Он точно так же овладевает и мной.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Черт подери, Джорджина! Какой тупой можно быть! Слухи – правда! Барон – мой отец! Роксана – моя сводная сестра! Вот почему мы так похожи. Мы одинаковые. Мы худшие половины друг друга. А он – наихудший из всех!
Любая другая женщина упала бы в обморок от такого признания. Джорджина не принадлежала к этому числу женщин.
– Когда ты догадался об этом? Или знал всегда? Ник поклялся, что не подозревал правду до дня, предшествующего его появлению в Челси на пороге ее дома на Новый год. Его родители встретили Д'Орсанвилей, когда отец после войны был офицером английской военной миссии в Париже. Когда Нику исполнилось два года, отец погиб на охоте. Мать жила несколько лет в Париже, а потом возвратилась в Девоншир. С раннего детства Ник проводил многие месяцы с Д'Орсанвилями, в их замке на Луаре или на яхте в Средиземном море.
– «Две горошины в стручке», так нас называли. Мы любили друг друга Джорджина, с дикой страстью невинных детей. До того дня, пока не открыли, что барон подсматривает за нами в специальное отверстие! Он отослал меня в мою комнату, а сам остался с ней и запер дверь.
Роксана никогда не рассказывала мне, что произошло. Помню, в то время я был всего лишь одиннадцати или двенадцатилетним мальчишкой. Я предпочел думать, что отец просто сделал ей страшный нагоняй. Потом он отослал меня обратно в Англию, в школу. Я не видел Роксану до того лета.
– До лета, когда ты разрушил мою жизнь?
– Ты льстишь мне, Джорджина.
– В действительности, ты спас мою жизнь. Если бы не ты, я никогда не приняла бы Мону и Эми, никогда не стала бы всемирно знаменитым дилером старинных вещей. В Челси Мьюз ты оставил три разбитых сердца.
Ник взял ее за руку.
– Ты такая сдержанная, такая контролирующая свои эмоции, Джорджина! Я знаю, тебе трудно понять, что значит быть захваченным ураганом желания. Захваченным вихрем удовольствий, еды, выпивки… и денег, конечно же, денег Роксаны, а потом оказаться снова вне этого, пока… – он резко остановился. – Ты помнишь фильм «Красные туфли»?
– Мойра Шерер.
– Я чувствую себя, как она. Я чувствую, что буду танцевать все быстрее и быстрее, пока не умру.
– А потом?
Потом началось действительно кошмарное существование. Роксана рассказала Нику о том дне, когда барон увидел их детские забавы. С тех пор она и ее отец стали любовниками. Роксана вскоре перестала считать их брак препятствием прежним отношениям с отцом.
– Почему ты не ушел?
– К тому времени? О Боже, Джорджина, к тому времени я был на крючке.
– Хорошая жизнь?
– Я имею ввиду на крючке! Чистейший кокаин. Лучшие коньяки. И море. Вот что, действительно, привязало меня. Случалось, на многие недели. Через Средиземное море, к греческим островам, Александрии, – Ник закрыл глаза, чтобы насладиться воспоминаниями. – Я совершенно забыл себя ради жизни одними лишь ощущениями.
Одну вещь Джорджина должна была узнать.
– Ты когда-нибудь любил меня?
– Я всегда любил тебя, – Ник сказал это, как простой факт, словно не могло возникнуть вопроса о правдивости такого заявления.
– Тогда почему я ничего не слышала о тебе?
– В Париже ты дала ясно понять, что не хочешь больше видеть меня. А я продолжал смотреть на твое фото с премьер-министром и, позднее, на снимки в газетах с этим испанишкой.
– Как насчет свертка, данного мне на хранение? Он нахмурился.
– Я надеялся, что ты не будешь упоминать это.
– Что ты имеешь ввиду?
– Ты открывала его?
– Конечно, нет.
– Возьми его. Откроем вместе.
Видеокассеты и фотографии.
– Не думаю, что мне хочется смотреть их, – сказала Джорджина.
– Ты должна взглянуть. Тогда ты поймешь, какую жизнь я вел.
– Ты там есть?
– Нет. Не на этих. Эти я украл, чтобы шантажировать Роксану ради получения развода. Она смеялась, говорила, что это ее частная жизнь.
– А барон есть на каких-нибудь пленках?
– Не на этих.
– А на других? Где они?
– В квартире.
– На Итон-сквер? Отлично. Достань их и принеси мне.
Неделю спустя после инструктажа Джорджины Роберто назначил барону встречу в квартире на Итон-сквер.
– Скажи ему, что он должен быть один.
Когда французский аристократ открыл дверь, Джорджина произнесла:
– Я думаю, мы встречались, когда Роксана заходила на чай в Челси Мьюз. Где видеомагнитофон?
