Так я подумал, не позвонить ли тебе, узнать нечто для рассказа Ее Величеству.
– Ах, Саймон… мы договорились… после Нового года.
– Как скажешь, дорогая. Я позвоню в полночь. На следующий год мы встретим новогодний праздник вместе.
Его звонок вывел Джорджину из приятного оцепенения, разрушив планы устроиться уютно в любимом старом фланелевом халате и тапочках из лисьего меха, подаренных Моной. Возбужденная, с бьющей через край энергией, она натянула голубые американские джинсы, техасские ковбойские сапоги и новый свитер, который продавался в ее магазинах и произвел впечатление разорвавшейся бомбы. Надев сверху старый кожаный плащ, туго затянутый в талии, и повязав поверх наспех расчесанных волос звездно-полосатый шарф а-ля бродяга, Джорджина вышла в зимний сумрак.
Нежданные слезы обожгли глаза. Удачливая девчонка. Снег уже перестал, но последние мягкие хлопья еще кружились в воздухе, вызывая радостное настроение. Вприпрыжку она побежала к реке. Было только начало шестого, но уже опускалась темнота. Серовато-розовый туман делал Темзу и здания на противоположном берегу странно нереальными.
Это ее маленькая часть мира, ее Лондон. Дик Виттингтон приехал в Лондон мальчишкой, без гроша в кармане и стал лорд-мэром. Джорджина тоже начинала с практически пустого места. Конечно, будет в лучших британских традициях, если она выйдет замуж за премьер-министра.
Джорджина поспешно возвращалась домой, в голове роились планы о предстоящей свадьбе. Где ее делать? В Вестминстерском Аббатстве? В соборе Святого Павла? На Трафальгарской площади? В отделе записей гражданского состояния района Челси? На станции метро «Пикадилли»? В маленькой деревенской церкви? Испытывая головокружение от возможностей, она свернула в Челси Мьюз в состоянии высшего возбуждения. Все мысли были в порядке.
Джорджина не заметила съежившегося человека на пороге своего дома, пока тот не шагнул вперед, небритый, воняющий перегаром, с мутными глазами.
– Счастливого Нового года, сердце мое! – Ник Элбет наступил на шнурок ботинка и навалился на Джорджину. – Я бросил ее! Ты выйдешь за меня?
Зловонное дыхание не остановило Джорджину от долгого поцелуя в тубы. Она затащила его в дом, раздела и выкупала, как младенца. Ник уснул раньше, чем она закончила взбивать подушки и укрыла его одеялом.
Джорджина крепко спала в кресле-качалке с журналом на коленях, когда телефонный звонок привел ее в ужас. Какой чертов дурак трезвонит среди ночи? Словно пьяная, она попыталась сфокусировать взгляд на часах. Полночь. Ее осенило: Саймон звонит пожелать ей счастливого Нового года и счастливой новой жизни с ним.
Неповоротливая фигура Ника Элбета потянулась, но он не проснулся. Джорджина притаилась, словно Саймон мог услышать ее движения по телефонным проводам. В конце концов, звонки прекратились только для того, чтобы снова начаться через минуту. Саймон не мог согласиться с ее отсутствием. Он, должно быть, предполагал, что телефонистка в Сандрингеме набрала неправильный номер.
Вначале, чувствуя вину при мысли о его нетерпении в ожидании ответа, Джорджина постепенно перешла от угрызений совести к ярости, когда Саймон настойчиво заставлял телефон звонить, звонить и звонить! Он что, больной? Зачем держать трубку столько времени? Разве непонятно, что могут быть только две причины, по которым телефон не отвечает? Либо ее нет дома, либо она дома, но не хочет поднимать трубку.
Наконец, Саймон сдался. Утром он снова попытается дозвониться, Джорджина уверена в этом. Поэтому у нее будет немного времени, чтобы придумать тактичный способ окончательно разочаровать его.
ГЛАВА 17
МОНА
Кровать. Самое любимое место, самое надежное и потайное. Ее библиотека. Экспериментальная сексуальная лаборатория, гимнастическая площадка, кинотеатр, репетиционный зал, бар, кафе-мороженое, салон красоты, синагога для уединенной молитвы.
Сейчас – это ее тюрьма. Мона прошла путь от одного из мушкетеров Дюма до «Человека в железной маске», героя романа того же автора.
Трудно поверить, что тонюсенькая хирургическая нить могла стать причиной такого разрушения. Инфекция, со злобной поспешностью распространившаяся в ее крови, казалось, торжествует победу. Пластическая операция прошла успешно, но пациент умирает. Во всяком случае, она будет хорошо смотреться в открытом гробу.
Как в настоящей мыльной опере, больная желает жить. Она, возможно, ужасно обезображена, но все еще мечтает поймать своего хирурга и бросить его под копыта бешеному быку.
