Держа наготове кукол, мы с Паскуале невольно подпевали скрипке. Марш кончился, Пьетро потянул веревку занавеса - толпа зашумела и засмеялась. Её дыхание заколебало огни свечей. Я видел перед собой только освещенный пол сцены, маленькое кресло, в котором сидел больной Тарталья, и стоявшего возле него короля в бумажной короне.
Молчаливая жена Мариано дергала короля за спинную нитку, заставив его поднять ручки к деревянному лицу. Казалось, король рыдает.
- О сын мой Тарталья! О сын мой! Ты умрёшь, и старость моя пройдёт безутешная! - басил Мариано.
- Пусти, чёрт! - Пьетро толкнул меня локтем и вывел на сцену Панталоне в чёрном бархатном плаще. Король жаловался, Панталоне его утешал и придумывал, как бы рассмешить Тарталью.
- Созовём народ на празднество! - сказал король, и они оба медленно ушли за кулисы, топая деревянными ножками. А Тарталья остался в кресле, грустно повесив головку.
Я сбросил мешок, покрывавший двух кукол. Тяжело дыша, Паскуале поставил их за кулисы, и мы взяли ваги. Зрители знали, что сейчас выйдут министр Леандр и красавица Клариче и станут сговариваться, как бы им погубить Тарталью.
Но Паскуале, бледный, закусив губу, вывел на сцену толстого, краснорожего аббата в лиловых чулках, а я вытащил ему навстречу длинную, худую старуху с чёрными сережками, как две капли воды похожую на Барбару.
Они стали ссориться. Аббат требовал, чтобы Барбара подала ему на обед варёного осетра, жареную индюшку и сладкий пирог с яблоками. А Барбара уверяла его, что он не дал ей денег на расходы. Без денег она приготовила ему на обед только жареного паука, варёный крысиный хвост и двух мух под блошиным соусом.
Говор пошёл по балагану, потом - смех, потом - хохот. Зрители узнали аббата Молинари и его сварливую кухарку. Скупость аббата была известна всем в городе.
Паскуале старался говорить тягучим голосом, как аббат, а я говорил глухо, как из бочки, подражая Барбаре. Аббат размахивал ручками.
- Ты меня грабишь, ты меня разоряешь, ты сведёшь меня в могилу, проклятая старуха! - кричал он. - Пускай тебя черти в аду припекут за твое мотовство!
- Это вас припекут черти! - голосила Барбара. - Вы людей морите голодом, а сами обжираетесь, как боров!
- Вот именно, боров! - громко сказал кто-то в балагане, и тотчас же раздались крики:
- Ишь какой жирный! Угости его пауком, Барбара! Это известный скряга! Ай да кукольники!
Аббат и Барбара принялись драться и наскакивать друг на друга. Хохот стал громче.
Вдруг маленький Тарталья, похожий на Паскуале, поднял светлую головку и сказал:
- Вот дураки! Труффальдин, прогони их ко всем чертям!
Тут на сцену выскочил Труффальдин с дубинкой в руках и отщёлкал аббата и Барбару по головам. Отмахиваясь от его ударов и громко ревя, они проковыляли за кулисы.
Уже Барбара и аббат висели на гвоздиках за тропой. Уже Труффальдин ходил на руках, чтобы рассмешить Тарталью, уже Лиза выводила на сцену фею Моргану, - зрители ещё шумели и кричали так, что со сцены не было слышно ни слова.
Мариано опустил занавес.
Еле дыша, я слез с тропы. Усталый Паскуале утирал пот с лица. Синьор Гоцци подошёл к нам, весело смеясь.
- Молодцы, мальчики! Вот так и нужно развлекать зрителей нежданными шутками! Что же вы не радуетесь, Мариано? Завтра вся Венеция придёт в ваш балаган смотреть на разоблаченного скрягу - аббата Молинари!
