Пруссия стремилась занять первенствующее положение в Европе. Те пять лет, которые Австрия, Франция и Великобритания потратили на разорительную войну, она употребила на то, чтобы упрочить свою силу и расширить свои средства. Она была теперь не прочь принять на себя роль посредницы и ждала того времени, когда обессилевшие воюющие государства, склонившись перед ее восстановленной мощью, подпадут под ее влияние и уступят ее требованиям, устрашенные простой демонстрацией прусской силы. Предложения и льстивые фразы Первого консула были благосклонно приняты, но путь, намеченный для себя Пруссией, должен был вести к выгодам без всякого риска: она желала получить много, но не хотела рисковать ничем. Это выжидание удобного случая представлялось опасной игрой с таким человеком, который в течение последовавших двенадцати лет держал в своих руках судьбы Европы. Отсюда возникла та неопределенная, эгоистичная и робкая политика, колебавшаяся при каждом дуновении опасности или надежды на выгоду и позорившая национальное имя, которой был положен конец под Йеной, а также и те унижения, которые пришлось вытерпеть стране в промежуток времени между этим поражением и свержением Наполеона. Подобный дух легко склоняется на сторону сильного союза и уступает ловко направленному внешнему импульсу.
Доставить такой импульс и сделалось затем заботой Бонапарта. «Мы ничего не добьемся с Пруссией», – писал он к Талейрану 1 июня 1800 года, на пути к Маренго. Далее он прибавлял: «Если весть из Египта (по-видимому, о победе Клебера над турками) подтвердится, то важно будет иметь кого-нибудь в России. Оттоманская империя не может просуществовать долго, и если Павел обратит свои взоры в эту сторону, то наши интересы сделаются одинаковыми». Бонапарту ничего не стоило примирить этот взгляд с уверением, сделанным месяцем позже Турции, относительно того, что «не представляется основания тревожиться об Египте, который немедленно же будет возвращен, как только Порта восстановит свои прежние отношения с Францией». 4 июня он обращается к императору Павлу с общими лестными предложениями, сопровождаемыми знаками особого внимания. Император был вполне подготовлен к тому, чтобы очароваться комплиментами человека, к военной славе которого он был уже проникнут глубоким энтузиазмом. 4 июля предложения Бонапарта принимают уже определенную форму – сдать русским войскам Мальту, близкую потерю которой для французов он считал неизбежной. Предложение это было рассчитано не только на то, чтобы очаровать царя, который с удовольствием представлял себя главой и защитником древнего рыцарского ордена, но также и на то, чтобы посеять семя раздора между ним и Великобританией в случае, если бы последняя отказалась уступить свою добычу другу, покинувшему ее в минуту опасности. Письмо, набросанное Первым консулом, было составлено в выражениях, долженствовавших пробудить тщеславие его получателя. «Первый консул, желая дать доказательство питаемого им к Русскому Императору уважения и выделить его из числа других врагов республики, сражающихся ради низкой любви к наживе, предполагает в случае, если гарнизон Мальты будет вынужден голодом эвакуировать остров, передать его в руки царя, как гроссмейстера ордена. Хотя Первый консул уверен в том, что Мальта обеспечена продовольствием на несколько месяцев, он признает желательным, чтобы Его Величество уведомил его относительно тех условий, которые ему будет угодно поставить, и мер, которые он имеет в виду принять, чтобы, в случае надобности, войска его могли занять местность». Вслед за тем последовало вскоре освобождение от семи до восьми тысяч русских солдат, содержавшихся в плену во Франции, которых Бонапарт заново обмундировал и отпустил в Россию вместе с их знаменами и офицерами, сказав при этом, что, если император сочтет нужным, то он «может потребовать у англичан освобождения такого же числа пленных французов. Если же это не будет признано удобным, то Первый консул надеется, что Император примет освобождение своих солдат за знак особого уважения с его стороны к храбрым русским войскам».
Непосредственно вслед за этим произошло в Канале столкновение между английскими и датскими крейсерами, и для поддержания посла в возникших по этому случаю переговорах британский флот вошел в Балтийское море. Император Павел воспользовался этим предлогом для того, чтобы наложить арест на английскую собственность в России, в виде гарантии за будущие действия Великобритании. За этим приказом, отданным 29 августа 1800 года, последовал 10 сентября другой, с извещением, что «различные политические обстоятельства заставляют Императора признать возможным разрыв дружественных отношений с Англией» и с распоряжением о сосредоточении русских войск. Набежавшее было облако исчезло на время, и секвестрация была 22 сентября снята, но падение Мальты, сдавшейся 5-го числа того же месяца, привело дело к решительному исходу. Царь охотно принял ловкие предложения Бонапарта и назначил уже генерала, который должен был ехать в Париж, вступить там в командование освобожденными пленниками и затем отправиться с ними на Мальту. О капитуляции острова Павел узнал в начале ноября, но уже раньше этого он категорически объявил публично о своем намерении восстановить против морских притязаний Англии Вооруженный нейтралитет 1780 года. Так как можно было сильно сомневаться в том, что Англия после таких мер против нее передаст остров, то отдано было приказание о вторичном наложении секвестра на английскую собственность. В силу этого приказа были задержаны триста судов, причем команды их были отправлены внутрь страны и опечатаны все склады, в которых находилась английская собственность. По заявлению царя, наложенное эмбарго могло быть снято не раньше как по признании тех прав, которые он имел на остров Мальту, как гроссмейстер ордена. Секвестрованное имущество должно было поступить в распоряжение особой императорской комиссии и быть обращено на уплату частных долгов англичан русским подданным.
