в болезни будешь рождать детей, — изрек Всемогущий Всепрощающий Господь. — И к мужу твоему влечение твое, и он будет господствовать над тобою».
Вот что жгло ее изнутри — страсть к будущему мужу. Хотя ему было одиннадцать лет от роду и искал он не жену, а учителя. «Может, он всего лишь мальчик, — подумала Пегги, — но я уже женщина, я видела, каким мужчиной он станет, и я жажду его». Она прижала руку к груди; она показалась такой большой, мягкой, какой-то лишней на теле, которое всегда было угловатым и костлявым, словно неряшливо построенная хижина, но которое теперь смягчилось и пополнело, как телец, жиреющий, когда его обильно кормят.
Она вздрогнула, вспомнив вдруг, что происходит с разжиревшим тельцом, еще раз дотронулась до сорочки и стала Смотреть.
В далеком городке под названием Церковь Вигора юный Элвин в последний раз завтракал за материнским столом. Пожитки, которые он должен забрать с собой, направляясь в Хатрак, лежат на полу, у стола. По щекам матери бегут слезы, которых она даже не скрывает. Мальчик очень любит свою маму, но, уезжая из родного дома, не испытывает ни малейшего сожаления. Его дом теперь поглотила тьма, слишком много здесь невинной крови, чтобы он жаждал остаться. Он с нетерпением ждет момента отъезда, хочет начать свою жизнь в роли подмастерья кузнеца из Хатрака и найти ту девочку-светлячка, которая спасла при рождении его жизнь. Ему кусок в горло не лезет. Он опирается на стол, встает, целует маму…
Пегги отняла пальцы от сорочки и быстрым, стремительным движением захлопнула шкатулку, будто пытаясь поймать залетевшую внутрь муху.
«Он направляется сюда, чтобы найти меня. Чтобы начать жизнь, полную страданий и горечи. Плачь, Вера Миллер, лей слезы, но оплакивай не своего маленького мальчика Элвина, который уезжает на восток. Плачь по мне, по женщине, чью жизнь твой сын вскоре искалечит. Ты оплакиваешь судьбу еще одной одинокой, несчастной женщины».
Пегги передернулась, стряхивая с себя мрачное настроение серого рассвета, и быстро оделась, пригибая голову, чтобы не удариться о низкую крестовину чердачной крыши. За долгие годы она научилась выбрасывать из головы мысли об Элвине Миллере-младшем и полностью погружаться в обязанности дочери, помогающей родителям по хозяйству, и светлячка, оказывающего помощь соседям. Она могла часами не думать об этом мальчике, заставляя себя забыть о нем. Но сейчас это было сложнее, поскольку сегодня утром Элвин отправится в путь, он идет сюда, к Пегги. Но все же она нашла в себе силы отбросить горькие мысли.
Пегги раздвинула занавески выходящего на юг окна, села на стул и облокотилась о подоконник. Она смотрела на лес, который начинался неподалеку от гостиницы, доходил до реки Хатрак, переваливал через нее и направлялся к Гайо. Лес был почти не тронут, вырублен лишь с самого края, где были построены несколько свиных загонов. Конечно, отсюда Гайо была не видна, слишком далеко текла эта река, не помогал даже абсолютно прозрачный прохладный весенний воздух. Но то, что Пегги не могла увидеть глазами, мог легко отыскать гнездящийся внутри нее светлячок. Чтобы посмотреть на Гайо, ей нужно было отыскать какой-нибудь далекий огонек, затем проникнуть в него и смотреть его глазами как своими. Погрузившись в огонь сердца другого человека, она могла не только увидеть то, что видел этот человек, но и понять, что он думает, что чувствует и чего желает. Более того, в самых ярких языках пламени, обычно затуманенных шумом мыслей и желаний, она могла разглядеть тропки будущего, ожидающего этого человека, решения, которые ему предстоит принять, жизнь, которая его ждет, если он сделает тот или иной выбор в грядущие часы или дни.
Пегги многое видела в сердцах других людей, но почти не замечала, что творится внутри собственной души.
Иногда она представляла себя одиноким впередсмотрящим, мальчишкой, сидящим в корзине на вершине мачты. Не то чтобы она хоть раз в жизни видела настоящий корабль, — по Гайо ходили только баржи-плоскодонки, и всего один раз Пегги видела пароход, курсирующий по Каналу Ирраквы. Но она читала книги, которые иногда по ее просьбе привозил доктор Уитли Лекаринг из Дикэйна. Поэтому знала о том, что на мачте обычно находится впередсмотрящий. Отчаянно цепляясь за снасти и дерево мачты, чтобы не упасть, если судно внезапно качнет на волне или откуда ни возьмись налетит ветер, он целыми днями смотрит вперед, долгими часами несет вахту, вглядываясь в бесконечно пустой синий океан. Зимой его жалит мороз, летом жарит солнце, а он все смотрит и смотрит. На пиратском корабле впередсмотрящий караулит жертву. Китобой ищет китов. Но на большинстве судов он просто высматривает рифы, мели или землю на горизонте; судно в море поджидает много опасностей — буканьеры или заклятые враги родного флага…
Но много дней подряд впередсмотрящий не видит ничего, кроме волн да пышных облаков.