Эта картина мести поддерживала ее в течение многих недель пребывания в больнице и после переезда домой, когда завершилась последняя восстановительная операция. «Железная» маска из хирургических шин и бинтов позволяла есть и говорить. Но, так как очки не помещались поверх повязок, было трудно читать. Болтать по телефону тоже стало проблемой. Попробовав позвонить в первый раз, она случайно ударила себя трубкой по носу и впала в панику, убежденная, что все сломала.
Мона хотела ходить, но боялась упасть или наткнуться на что-нибудь и снова оказаться в том кошмаре. Но дела, кажется, идут на поправку. Завтра она поедет в госпиталь снять маску, дай Бог, в последний раз.
– Я ничего не обещаю, – сказал доктор Минков на последнем осмотре. – Но все заживает прекрасно, даже лучше и быстрее, чем я ожидал.
– Крепкая крестьянская порода, – ответила Мона в манере Марии Успенской. Первая после операции попытка пошутить являлась добрым знаком скорого выздоровления.
Отдых, твердили все, только отдых. Выполнять такой наказ было не трудно. Целый день до возвращения детей из школы она дремала или смотрела телевизор. Поначалу Мона думала, что они злятся на нее из-за случившегося, эгоистичные маленькие выродки, пока до нее не дошло, что дети до безумия напуганы.
В первый день пребывания дома она очнулась от сна, ощутив, что Мелисса массажирует ей руки.
– Ма, кожа такая сухая. Помазать кремом?
– Как насчет того, чтобы сделать бедной старенькой матери маникюр? – таким образом она предлагала дочери мир. Мона часто бранила девочку за слишком большое внимание ногтям, вместо занятий музыкой или уборки собственной комнаты.
– Если сделаешь работу хорошо, я позволю тебе заняться моим педикюром.
Склонившись над руками матери, Мелисса между делом спросила:
– Эй, ма, кто такой Ник?
– Ник?
Он звонил или заходил?
Желая казаться ревнивой, Мелисса надула губы.
– Ты все время звала Ника. «Ник, дорогой… Ник, ты нужен мне!» Как ты могла не вспомнить меня или Грега? Мы ведь твои дети, правда? И были очень обижены.
Билл Нел молча сидел в углу спальни, это был его регулярный ежедневный визит. Он ухмыльнулся за спиной Мелиссы, словно говоря:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
– Ах, Саймон… мы договорились… после Нового года.
– Как скажешь, дорогая. Я позвоню в полночь. На следующий год мы встретим новогодний праздник вместе.
Его звонок вывел Джорджину из приятного оцепенения, разрушив планы устроиться уютно в любимом старом фланелевом халате и тапочках из лисьего меха, подаренных Моной. Возбужденная, с бьющей через край энергией, она натянула голубые американские джинсы, техасские ковбойские сапоги и новый свитер, который продавался в ее магазинах и произвел впечатление разорвавшейся бомбы. Надев сверху старый кожаный плащ, туго затянутый в талии, и повязав поверх наспех расчесанных волос звездно-полосатый шарф а-ля бродяга, Джорджина вышла в зимний сумрак.
Нежданные слезы обожгли глаза. Удачливая девчонка. Снег уже перестал, но последние мягкие хлопья еще кружились в воздухе, вызывая радостное настроение. Вприпрыжку она побежала к реке. Было только начало шестого, но уже опускалась темнота. Серовато-розовый туман делал Темзу и здания на противоположном берегу странно нереальными.
Это ее маленькая часть мира, ее Лондон. Дик Виттингтон приехал в Лондон мальчишкой, без гроша в кармане и стал лорд-мэром. Джорджина тоже начинала с практически пустого места. Конечно, будет в лучших британских традициях, если она выйдет замуж за премьер-министра.
Джорджина поспешно возвращалась домой, в голове роились планы о предстоящей свадьбе. Где ее делать? В Вестминстерском Аббатстве? В соборе Святого Павла? На Трафальгарской площади? В отделе записей гражданского состояния района Челси? На станции метро «Пикадилли»? В маленькой деревенской церкви? Испытывая головокружение от возможностей, она свернула в Челси Мьюз в состоянии высшего возбуждения. Все мысли были в порядке.
Джорджина не заметила съежившегося человека на пороге своего дома, пока тот не шагнул вперед, небритый, воняющий перегаром, с мутными глазами.
– Счастливого Нового года, сердце мое! – Ник Элбет наступил на шнурок ботинка и навалился на Джорджину. – Я бросил ее! Ты выйдешь за меня?
Зловонное дыхание не остановило Джорджину от долгого поцелуя в тубы. Она затащила его в дом, раздела и выкупала, как младенца. Ник уснул раньше, чем она закончила взбивать подушки и укрыла его одеялом.
