На самом деле, полицейский хотел избавиться от Лу, и конечно, как только они подошли к подъезду дома, с противоположной стороны к ним бросилась малышка Сэнди. Ее вела молодая женщина. Оказалось, она воспитательница в частном детском саду. Девушка привела своих подопечных на игровую площадку, а когда пришло время возвращаться, не заметила лишнюю девочку. Фактически, она не обращала на это внимания, пока родители не разобрали остальных детей. Только тогда воспитательница поняла, что малышка не из ее группы.
Сэнди знала свое имя, но не могла произнести «Хамфриз». Расспросы не дали результата. Девушка пыталась выяснить, где живет Сэнди, но та не знала адреса. Тогда малышка взяла воспитательницу за руку и повела по улице. Они уже подходили к дому, когда девочка увидела родителей и побежала к ним.
Джорджина погладила ладонь подруги.
– Ты всегда находила оправдания для Лу. Разве не понятно, что происходит на самом деле? Мона сказала, Лу обвинял и ее. Если бы она не пригласила тебя на празднество, ты не уклонилась бы от обязанностей матери!
Эми защищала мужа.
– Лу был рассержен. Он не понимал, что говорит!
– Тогда, возможно, и нет. Но позднее понимал, и все же пытался порицать Мону и тебя за свою глупость.
Эми вскочила.
– Я не позволю тебе говорить в таком тоне о моем муже! Я счастливая женщина! Я имею все, что хочу! Мужа! Ребенка! Дом!
– Ладно. Не будем заводиться. Давай сменим тему. Спасибо, что прислала свою статью. Она великолепна.
Джорджина воздержалась от вопроса, что об этом думал Лу. Если он вообще что-то думал. Эми написала очаровательную работу об архитектурной истории Риверсайд Драйв. От раннего периода создания манхэттенской дороги вдоль реки Гудзон до настоящего времени: особняки, церкви и большие многоквартирные дома.
– Благодарю.
Тупик. Впервые в жизни Джорджина не знала, что сказать. Когда Ник Элбет утром этого дня звонил из Парижа, она рассказала ему о приезде Эми. «Птенчик? Передай ей мою любовь».
Эми Хамфриз не одобрит телефонную связь с Ником, тем более, любовную. Лучше воздержаться от малейшего намека на их отношения. Они были осторожны, чрезвычайно осторожны. Настолько, что никто не подозревал об этом.
То, что начиналось как слишком короткий день счастливых воспоминаний, пришло к унылому застою. Если бы Эми была хоть чуть-чуть другой, Джорджина нашла бы изящный выход. Но это Эми. Нельзя бросить ее в таком ужасном положении.
У меня еще один сюрприз! – радостно возвестила Джорджина. – Я веду нас всех на преображение к Видал Сассуну! Это касается и моей бесценной малютки Меллисанд.
Игнорируя протесты Эми, она приказала секретарю прислать машину. Потом, находчиво сославшись на необходимость собраться, из своей спальни позвонила в салон и записалась на прием. Новая краска «Блонд-лимон» отлично подойдет Эми. Чем больше Джорджина думала об этом, тем решительнее настраивалась заставить Эми воспрянуть духом.
Доброе дело сделано, можно с чистой совестью поехать с Ником на несколько дней в Париж. Ее персонал убежден, что она совершает один из своих частых рейдов по антикварным лавкам Монмартра. В последнюю поездку она приобрела уникальную коробку пластинок Ноэла Коуарда в нетронутых бумажных упаковках. Вместо того, чтобы продать граммофонные диски коллекционерам, она поместила их в рамки и развесила с двух сторон от великолепного снимка Коуарда. На фотографии он был запечатлен в наиболее элегантный период своего декаденства.
Ник? Париж? Все только по линии бизнеса.
ГЛАВА 14
НЬЮ-ЙОРК, 1986
Грубый удар Джона Саймона, «Палача» Бродвея, убедил Мону, что у нее нет выбора. Если она хочет играть ведущие роли, то должна подвергнуться пластической операции. Нужно сопротивляться настойчивым уверениям матери, будто Мона красива такая, какая есть, и собственному суеверному страху, что Господь расквитается с ней за вмешательство в дела природы. Хирург чихнет, скальпель соскользнет, и ее следующей ролью будет Квазимодо из «Собора Парижской Богоматери».
После пятнадцати лет в Нью-Йорке Билл Нел стал продюсером, его первая работа – возобновление бродвейской постановки «Частная жизнь» по пьесе Ноэла Коуарда. Он сомневался, что роль хрупкой, неистовой Аманды можно доверить американской актрисе, но уникальное воспроизведение Моной произношения лондонского высшего света убедило Билла взять ее.
