Он показал мне красное, распухшее колено.
- Почему же ты не признался? - спросил я. - Ведь тебе уже всё равно досталось.
Паскуале опять отвернулся.
- Если бы я признался, - сказал он медленно, - так и тебе досталось бы тоже. Они отняли бы у тебя Пульчинеллу. А мне так хотелось ещё раз поиграть с ним! - Он опять протянул руку к кукле.
- Подожди, я покажу тебе, как он ходит! - И я стал разматывать нитки, закрученные вокруг коромыслица. Паскуале помогал мне. Пульчинелла мотал головой, будто ему не терпелось побегать по полу.
Вдруг дверь каморки распахнулась. Мы так и замерли, Старая Барбара стояла на пороге.
- Это ещё кто? - крикнула она и выронила из рук оловянную тарелку с хлебными корками. - А, да это приёмыш тётки Теренции! Хорош молодец! Тётка по нём убивается, ноги себе исходила, бегая за ним по городу, а он здесь сидит! Ах ты, щенок поганый! Вот погоди, оттаскает она тебя за вихры!
Сердце у меня упало. Мне уже казалось, что сейчас из-за спины Барбары высунется тётка Теренция, схватит меня за вихры и потащит с собой на рынок. Тогда прощай дядя Джузеппе и наше кукольное ремесло!
- И как ты сюда попал? - кричала старуха. - Небось в окошко пролез, как настоящий воришка? И что вы тут делали, дармоеды? Утопить бы вас обоих в канале, скверных щенят! Гвидо! Гвидо! - заорала она, обернувшись к двери. - Иди сюда, я беглого мальчишку поймала!
Паскуале быстро прикрыл Пульчинеллу тряпьем, спрятал его за спину и прижался к стене. Барбара этого не заметила. Она продолжала звать Гвидо:
- Да иди же сюда, Гвидо! Ничего он не слышит, глухая тетеря!
- Что тут за шум, Барбара? - спросил из-за двери жирный, тягучий голос. - В чем дело?
- К нам чужой мальчишка забрался, ваше преподобие! Я его поймала, зову Гвидо, а он не слышит. Кликните вы его, ваше преподобие!
- Какой мальчишка?
В дверь боязливо заглянул толстый, краснорожий аббат в чёрной сутане. Его жирный подбородок лежал полумесяцем на белом воротнике.
- Это приёмыш рыбной торговки с рынка, - тараторила Барбара. - Убежал от хозяйки и пропадал две недели неведомо где. Ещё сегодня тётка Теренция жаловалась мне. Отвести бы его сейчас на рынок…
Аббат вошёл в каморку.
- Ты что тут делал? Зачем сюда пришёл? Обворовать меня затеяли? Ограбить? - Лицо его покраснело, глаза налились кровью. Он стукнул тростью о пол и прохрипел: - Отвечай сейчас же, негодяй!
Я попятился, опрокинул кружку с водой и еле удержался на ногах. Он поднял трость.
- Ответишь ты или нет?
- Я не вор… - пробормотал я. - Я пришёл… я пришёл потому, что меня послал синьор Гоцци.
Аббат опустил палку. Брови у него стали круглыми от изумления.
- Кто? Синьор Гоцци? Зачем он тебя послал?
- Чтобы я отнёс медовые лепёшки этому мальчику. Синьор Гоцци сказал: «Пусть он хоть раз в жизни поест досыта за здоровье старого Карло Гоцци!»
Аббат изменился в лице. Он покраснел, растерянно замигал глазами, нижняя губа отвисла. Я видел, что он озадачен.
- Он сказал ещё: «Аббат Молинари богат, как Крез, а морит своих слуг голодом. Какая скотина!» - одним духом выговорил я.
Аббат вздрогнул, словно его ударили, и посмотрел налитыми кровью глазами сначала на меня, потом на Паскуале и на Барбару.
- Ах, пресвятые угодники! Чего только не наговорят люди! - вздохнула Барбара и принялась подбирать с пола черствые корки.
А Паскуале чуть-чуть усмехнулся. Аббат приосанился и оперся на трость.
