении.
Девушка почти не говорила с Орфео по дороге к лесу, а на его болтовню отвечала короткими улыбками. Она долго готовилась к этому дню и ничему не позволит подточить ее твердость. Пусть не надеется растрогать ее своими шуточками.
Полянка, которую она вспомнила, за восемь лет съежилась, заросла по краям кустами. Но, судя по притоптанной траве и по тропинке, которая все так же вела к ней от замка, люди здесь бывали. Амата молила Бога, чтобы сегодня никто сюда не зашел; бросала взгляды по сторонам и напрягала слух, боясь поймать звуки чужих голосов или шорох травы под ногами. Птичьи крики, гудение пчел, шепот молодых листьев на ветру – больше ничто не нарушало тишину.
Бернардоне, развеселившись, упорно пытался завязать разговор – будто мало ему было плодов, хлеба, сыра и кувшина вина – первого из двух, запасенных Аматой. Пожалуй, надо держаться приветливей – девушка вовсе не собиралась выдавать себя раньше времени. А может, торговец, оказавшись с ней наедине, почувствовал необычное для него стеснение. Несколько раз лицо его вдруг становилось серьезным, словно облачко набегало на солнце. Но, что бы ни тяготило его мысли, он не позволял мрачности прорваться и тут же снова принимался безудержно любезничать. Святая Мария, уж не собрался ли он, воспользовавшись уединением, сделать ей предложение? Амата вздрогнула от отвращения. Сейчас она видела в нем только ненавистного врага своей семьи.
Может, он хочет сперва допить второй кувшин, рассчитывая найти в вине отвагу? Она бы предпочла, чтобы врага сморило прежде, чем он вздумает поверять ей душу. Слушая веселый рассказ о том, как он проезжал здесь мальчишкой, Амата не забыла долить вина в его кубок. Поставив кувшин, обезоруживающе улыбнулась и нащупала привязанные к предплечью ножны. Хотелось бы знать, какими заклинаниями сопровождали свои жертвоприношения иудейские жрецы. Она бы сейчас повторила их про себя. «Пей же, сын Люцифера, – мысленно торопила Амата, – пей, и уравняем чаши весов».
Она никогда еще не убивала обдуманно и хладнокровно. Воспоминание о сражении с монахами под Губбио не помогало. Тот удар был нанесен без мысли, в борьбе за жизнь. Если бы она не ударила первой, он бы вышиб ей мозги своей дубиной. А сейчас она собиралась перерезать беззащитное человеческое горло во сне, как кухарка отрубает голову петуху.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119