«Восхитительно! Сама Герти Лоуренс не сделала бы лучше!» – совершенно искренне восхищался Билл Моной после генеральной репетиции. Она прекрасно двигалась, словно крадущаяся пантера. У нее была сногсшибательная стройная фигура, соблазнительность которой подчеркивалась костюмом в стиле двадцатых годов. Более того, ее голос и комедийный дар заставили собравшихся на предварительный просмотр выразить свое одобрение долго несмолкавшей овацией.
Но не Джона Саймона. Невезение состояло в том, что официальный бродвейский критик съел несвежую устрицу. Саймон, поклонник Ноэла Коуарда, согласился заменить заболевшего коллегу.
На следующий день театралы прочли в газетах, что пьеса выдержала испытание временем. Декорации, режиссура и туалеты исполнителей были просто великолепны. Игра, и особенно, произношение Моны Девидсон оказались прекрасными. За исключением одного фатального изъяна. «Есть нечто ужасное в том, что некрасивая женщина преподносит себя в качестве неистовой красавицы. Это настолько неубедительно, самонадеянно и нечестно, что вызывает в чувствительном зрителе не только отвращение, но и моральное возмущение».
– Подонок! Вошь – кричал Билл Нел, пытаясь утешить ее. – Все знают, что он настоящий убийца!
Мона вспомнила, как одна актриса, оскорбленная отзывом на свою игру, завлекла Джона Саймона в ресторан и вывернула ему на голову миску спагетти. Мона предпочла бы ударить его в сердце острой, как стилет, шляпной булавкой бабушки Давицки. Вместо этого она позвонила хирургу по пластическим операциям и договорилась об изменении формы носа.
Приняв это решение, Мона ругала себя, что ждала так долго. Ей тридцать пять лет, явно многовато для ролей инженю*. Она ненавидит Калифорнию, там холодно и сыро, и вообще, Голливуд – дурацкое место. Мона – нью-йоркская актриса, одна из тесно сплоченной группы, та, что играет третьестепенные роли в мыльных операх, делает рекламу и пытается выступать достойно на сценах бродвейских и других театров. Волна симпатий к Моне, вызванная грубостью Саймона, вознаграждала за обиду. Сыпались письма и звонки. Брент позвонил из своего нового офиса в Филадельфии. Ему сообщили дети.
– Мона, ты хочешь, чтобы я нанял человека побить его?
– Нет. Брент. Я хочу, чтобы ты выслал деньги для детей, которые ты задолжал за два года.
– О, это.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
Сэнди знала свое имя, но не могла произнести «Хамфриз». Расспросы не дали результата. Девушка пыталась выяснить, где живет Сэнди, но та не знала адреса. Тогда малышка взяла воспитательницу за руку и повела по улице. Они уже подходили к дому, когда девочка увидела родителей и побежала к ним.
Джорджина погладила ладонь подруги.
– Ты всегда находила оправдания для Лу. Разве не понятно, что происходит на самом деле? Мона сказала, Лу обвинял и ее. Если бы она не пригласила тебя на празднество, ты не уклонилась бы от обязанностей матери!
Эми защищала мужа.
– Лу был рассержен. Он не понимал, что говорит!
– Тогда, возможно, и нет. Но позднее понимал, и все же пытался порицать Мону и тебя за свою глупость.
Эми вскочила.
– Я не позволю тебе говорить в таком тоне о моем муже! Я счастливая женщина! Я имею все, что хочу! Мужа! Ребенка! Дом!
– Ладно. Не будем заводиться. Давай сменим тему. Спасибо, что прислала свою статью. Она великолепна.
Джорджина воздержалась от вопроса, что об этом думал Лу. Если он вообще что-то думал. Эми написала очаровательную работу об архитектурной истории Риверсайд Драйв. От раннего периода создания манхэттенской дороги вдоль реки Гудзон до настоящего времени: особняки, церкви и большие многоквартирные дома.
– Благодарю.
Тупик. Впервые в жизни Джорджина не знала, что сказать. Когда Ник Элбет утром этого дня звонил из Парижа, она рассказала ему о приезде Эми. «Птенчик? Передай ей мою любовь».
Эми Хамфриз не одобрит телефонную связь с Ником, тем более, любовную. Лучше воздержаться от малейшего намека на их отношения. Они были осторожны, чрезвычайно осторожны. Настолько, что никто не подозревал об этом.
То, что начиналось как слишком короткий день счастливых воспоминаний, пришло к унылому застою. Если бы Эми была хоть чуть-чуть другой, Джорджина нашла бы изящный выход. Но это Эми. Нельзя бросить ее в таком ужасном положении.
