это обусловливалось присутствием на месте великого магистра для принятия управления орденом, а также гарнизона из двух тысяч неаполитанских солдат, которых должен был послать неаполитанский король по предложению договаривавшихся держав. Гарнизон этот должен был оставаться на острове в течение года после восстановления власти великого магистра – или и дольше, если бы ордену не удалось к тому времени организовать отряд достаточной силы из местного населения. Неаполитанское королевство было, таким образом, избрано как бы стражем позиции, которой домогались упомянутые державы, потому что его слабость не могла возбудить их ревность. Независимость островов должна была гарантироваться Великобританией, Францией, Австрией, Испанией, Россией и Пруссией, так как и последние четыре державы были приглашены одобрить длинный ряд условий. Присутствие на острове великого магистра и гарантия четырех держав, согласие которых не было предварительно получено, были как бы составляющими частями договора. Невыполнением этих частей Великобритания оправдывала впоследствии проволочки, которые оставляли Мальту все еще залогом в ее руках, когда она требовала от Франции объяснений и вознаграждения за последующие действия, вредные, как она утверждала, для ее безопасности и оскорбительные для ее достоинства.
Другой статьей договора Великобритания обязывалась очистить Портоферрайо, главный порт на Эльбе, который до того времени удерживала за собой силой оружия. Впоследствии выяснилось, что это было равносильным передаче острова Франции, которая добилась его уступки от Неаполитанского королевства и Тосканы, владевших Прежде им соединено, по конвенциям, сделавшимся известными впервые вскоре после подписания перемирия. Эльба по своему положению могла содействовать серьезному затруднению торговли Великобритании с Северной Италией, при стеснениях, связывавших британскую торговлю везде, где простиралось влияние Бонапарта. Самой важной стороной этого дела было впечатление, произведенное долгим хранением в тайне конвенций. Эти внезапные перемены придали вид иллюзии всем заключенным условиям и подорвали чувство доверия, важное для прочных отношений между государствами.
Несмотря на тяжелое впечатление этих разоблачений, Амьенский договор был принят в Великобритании с чувством удовлетворения, хотя и без таких неумеренных демонстраций, которые сопровождали весть о перемирии. Во Франции общая радость была не менее глубока. «Думали, – пишет Тьер, – что был обеспечен истинный мир, мир на морях, – тот, который был необходимым и надежным условием мира на континенте». Нация повергала выражения своего энтузиазма к стопам Первого консула, военному и дипломатическому гению которого не без основания приписывала блестящие, так же как, по-видимому, и прочные результаты. Государственные люди могли роптать, что Франция потеряла свое колониальное владычество и не сумела удержать Египет и Мальту, тогда как Великобритания расширила и упрочила свое владычество в Индии, низвергнув маисурского султана, старого союзника Франции и самого грозного врага своего, на полуостров. Масса даже интеллигентных французских граждан не останавливала внимания на разрушении морской силы своего отечества, для которой эти бедственные события были лишь внешним выражением. Факты, совершившиеся на столь отдаленном театре войны и не имевшие непосредственно явного значения, были потеряны из виду в блеске ослепительных деяний Первого консула «на глазах нации». Взоры всех были очарованы блестящим рядом побед в Италии и Германии, расширением республики до ее естественных границ к Рейну и Альпам, восстановлением внутреннего порядка и гордым господством их правителя в советах на континенте. Ко всем этим результатам теперь прибавился еще свободный доступ к морю, вырванный той же самою мощной десницей – как простодушно верили тогда – из слабеющих рук великой морской державы. В экстренной сессии Законодательного собрания, созванного для того чтобы санкционировать договора и меры правительства, Амьенский трактат был представлен последним как венец деяний Первого консула. Этим трактатом воспользовались как поводом для яркого выражения общественной признательности герою событий: после некоторых колебаний был предложен на обсуждение нации вопрос, не следует ли сделать занимаемую им должность пожизненной. Большинство голосов дало утвердительное решение, и 3 августа 1802 года сенат формально вручил ему декрет, объявлявший, что «французский народ назначает, а сенат провозглашает Наполеона Бонапарта пожизненным консулом».
Бонапарт не ждал этих восторженных выражений для продолжения своей беспокойной политической деятельности, которой суждено было скоро «уничтожить пергамент Амьенского трактата». Так как Великобритания упорно отказывалась признать новые государства, учрежденные им в Италии, то он заявил, что она потеряла впредь всякое право вмешиваться в их дела. От этого заявления он, кажется, был близок к тому, чтобы отрицать основательность ее притязаний на вмешательство в дела континента вообще. Его равнодушие к тому, в какой мере затрагивают события на континенте интересы Великобритании и как она отнесется к ним, усиливалось его убеждением, что «при существующем состоянии Европы Англия не может сколько-нибудь разумно начать войну одна против нас». Это мнение, открыто провозглашенное в более обидных выражениях впоследствии послужило искрой для воспламенения, в конце концов, великого пожара.