Вместо «рабочих изумрудов», которые приберегались для встречи с банкирами, она надела жемчуг герцогини Винсдорской, за который заплатила на аукционе больше, чем принцесса Уэльская и Элизабет Тейлор. Это украшение придавало ей смелость высказать свое предложение. Копии пленок лежат в банковском сейфе. Если с ней случится нечто непредвиденное, даны указания передать кассеты средствам массовой информации.
В обмен на сохранение неприкосновенности личной жизни его семьи и репутации родового имени, барон организует тихий развод или аннулирование брака Роксаны и Ника Элбета.
– Любой, наиболее подходящий для вас вариант.
Барон принял поражение с аристократическим изяществом, предложив Джорджине бокал вина, чтобы скрепить договор.
– Простите за вопрос, но мне очень интересно, зачем женщине вашего достоинства нужно доходить до подобных крайностей ради мужчины столь ничтожного характера?
Ей это тоже было интересно.
ГЛАВА 26
МОНА
Рахиль Давицки.
– Мона, ты сошла с ума?
Телефонная связь с Тель-Авивом была до отвращения ясной. Ее мать находится за девять тысяч миль, сводя с ума израильтян, но ее голос звучит, словно она дома, в пределах физической досягаемости ворчливого недовольства.
– Это возможность, которую я так долго ждала.
Зачем Мона продолжает это делать? Не было причины звонить в Израиль. Она могла бы подождать возвращения Рахиль. Все равно, осталось бы еще два месяца для различных доводов и артистических советов перед выходом спектакля.
– Такая возможность! Возможность быть заживо кремированной этим нацистским критиком! Еврейская девочка из Бруклина играет Бланш Дюбуа? Ты напрашиваешься на это, и ты это получишь!
– Мама, дорогая, я актриса. Актриса играет роль. Джессика Тэнди играла Бланш. Она англичанка, ма. Вивьен Ли? Англичанка! Если они могут играть Бланш, то и я могу. Пожалуйста, не приводи мне никаких доводов. Я позвонила рассказать тебе новости. Думала, ты будешь гордиться мной.
– Кто говорит, что я не горжусь тобой? Я абсолютно горда тобой. Твой отец тоже бы гордился, царствие ему небесное.
Разговаривать с Рахиль, все равно, что учить пингвина танцевать.
– О'кей, ма. Должна бежать. Не бери с собой какую-нибудь одервеневшую мацу.
– Подожди минутку. Поговори со мной. А что с Калифорнией? Какую роль ты собираешься играть? Я думала, ты хочешь стать кинозвездой.
– Я и хочу стать кинозвездой, – терпеливо произнесла Мона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
– Что ты хочешь этим сказать?
– Черт подери, Джорджина! Какой тупой можно быть! Слухи – правда! Барон – мой отец! Роксана – моя сводная сестра! Вот почему мы так похожи. Мы одинаковые. Мы худшие половины друг друга. А он – наихудший из всех!
Любая другая женщина упала бы в обморок от такого признания. Джорджина не принадлежала к этому числу женщин.
– Когда ты догадался об этом? Или знал всегда? Ник поклялся, что не подозревал правду до дня, предшествующего его появлению в Челси на пороге ее дома на Новый год. Его родители встретили Д'Орсанвилей, когда отец после войны был офицером английской военной миссии в Париже. Когда Нику исполнилось два года, отец погиб на охоте. Мать жила несколько лет в Париже, а потом возвратилась в Девоншир. С раннего детства Ник проводил многие месяцы с Д'Орсанвилями, в их замке на Луаре или на яхте в Средиземном море.
– «Две горошины в стручке», так нас называли. Мы любили друг друга Джорджина, с дикой страстью невинных детей. До того дня, пока не открыли, что барон подсматривает за нами в специальное отверстие! Он отослал меня в мою комнату, а сам остался с ней и запер дверь.
Роксана никогда не рассказывала мне, что произошло. Помню, в то время я был всего лишь одиннадцати или двенадцатилетним мальчишкой. Я предпочел думать, что отец просто сделал ей страшный нагоняй. Потом он отослал меня обратно в Англию, в школу. Я не видел Роксану до того лета.
– До лета, когда ты разрушил мою жизнь?
– Ты льстишь мне, Джорджина.
– В действительности, ты спас мою жизнь. Если бы не ты, я никогда не приняла бы Мону и Эми, никогда не стала бы всемирно знаменитым дилером старинных вещей. В Челси Мьюз ты оставил три разбитых сердца.
Ник взял ее за руку.
– Ты такая сдержанная, такая контролирующая свои эмоции, Джорджина! Я знаю, тебе трудно понять, что значит быть захваченным ураганом желания. Захваченным вихрем удовольствий, еды, выпивки… и денег, конечно же, денег Роксаны, а потом оказаться снова вне этого, пока… – он резко остановился. – Ты помнишь фильм «Красные туфли»?
– Мойра Шерер.
– Я чувствую себя, как она. Я чувствую, что буду танцевать все быстрее и быстрее, пока не умру.
– А потом?