«Вот и я сижу в корзине впередсмотрящего, — подумала Пегги. — Посланная на мачту шестнадцать лет назад, в день, когда родилась. С тех пор я оттуда не слезала, ни разу я не покинула свой пост, ни разочка не позволила себе отдохнуть, скорчившись на узкой койке нижней палубы. Ни разу в жизни я не позволила закрыть за собой люк или затворить дверь. Я постоянно, постоянно несу вахту, следя за тем, что происходит вокруг. А поскольку вижу я не так, как остальные, то свое внутреннее око даже во сне не могу закрыть».
Выхода не было. От этого не убежать. Сидя на чердаке, она без особых усилий разглядела, что…
Мама, известная остальным как старушка Пег Гестер, а самой себе как Маргарет, готовит на кухне завтрак остановившимся переночевать в гостинице путникам. Не то чтобы у нее был дар к жарке-парке-варке, готовила она через силу, то ли дело Герти Смит, у которой обычная соленая свинина могла быть приготовлена сотней способов и каждый день иметь особый вкус. Дар Пег Гестер был связан с женским естеством, она была самой умелой повитухой в округе, а обереги для дома лучше нее не создавал никто. Однако хорошей гостинице нужен хороший стол, так что теперь, когда Деды не стало, пришлось браться за готовку ей. Поэтому сейчас она думает только о кухне и лучше ее не отвлекать, особенно дочке, которая болтается по дому без дела и большей частью вообще молчит. Такая девчонка испорченная стала, злая, жестокая, а когда-то была милой и доброй, но все в жизни когда-нибудь подходит к концу…
Как радостно узнать, что твоей родной маме ровным счетом наплевать на тебя. То, что Пегги видела, какая огромная любовь гнездится в сердце матери, ничего не меняло. Знание, что твоя мама способна любить от всего сердца, вряд ли послужит утешением, если знаешь, что именно тебя она не любит.
И папа, известный под именем Горация Гестера, владельца «Гостиницы Хатрак».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
Вот что жгло ее изнутри — страсть к будущему мужу. Хотя ему было одиннадцать лет от роду и искал он не жену, а учителя. «Может, он всего лишь мальчик, — подумала Пегги, — но я уже женщина, я видела, каким мужчиной он станет, и я жажду его». Она прижала руку к груди; она показалась такой большой, мягкой, какой-то лишней на теле, которое всегда было угловатым и костлявым, словно неряшливо построенная хижина, но которое теперь смягчилось и пополнело, как телец, жиреющий, когда его обильно кормят.
Она вздрогнула, вспомнив вдруг, что происходит с разжиревшим тельцом, еще раз дотронулась до сорочки и стала Смотреть.
В далеком городке под названием Церковь Вигора юный Элвин в последний раз завтракал за материнским столом. Пожитки, которые он должен забрать с собой, направляясь в Хатрак, лежат на полу, у стола. По щекам матери бегут слезы, которых она даже не скрывает. Мальчик очень любит свою маму, но, уезжая из родного дома, не испытывает ни малейшего сожаления. Его дом теперь поглотила тьма, слишком много здесь невинной крови, чтобы он жаждал остаться. Он с нетерпением ждет момента отъезда, хочет начать свою жизнь в роли подмастерья кузнеца из Хатрака и найти ту девочку-светлячка, которая спасла при рождении его жизнь. Ему кусок в горло не лезет. Он опирается на стол, встает, целует маму…
Пегги отняла пальцы от сорочки и быстрым, стремительным движением захлопнула шкатулку, будто пытаясь поймать залетевшую внутрь муху.
«Он направляется сюда, чтобы найти меня. Чтобы начать жизнь, полную страданий и горечи. Плачь, Вера Миллер, лей слезы, но оплакивай не своего маленького мальчика Элвина, который уезжает на восток. Плачь по мне, по женщине, чью жизнь твой сын вскоре искалечит. Ты оплакиваешь судьбу еще одной одинокой, несчастной женщины».
Пегги передернулась, стряхивая с себя мрачное настроение серого рассвета, и быстро оделась, пригибая голову, чтобы не удариться о низкую крестовину чердачной крыши. За долгие годы она научилась выбрасывать из головы мысли об Элвине Миллере-младшем и полностью погружаться в обязанности дочери, помогающей родителям по хозяйству, и светлячка, оказывающего помощь соседям. Она могла часами не думать об этом мальчике, заставляя себя забыть о нем. Но сейчас это было сложнее, поскольку сегодня утром Элвин отправится в путь, он идет сюда, к Пегги. Но все же она нашла в себе силы отбросить горькие мысли.