Люневильский договор установил, что германские князья, которые потеряли, согласно ему, земли на западном берегу Рейна и в Италии, должны получить вознаграждение где-нибудь в Германской империи, и притом главным образом на счет церковных княжеств, так как там владение землями было только пожизненным, и потому передача их в те или иные руки была сопряжена с меньшими затруднениями. Различные осложнения, возникшие при распределении этих земель, а также и установившаяся между Пруссией и Австрией вражда, дали Бонапарту благовидный предлог к вмешательству в качестве посредника и руководителя в дело окончательного определения границ, которые уменьшили бы относительное влияние и престиж традиционного врага Франции – Австрии и возбудили бы восторженную преданность ему со стороны ее соперников. При этом Бонапарт искусно добился влиятельной поддержки России, молодой правитель которой с готовностью принял лестное предложение о соединенном вмешательстве, тем более что принцы, связанные родственными узами с его семейством, могли таким образом получить непропорциональную долю в делившейся добыче.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236
Другой статьей договора Великобритания обязывалась очистить Портоферрайо, главный порт на Эльбе, который до того времени удерживала за собой силой оружия. Впоследствии выяснилось, что это было равносильным передаче острова Франции, которая добилась его уступки от Неаполитанского королевства и Тосканы, владевших Прежде им соединено, по конвенциям, сделавшимся известными впервые вскоре после подписания перемирия. Эльба по своему положению могла содействовать серьезному затруднению торговли Великобритании с Северной Италией, при стеснениях, связывавших британскую торговлю везде, где простиралось влияние Бонапарта. Самой важной стороной этого дела было впечатление, произведенное долгим хранением в тайне конвенций. Эти внезапные перемены придали вид иллюзии всем заключенным условиям и подорвали чувство доверия, важное для прочных отношений между государствами.
Несмотря на тяжелое впечатление этих разоблачений, Амьенский договор был принят в Великобритании с чувством удовлетворения, хотя и без таких неумеренных демонстраций, которые сопровождали весть о перемирии. Во Франции общая радость была не менее глубока. «Думали, – пишет Тьер, – что был обеспечен истинный мир, мир на морях, – тот, который был необходимым и надежным условием мира на континенте». Нация повергала выражения своего энтузиазма к стопам Первого консула, военному и дипломатическому гению которого не без основания приписывала блестящие, так же как, по-видимому, и прочные результаты. Государственные люди могли роптать, что Франция потеряла свое колониальное владычество и не сумела удержать Египет и Мальту, тогда как Великобритания расширила и упрочила свое владычество в Индии, низвергнув маисурского султана, старого союзника Франции и самого грозного врага своего, на полуостров. Масса даже интеллигентных французских граждан не останавливала внимания на разрушении морской силы своего отечества, для которой эти бедственные события были лишь внешним выражением. Факты, совершившиеся на столь отдаленном театре войны и не имевшие непосредственно явного значения, были потеряны из виду в блеске ослепительных деяний Первого консула «на глазах нации». Взоры всех были очарованы блестящим рядом побед в Италии и Германии, расширением республики до ее естественных границ к Рейну и Альпам, восстановлением внутреннего порядка и гордым господством их правителя в советах на континенте. Ко всем этим результатам теперь прибавился еще свободный доступ к морю, вырванный той же самою мощной десницей – как простодушно верили тогда – из слабеющих рук великой морской державы. В экстренной сессии Законодательного собрания, созванного для того чтобы санкционировать договора и меры правительства, Амьенский трактат был представлен последним как венец деяний Первого консула. Этим трактатом воспользовались как поводом для яркого выражения общественной признательности герою событий: после некоторых колебаний был предложен на обсуждение нации вопрос, не следует ли сделать занимаемую им должность пожизненной. Большинство голосов дало утвердительное решение, и 3 августа 1802 года сенат формально вручил ему декрет, объявлявший, что «французский народ назначает, а сенат провозглашает Наполеона Бонапарта пожизненным консулом».
Бонапарт не ждал этих восторженных выражений для продолжения своей беспокойной политической деятельности, которой суждено было скоро «уничтожить пергамент Амьенского трактата». Так как Великобритания упорно отказывалась признать новые государства, учрежденные им в Италии, то он заявил, что она потеряла впредь всякое право вмешиваться в их дела. От этого заявления он, кажется, был близок к тому, чтобы отрицать основательность ее притязаний на вмешательство в дела континента вообще. Его равнодушие к тому, в какой мере затрагивают события на континенте интересы Великобритании и как она отнесется к ним, усиливалось его убеждением, что «при существующем состоянии Европы Англия не может сколько-нибудь разумно начать войну одна против нас». Это мнение, открыто провозглашенное в более обидных выражениях впоследствии послужило искрой для воспламенения, в конце концов, великого пожара.
Люневильский договор установил, что германские князья, которые потеряли, согласно ему, земли на западном берегу Рейна и в Италии, должны получить вознаграждение где-нибудь в Германской империи, и притом главным образом на счет церковных княжеств, так как там владение землями было только пожизненным, и потому передача их в те или иные руки была сопряжена с меньшими затруднениями. Различные осложнения, возникшие при распределении этих земель, а также и установившаяся между Пруссией и Австрией вражда, дали Бонапарту благовидный предлог к вмешательству в качестве посредника и руководителя в дело окончательного определения границ, которые уменьшили бы относительное влияние и престиж традиционного врага Франции – Австрии и возбудили бы восторженную преданность ему со стороны ее соперников. При этом Бонапарт искусно добился влиятельной поддержки России, молодой правитель которой с готовностью принял лестное предложение о соединенном вмешательстве, тем более что принцы, связанные родственными узами с его семейством, могли таким образом получить непропорциональную долю в делившейся добыче.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236