Дела приняли теперь такой оборот, что и Пруссия решилась, наконец, начать действовать. Между Великобританией и Россией образовалась широкая брешь, тогда как отношения царя и Первого консула сделались настолько дружественными, что соглашение между ними казалось обеспеченным. Перемирие, заключенное между Австрией и Францией, все еще продолжалось, так как до сих пор не было еще окончательно решено, должна ли Франция вести совместные переговоры с императором и Великобританией. Однако Бонапарт умел торговаться скупо и упорно. Он не соглашался ни вступить в совместные переговоры, ни отсрочить возобновление военных действий дольше 11 сентября иначе как на условии заключения на море столь же выгодного для Франции перемирия, сколь выгодным было, по его мнению, для Австрии перемирие, заключенное на суше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236
Доставить такой импульс и сделалось затем заботой Бонапарта. «Мы ничего не добьемся с Пруссией», – писал он к Талейрану 1 июня 1800 года, на пути к Маренго. Далее он прибавлял: «Если весть из Египта (по-видимому, о победе Клебера над турками) подтвердится, то важно будет иметь кого-нибудь в России. Оттоманская империя не может просуществовать долго, и если Павел обратит свои взоры в эту сторону, то наши интересы сделаются одинаковыми». Бонапарту ничего не стоило примирить этот взгляд с уверением, сделанным месяцем позже Турции, относительно того, что «не представляется основания тревожиться об Египте, который немедленно же будет возвращен, как только Порта восстановит свои прежние отношения с Францией». 4 июня он обращается к императору Павлу с общими лестными предложениями, сопровождаемыми знаками особого внимания. Император был вполне подготовлен к тому, чтобы очароваться комплиментами человека, к военной славе которого он был уже проникнут глубоким энтузиазмом. 4 июля предложения Бонапарта принимают уже определенную форму – сдать русским войскам Мальту, близкую потерю которой для французов он считал неизбежной. Предложение это было рассчитано не только на то, чтобы очаровать царя, который с удовольствием представлял себя главой и защитником древнего рыцарского ордена, но также и на то, чтобы посеять семя раздора между ним и Великобританией в случае, если бы последняя отказалась уступить свою добычу другу, покинувшему ее в минуту опасности. Письмо, набросанное Первым консулом, было составлено в выражениях, долженствовавших пробудить тщеславие его получателя. «Первый консул, желая дать доказательство питаемого им к Русскому Императору уважения и выделить его из числа других врагов республики, сражающихся ради низкой любви к наживе, предполагает в случае, если гарнизон Мальты будет вынужден голодом эвакуировать остров, передать его в руки царя, как гроссмейстера ордена. Хотя Первый консул уверен в том, что Мальта обеспечена продовольствием на несколько месяцев, он признает желательным, чтобы Его Величество уведомил его относительно тех условий, которые ему будет угодно поставить, и мер, которые он имеет в виду принять, чтобы, в случае надобности, войска его могли занять местность». Вслед за тем последовало вскоре освобождение от семи до восьми тысяч русских солдат, содержавшихся в плену во Франции, которых Бонапарт заново обмундировал и отпустил в Россию вместе с их знаменами и офицерами, сказав при этом, что, если император сочтет нужным, то он «может потребовать у англичан освобождения такого же числа пленных французов. Если же это не будет признано удобным, то Первый консул надеется, что Император примет освобождение своих солдат за знак особого уважения с его стороны к храбрым русским войскам».
Непосредственно вслед за этим произошло в Канале столкновение между английскими и датскими крейсерами, и для поддержания посла в возникших по этому случаю переговорах британский флот вошел в Балтийское море. Император Павел воспользовался этим предлогом для того, чтобы наложить арест на английскую собственность в России, в виде гарантии за будущие действия Великобритании. За этим приказом, отданным 29 августа 1800 года, последовал 10 сентября другой, с извещением, что «различные политические обстоятельства заставляют Императора признать возможным разрыв дружественных отношений с Англией» и с распоряжением о сосредоточении русских войск. Набежавшее было облако исчезло на время, и секвестрация была 22 сентября снята, но падение Мальты, сдавшейся 5-го числа того же месяца, привело дело к решительному исходу. Царь охотно принял ловкие предложения Бонапарта и назначил уже генерала, который должен был ехать в Париж, вступить там в командование освобожденными пленниками и затем отправиться с ними на Мальту. О капитуляции острова Павел узнал в начале ноября, но уже раньше этого он категорически объявил публично о своем намерении восстановить против морских притязаний Англии Вооруженный нейтралитет 1780 года. Так как можно было сильно сомневаться в том, что Англия после таких мер против нее передаст остров, то отдано было приказание о вторичном наложении секвестра на английскую собственность. В силу этого приказа были задержаны триста судов, причем команды их были отправлены внутрь страны и опечатаны все склады, в которых находилась английская собственность. По заявлению царя, наложенное эмбарго могло быть снято не раньше как по признании тех прав, которые он имел на остров Мальту, как гроссмейстер ордена. Секвестрованное имущество должно было поступить в распоряжение особой императорской комиссии и быть обращено на уплату частных долгов англичан русским подданным.
Дела приняли теперь такой оборот, что и Пруссия решилась, наконец, начать действовать. Между Великобританией и Россией образовалась широкая брешь, тогда как отношения царя и Первого консула сделались настолько дружественными, что соглашение между ними казалось обеспеченным. Перемирие, заключенное между Австрией и Францией, все еще продолжалось, так как до сих пор не было еще окончательно решено, должна ли Франция вести совместные переговоры с императором и Великобританией. Однако Бонапарт умел торговаться скупо и упорно. Он не соглашался ни вступить в совместные переговоры, ни отсрочить возобновление военных действий дольше 11 сентября иначе как на условии заключения на море столь же выгодного для Франции перемирия, сколь выгодным было, по его мнению, для Австрии перемирие, заключенное на суше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236