- Ты смеешься, мальчик? Смейся. Это действительно смешно, что синьор Гоцци ведёт себя не так, как подобает графу и дворянину. Он верит сплетням и сует нос, куда его не просят! Старый болтун! Вся Венеция смеется над ним! - Он обернулся ко мне. - Передай это своему господину, и чтоб я тебя больше не видел! Барбара, выпроводи вон этого оборвыша, приятеля графа Карло Гоцци!
Барбара схватила меня за плечи и потащила в кухню.
- Отвести бы тебя к хозяйке, скверный мальчишка! - бормотала она. - Жаль, господин аббат не велел. Да уж попадись ты мне ещё раз в руки! - Она вытолкнула меня во двор и с треском захлопнула дверь.
Я вздохнул всей грудью и поплёлся к воротам. И вдруг я вспомнил, что мой Пульчинелла остался в каморке Паскуале! Как я вернусь без него к дяде Джузеппе? Если Барбара или господин аббат найдут куклу, они, наверное, разломают или сожгут её! Я повернул к дому и на цыпочках подошёл к окну каморки. Сердце у меня забилось. Аббат бил Паскуале.
Я присел на землю, пролез в узкое пространство между стеной и дверью, прислоненной к стене, и притаился. Если бы Барбара вышла на двор, она меня не увидела бы.
- Ты будешь ещё говорить, что я морю тебя голодом? Будешь? - спрашивал аббат.
После каждого вопроса слышался глухой удар. Паскуале стонал и плакал, и вдруг он закричал во весь голос:
- Буду! Всегда буду говорить! Всем буду говорить!
Аббат зарычал от злобы, и удары посыпались ещё чаще.
Я заткнул уши, закрыл глаза и, дрожа, прижался к стене. Сердце у меня сжалось. Бедный Паскуале! Тётка Теренция колотила меня всё-таки не так жестоко… И он ещё морит Паскуале голодом!.. А у того всё время болит нога. Хоть бы убежал он от аббата куда-нибудь!
Я отвёл руки от ушей и прислушался. Ударов больше не было, слышался только тихий плач, будто в каморке скулил щенок. Я выглянул из-за двери. На дворе - ни души. Я подполз к окошку и тихо позвал:
- Паскуале…
Плач умолк.
- Паскуале! - сказал я погромче.
- Это ты, Пеппо? Как они меня мучают! Я не могу больше, я уйду, я убегу от них… Это ничего, что нога болит, я всё-таки убегу отсюда!
Я снова пролез в окно и спрыгнул к нему. Он быстро вырыл Пульчинеллу из-под соломы.
- Идём скорее, Пеппо! Сейчас аббат обедает, а Барбара подает ему кушанья! Они нас не увидят!
Он попробовал встать на ноги и застонал от боли. На щеке у него была синяя вспухшая полоса от удара трости. Я взял его под мышки и подтянул к окну. Он снова застонал, когда пришлось согнуть больное колено, но всё же выкарабкался на двор. Я схватил Пульчинеллу и вылез следом за ним.
Мы пошли к воротам, держась возле самой стены, чтобы нас не увидели из верхних окон. Паскуале хромал, вцепившись мне в руку, и стискивал зубы, чтобы не стонать. Пот катился у него по лбу.
Наконец мы выбрались за ворота и пошли - не к мостику через канал - ведь там нас могли увидеть с подъезда, - а свернули по переулку в другую сторону. Каким длинным показался мне этот переулок! Каждый камень, каждая выбоина в мостовой были препятствиями в пути из-за больной ноги Паскуале. Я то и дело оглядывался, и каждый раз у меня замирало сердце: вдруг я услышу за нами тяжёлые шаги и увижу бегущую по переулку Барбару. Но никто не вышел из ворот.
Наконец мы добрели до перекрестка и завернули за угол. Теперь уж Барбара нас не увидит, если даже выбежит в переулок! Но едва мы прошли несколько шагов, как Паскуале пошатнулся, скользнул спиной по стене дома и сел на землю бледный, с мокрым лбом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51