Пегги раздвинула занавески выходящего на юг окна, села на стул и облокотилась о подоконник. Она смотрела на лес, который начинался неподалеку от гостиницы, доходил до реки Хатрак, переваливал через нее и направлялся к Гайо. Лес был почти не тронут, вырублен лишь с самого края, где были построены несколько свиных загонов. Конечно, отсюда Гайо была не видна, слишком далеко текла эта река, не помогал даже абсолютно прозрачный прохладный весенний воздух. Но то, что Пегги не могла увидеть глазами, мог легко отыскать гнездящийся внутри нее светлячок. Чтобы посмотреть на Гайо, ей нужно было отыскать какой-нибудь далекий огонек, затем проникнуть в него и смотреть его глазами как своими. Погрузившись в огонь сердца другого человека, она могла не только увидеть то, что видел этот человек, но и понять, что он думает, что чувствует и чего желает. Более того, в самых ярких языках пламени, обычно затуманенных шумом мыслей и желаний, она могла разглядеть тропки будущего, ожидающего этого человека, решения, которые ему предстоит принять, жизнь, которая его ждет, если он сделает тот или иной выбор в грядущие часы или дни.
Пегги многое видела в сердцах других людей, но почти не замечала, что творится внутри собственной души.
Иногда она представляла себя одиноким впередсмотрящим, мальчишкой, сидящим в корзине на вершине мачты. Не то чтобы она хоть раз в жизни видела настоящий корабль, — по Гайо ходили только баржи-плоскодонки, и всего один раз Пегги видела пароход, курсирующий по Каналу Ирраквы. Но она читала книги, которые иногда по ее просьбе привозил доктор Уитли Лекаринг из Дикэйна. Поэтому знала о том, что на мачте обычно находится впередсмотрящий. Отчаянно цепляясь за снасти и дерево мачты, чтобы не упасть, если судно внезапно качнет на волне или откуда ни возьмись налетит ветер, он целыми днями смотрит вперед, долгими часами несет вахту, вглядываясь в бесконечно пустой синий океан. Зимой его жалит мороз, летом жарит солнце, а он все смотрит и смотрит. На пиратском корабле впередсмотрящий караулит жертву. Китобой ищет китов. Но на большинстве судов он просто высматривает рифы, мели или землю на горизонте; судно в море поджидает много опасностей — буканьеры или заклятые враги родного флага…
Но много дней подряд впередсмотрящий не видит ничего, кроме волн да пышных облаков.
«Вот и я сижу в корзине впередсмотрящего, — подумала Пегги. — Посланная на мачту шестнадцать лет назад, в день, когда родилась. С тех пор я оттуда не слезала, ни разу я не покинула свой пост, ни разочка не позволила себе отдохнуть, скорчившись на узкой койке нижней палубы. Ни разу в жизни я не позволила закрыть за собой люк или затворить дверь. Я постоянно, постоянно несу вахту, следя за тем, что происходит вокруг. А поскольку вижу я не так, как остальные, то свое внутреннее око даже во сне не могу закрыть».
Выхода не было. От этого не убежать. Сидя на чердаке, она без особых усилий разглядела, что…
Мама, известная остальным как старушка Пег Гестер, а самой себе как Маргарет, готовит на кухне завтрак остановившимся переночевать в гостинице путникам. Не то чтобы у нее был дар к жарке-парке-варке, готовила она через силу, то ли дело Герти Смит, у которой обычная соленая свинина могла быть приготовлена сотней способов и каждый день иметь особый вкус. Дар Пег Гестер был связан с женским естеством, она была самой умелой повитухой в округе, а обереги для дома лучше нее не создавал никто. Однако хорошей гостинице нужен хороший стол, так что теперь, когда Деды не стало, пришлось браться за готовку ей. Поэтому сейчас она думает только о кухне и лучше ее не отвлекать, особенно дочке, которая болтается по дому без дела и большей частью вообще молчит. Такая девчонка испорченная стала, злая, жестокая, а когда-то была милой и доброй, но все в жизни когда-нибудь подходит к концу…
Как радостно узнать, что твоей родной маме ровным счетом наплевать на тебя. То, что Пегги видела, какая огромная любовь гнездится в сердце матери, ничего не меняло. Знание, что твоя мама способна любить от всего сердца, вряд ли послужит утешением, если знаешь, что именно тебя она не любит.
И папа, известный под именем Горация Гестера, владельца «Гостиницы Хатрак».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108