Джорджина крепко спала в кресле-качалке с журналом на коленях, когда телефонный звонок привел ее в ужас. Какой чертов дурак трезвонит среди ночи? Словно пьяная, она попыталась сфокусировать взгляд на часах. Полночь. Ее осенило: Саймон звонит пожелать ей счастливого Нового года и счастливой новой жизни с ним.
Неповоротливая фигура Ника Элбета потянулась, но он не проснулся. Джорджина притаилась, словно Саймон мог услышать ее движения по телефонным проводам. В конце концов, звонки прекратились только для того, чтобы снова начаться через минуту. Саймон не мог согласиться с ее отсутствием. Он, должно быть, предполагал, что телефонистка в Сандрингеме набрала неправильный номер.
Вначале, чувствуя вину при мысли о его нетерпении в ожидании ответа, Джорджина постепенно перешла от угрызений совести к ярости, когда Саймон настойчиво заставлял телефон звонить, звонить и звонить! Он что, больной? Зачем держать трубку столько времени? Разве непонятно, что могут быть только две причины, по которым телефон не отвечает? Либо ее нет дома, либо она дома, но не хочет поднимать трубку.
Наконец, Саймон сдался. Утром он снова попытается дозвониться, Джорджина уверена в этом. Поэтому у нее будет немного времени, чтобы придумать тактичный способ окончательно разочаровать его.
ГЛАВА 17
МОНА
Кровать. Самое любимое место, самое надежное и потайное. Ее библиотека. Экспериментальная сексуальная лаборатория, гимнастическая площадка, кинотеатр, репетиционный зал, бар, кафе-мороженое, салон красоты, синагога для уединенной молитвы.
Сейчас – это ее тюрьма. Мона прошла путь от одного из мушкетеров Дюма до «Человека в железной маске», героя романа того же автора.
Трудно поверить, что тонюсенькая хирургическая нить могла стать причиной такого разрушения. Инфекция, со злобной поспешностью распространившаяся в ее крови, казалось, торжествует победу. Пластическая операция прошла успешно, но пациент умирает. Во всяком случае, она будет хорошо смотреться в открытом гробу.
Как в настоящей мыльной опере, больная желает жить. Она, возможно, ужасно обезображена, но все еще мечтает поймать своего хирурга и бросить его под копыта бешеному быку.
Эта картина мести поддерживала ее в течение многих недель пребывания в больнице и после переезда домой, когда завершилась последняя восстановительная операция. «Железная» маска из хирургических шин и бинтов позволяла есть и говорить. Но, так как очки не помещались поверх повязок, было трудно читать. Болтать по телефону тоже стало проблемой. Попробовав позвонить в первый раз, она случайно ударила себя трубкой по носу и впала в панику, убежденная, что все сломала.
Мона хотела ходить, но боялась упасть или наткнуться на что-нибудь и снова оказаться в том кошмаре. Но дела, кажется, идут на поправку. Завтра она поедет в госпиталь снять маску, дай Бог, в последний раз.
– Я ничего не обещаю, – сказал доктор Минков на последнем осмотре. – Но все заживает прекрасно, даже лучше и быстрее, чем я ожидал.
– Крепкая крестьянская порода, – ответила Мона в манере Марии Успенской. Первая после операции попытка пошутить являлась добрым знаком скорого выздоровления.
Отдых, твердили все, только отдых. Выполнять такой наказ было не трудно. Целый день до возвращения детей из школы она дремала или смотрела телевизор. Поначалу Мона думала, что они злятся на нее из-за случившегося, эгоистичные маленькие выродки, пока до нее не дошло, что дети до безумия напуганы.
В первый день пребывания дома она очнулась от сна, ощутив, что Мелисса массажирует ей руки.
– Ма, кожа такая сухая. Помазать кремом?
– Как насчет того, чтобы сделать бедной старенькой матери маникюр? – таким образом она предлагала дочери мир. Мона часто бранила девочку за слишком большое внимание ногтям, вместо занятий музыкой или уборки собственной комнаты.
– Если сделаешь работу хорошо, я позволю тебе заняться моим педикюром.
Склонившись над руками матери, Мелисса между делом спросила:
– Эй, ма, кто такой Ник?
– Ник?
Он звонил или заходил?
Желая казаться ревнивой, Мелисса надула губы.
– Ты все время звала Ника. «Ник, дорогой… Ник, ты нужен мне!» Как ты могла не вспомнить меня или Грега? Мы ведь твои дети, правда? И были очень обижены.
Билл Нел молча сидел в углу спальни, это был его регулярный ежедневный визит. Он ухмыльнулся за спиной Мелиссы, словно говоря:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89