У меня еще один сюрприз! – радостно возвестила Джорджина. – Я веду нас всех на преображение к Видал Сассуну! Это касается и моей бесценной малютки Меллисанд.
Игнорируя протесты Эми, она приказала секретарю прислать машину. Потом, находчиво сославшись на необходимость собраться, из своей спальни позвонила в салон и записалась на прием. Новая краска «Блонд-лимон» отлично подойдет Эми. Чем больше Джорджина думала об этом, тем решительнее настраивалась заставить Эми воспрянуть духом.
Доброе дело сделано, можно с чистой совестью поехать с Ником на несколько дней в Париж. Ее персонал убежден, что она совершает один из своих частых рейдов по антикварным лавкам Монмартра. В последнюю поездку она приобрела уникальную коробку пластинок Ноэла Коуарда в нетронутых бумажных упаковках. Вместо того, чтобы продать граммофонные диски коллекционерам, она поместила их в рамки и развесила с двух сторон от великолепного снимка Коуарда. На фотографии он был запечатлен в наиболее элегантный период своего декаденства.
Ник? Париж? Все только по линии бизнеса.
ГЛАВА 14
НЬЮ-ЙОРК, 1986
Грубый удар Джона Саймона, «Палача» Бродвея, убедил Мону, что у нее нет выбора. Если она хочет играть ведущие роли, то должна подвергнуться пластической операции. Нужно сопротивляться настойчивым уверениям матери, будто Мона красива такая, какая есть, и собственному суеверному страху, что Господь расквитается с ней за вмешательство в дела природы. Хирург чихнет, скальпель соскользнет, и ее следующей ролью будет Квазимодо из «Собора Парижской Богоматери».
После пятнадцати лет в Нью-Йорке Билл Нел стал продюсером, его первая работа – возобновление бродвейской постановки «Частная жизнь» по пьесе Ноэла Коуарда. Он сомневался, что роль хрупкой, неистовой Аманды можно доверить американской актрисе, но уникальное воспроизведение Моной произношения лондонского высшего света убедило Билла взять ее.
«Восхитительно! Сама Герти Лоуренс не сделала бы лучше!» – совершенно искренне восхищался Билл Моной после генеральной репетиции. Она прекрасно двигалась, словно крадущаяся пантера. У нее была сногсшибательная стройная фигура, соблазнительность которой подчеркивалась костюмом в стиле двадцатых годов. Более того, ее голос и комедийный дар заставили собравшихся на предварительный просмотр выразить свое одобрение долго несмолкавшей овацией.
Но не Джона Саймона. Невезение состояло в том, что официальный бродвейский критик съел несвежую устрицу. Саймон, поклонник Ноэла Коуарда, согласился заменить заболевшего коллегу.
На следующий день театралы прочли в газетах, что пьеса выдержала испытание временем. Декорации, режиссура и туалеты исполнителей были просто великолепны. Игра, и особенно, произношение Моны Девидсон оказались прекрасными. За исключением одного фатального изъяна. «Есть нечто ужасное в том, что некрасивая женщина преподносит себя в качестве неистовой красавицы. Это настолько неубедительно, самонадеянно и нечестно, что вызывает в чувствительном зрителе не только отвращение, но и моральное возмущение».
– Подонок! Вошь – кричал Билл Нел, пытаясь утешить ее. – Все знают, что он настоящий убийца!
Мона вспомнила, как одна актриса, оскорбленная отзывом на свою игру, завлекла Джона Саймона в ресторан и вывернула ему на голову миску спагетти. Мона предпочла бы ударить его в сердце острой, как стилет, шляпной булавкой бабушки Давицки. Вместо этого она позвонила хирургу по пластическим операциям и договорилась об изменении формы носа.
Приняв это решение, Мона ругала себя, что ждала так долго. Ей тридцать пять лет, явно многовато для ролей инженю*. Она ненавидит Калифорнию, там холодно и сыро, и вообще, Голливуд – дурацкое место. Мона – нью-йоркская актриса, одна из тесно сплоченной группы, та, что играет третьестепенные роли в мыльных операх, делает рекламу и пытается выступать достойно на сценах бродвейских и других театров. Волна симпатий к Моне, вызванная грубостью Саймона, вознаграждала за обиду. Сыпались письма и звонки. Брент позвонил из своего нового офиса в Филадельфии. Ему сообщили дети.
– Мона, ты хочешь, чтобы я нанял человека побить его?
– Нет. Брент. Я хочу, чтобы ты выслал деньги для детей, которые ты задолжал за два года.
– О, это.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89