Потом началось действительно кошмарное существование. Роксана рассказала Нику о том дне, когда барон увидел их детские забавы. С тех пор она и ее отец стали любовниками. Роксана вскоре перестала считать их брак препятствием прежним отношениям с отцом.
– Почему ты не ушел?
– К тому времени? О Боже, Джорджина, к тому времени я был на крючке.
– Хорошая жизнь?
– Я имею ввиду на крючке! Чистейший кокаин. Лучшие коньяки. И море. Вот что, действительно, привязало меня. Случалось, на многие недели. Через Средиземное море, к греческим островам, Александрии, – Ник закрыл глаза, чтобы насладиться воспоминаниями. – Я совершенно забыл себя ради жизни одними лишь ощущениями.
Одну вещь Джорджина должна была узнать.
– Ты когда-нибудь любил меня?
– Я всегда любил тебя, – Ник сказал это, как простой факт, словно не могло возникнуть вопроса о правдивости такого заявления.
– Тогда почему я ничего не слышала о тебе?
– В Париже ты дала ясно понять, что не хочешь больше видеть меня. А я продолжал смотреть на твое фото с премьер-министром и, позднее, на снимки в газетах с этим испанишкой.
– Как насчет свертка, данного мне на хранение? Он нахмурился.
– Я надеялся, что ты не будешь упоминать это.
– Что ты имеешь ввиду?
– Ты открывала его?
– Конечно, нет.
– Возьми его. Откроем вместе.
Видеокассеты и фотографии.
– Не думаю, что мне хочется смотреть их, – сказала Джорджина.
– Ты должна взглянуть. Тогда ты поймешь, какую жизнь я вел.
– Ты там есть?
– Нет. Не на этих. Эти я украл, чтобы шантажировать Роксану ради получения развода. Она смеялась, говорила, что это ее частная жизнь.
– А барон есть на каких-нибудь пленках?
– Не на этих.
– А на других? Где они?
– В квартире.
– На Итон-сквер? Отлично. Достань их и принеси мне.
Неделю спустя после инструктажа Джорджины Роберто назначил барону встречу в квартире на Итон-сквер.
– Скажи ему, что он должен быть один.
Когда французский аристократ открыл дверь, Джорджина произнесла:
– Я думаю, мы встречались, когда Роксана заходила на чай в Челси Мьюз. Где видеомагнитофон?
Вместо «рабочих изумрудов», которые приберегались для встречи с банкирами, она надела жемчуг герцогини Винсдорской, за который заплатила на аукционе больше, чем принцесса Уэльская и Элизабет Тейлор. Это украшение придавало ей смелость высказать свое предложение. Копии пленок лежат в банковском сейфе. Если с ней случится нечто непредвиденное, даны указания передать кассеты средствам массовой информации.
В обмен на сохранение неприкосновенности личной жизни его семьи и репутации родового имени, барон организует тихий развод или аннулирование брака Роксаны и Ника Элбета.
– Любой, наиболее подходящий для вас вариант.
Барон принял поражение с аристократическим изяществом, предложив Джорджине бокал вина, чтобы скрепить договор.
– Простите за вопрос, но мне очень интересно, зачем женщине вашего достоинства нужно доходить до подобных крайностей ради мужчины столь ничтожного характера?
Ей это тоже было интересно.
ГЛАВА 26
МОНА
Рахиль Давицки.
– Мона, ты сошла с ума?
Телефонная связь с Тель-Авивом была до отвращения ясной. Ее мать находится за девять тысяч миль, сводя с ума израильтян, но ее голос звучит, словно она дома, в пределах физической досягаемости ворчливого недовольства.
– Это возможность, которую я так долго ждала.
Зачем Мона продолжает это делать? Не было причины звонить в Израиль. Она могла бы подождать возвращения Рахиль. Все равно, осталось бы еще два месяца для различных доводов и артистических советов перед выходом спектакля.
– Такая возможность! Возможность быть заживо кремированной этим нацистским критиком! Еврейская девочка из Бруклина играет Бланш Дюбуа? Ты напрашиваешься на это, и ты это получишь!
– Мама, дорогая, я актриса. Актриса играет роль. Джессика Тэнди играла Бланш. Она англичанка, ма. Вивьен Ли? Англичанка! Если они могут играть Бланш, то и я могу. Пожалуйста, не приводи мне никаких доводов. Я позвонила рассказать тебе новости. Думала, ты будешь гордиться мной.
– Кто говорит, что я не горжусь тобой? Я абсолютно горда тобой. Твой отец тоже бы гордился, царствие ему небесное.
Разговаривать с Рахиль, все равно, что учить пингвина танцевать.
– О'кей, ма. Должна бежать. Не бери с собой какую-нибудь одервеневшую мацу.
– Подожди минутку. Поговори со мной. А что с Калифорнией? Какую роль ты собираешься играть? Я думала, ты хочешь стать кинозвездой.
– Я и хочу стать кинозвездой, – терпеливо произнесла Мона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89