- А если меня заберёт полиция за насмешки над его преподобием? - Мариано толкнул ногой ящик с куклами, отшвырнул в сторону молоток и, обернувшись к нам, сказал: - Посмейте только, чертенята, вывести этих кукол ещё раз - я вам шеи сверну!
- Какие глупости! Никто вас не тронет, Мариано! - крикнул ему вслед синьор Гоцци. - Неужели в Венеции даже смеяться нельзя свободно?
- Боюсь, что нельзя, синьор! - ответил дядя Джузеппе и подошёл к нам.
- Да как же вы посмели, скверные мальчишки, вывести этих кукол, не сказав мне ни слова?
Я охнул. Никогда ещё я не видел дядю Джузеппе таким сердитым. Глаза у него сверкали, и седые волосы торчали дыбом на голове.
- Ладно, потом поговорим! - сказал он сквозь зубы и полез на сцену устанавливать замок Креонты.
- Пустяки! - повторил Гоцци. - Никакой беды в этом нет. А шутка была остроумна!
Он отошёл к занавеске и выглянул в щель. Мы прижались в углу неподалеку. Он казался мне нашим единственным защитником.
Он не сердился на нас.
И вдруг чей-то голос сказал громко и явственно по ту сторону занавески:
- Подумать только, какое падение! Как опустился граф Карло Гоцци!
Синьор Гоцци вздрогнул и раздвинул занавеску. Это сказал один из двух щеголей, сидевших в креслах, а другой ответил ему:
- Да, печальная судьба! После великолепного театра Сан-Самуэле - жалкий балаган бродячего кукольника! После блестящей сатиры на королей сцены - на Гольдони и Кьяри - убогое зубоскальство над скупым аббатом и его кухаркой! Синьор Гоцци потешает своими сказками гондольеров, торговок, уличных мальчишек! Можно подумать, что старик спятил с ума!
- Так оно и есть! - сказал первый, зевая, и взглянул на часы. - Однако мы ещё успеем в театр посмотреть французскую комедию. Пойдём?
Они встали и ушли из балагана. Я взглянул на синьора Гоцци. Лицо его посерело. Он сгорбился. Глаза смотрели врозь, и тонкие губы шептали что-то. Он сел в углу на ящик с куклами и закрыл лицо руками.
- На тропу! - крикнул Мариано, ударив в бубен. Мы схватили кукол и полезли на тропу. Занавес раздвинулся. Тарталья и Труффальдин летали по воздуху, за ними гонялся дьявол с кузнечным мехом в руках и дул на них ветром. Дьявола водил Пьетро.
Мы с Паскуале работали усердно, исполняя всё, чему нас учил дядя Джузеппе. Зрители опять смеялись, шумели, хлопали. Но на душе у меня было смутно. Поскорей бы кончилось это представление! Сколько горя принесло оно всем! Но, увы, это было ещё не все!
Занавес задёрнулся во второй раз. Дядя Джузеппе стоял на коленях, укладывая на сцене три огромных апельсина. Как вдруг я услышал, что Мариано громко бранится с кем-то у задней двери.
- Ничего я не знаю! - кричал Мариано. - Никакого мальчишки тут нет! А за сцену я тебя не пущу! Пошла прочь, старая карга!
- Да тут же он, знаю, что тут! - кричал хорошо знакомый мне голос. - Говорю тебе, Барбара сама видела, как они оба сюда вошли! Пускай она со своим мальчишкой как хочет расправляется, а уж я-то заберу Джузеппе! Он на меня в приходской книге записан. Давай его сюда, разбойник!
Я обмер и чуть не свалился с тропы. Тётка Теренция проталкивалась мимо Мариано, красная, разъяренная, задыхающаяся от злости. Позади неё толпились любопытные, привлеченные криком. Она меня увидела, и я понял, что пропал…
- Да вон же он стоит, пакостный щенок! - взвизгнула она и кинулась ко мне. Я хотел соскочить с тропы, но было уже поздно. Она стащила меня за шиворот.
- Поди-ка, поди-ка сюда, Джузеппе!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51