– Если такое случится, то это будет его собственная вина.
– Нет, что ты! Его установка – жить и растить этого мальчика. У него такие планы! Послушать его – дух захватывает! Можно подумать: получить сына – самое великое событие, которое когда-либо может произойти. Но, полагаю, что так оно и есть. – Она замолчала в замешательстве, сообразив, что говорит все это бесплодной женщине.
Ответ Джози последовал незамедлительно:
– Не надо меня жалеть. Я уже давно смирилась с тем, что другие женщины могут иметь детей, а я нет. Всякий раз нужно смотреть правде в глаза, и так всю жизнь.
К Линн сразу же вернулась ее рассудительность:
– Вот ты действительно глядишь ей в глаза, – поправила она. – Я помню тебя, когда у тебя была операция. Ты держалась поразительно. – Она улыбнулась. – Слава Богу, у тебя сейчас все в порядке…
– Это утверждение или вопрос?
– Я полагаю, и то и другое. Но ты ведь сейчас в порядке, разве нет? – встревожилась Линн.
– Никто не может знать этого определенно, – спокойно ответила Джози. – Разве можно вообще что-либо знать наверняка?
– Думаю, нет. Но не хочешь ли ты сказать, что… что у тебя что-то не так?
– Нет, я просто хочу сказать, что большинству из нас очень непросто научиться смотреть в лицо действительности.
Воцарилось молчание. Никто больше не произнес ни слова, пока Джози не поднялась, собираясь уходить. Она оставила после себя в комнате атмосферу легкого дискомфорта, ощущение незаполненного пространства, холодящую струю воздуха, загадочное откровение. Линн чувствовала себя так, словно ее отругали.
В понедельник, за день до отъезда, Роберт вернулся домой рано. Он купил новый чемодан и положил его на кровать, чтобы укладывать вещи. Его паспорт и дорожные чеки лежали на туалетном столике, а новый плащ висел на дверце шкафа.
За ужином Роберт находился в приподнятом настроении, будучи весь в предвкушении новых и неизвестных событий.
– Вы понимаете, это гораздо больше, чем просто вопрос прибыли. Мир на земле, ее будущее зависят от того, сможем ли мы наладить работу Европейского Содружества. Все эти восточные страны можно как-то присоединить к НАТО. Именно поэтому так важно заложить экономический фундамент. – Он говорил и не мог остановиться.
И наверху, уже после ужина, он все продолжал говорить, складывая и упаковывая вещи. Обычно он не позволял Линн делать это за него. Каждую очередную вещь он называл вслух, и Линн вычеркивала ее из списка, лежащего рядом.
– Блокнот, фотокамера, пленка, словарь. Ну, вот и все. Готово. – Он повернулся к ней: – Боже, как я буду по тебе скучать!
– Ты будешь слишком занят, чтобы скучать по кому-либо.
– По тебе – буду, – серьезно ответил он. – Да, а девочки наши, я думаю, уже в кровати. Я их поцелую на прощание завтра утром, если только они не будут еще спать.
– Они уже встанут.
– Я уеду затемно. А где Джульетта?
– Здесь, на постели, с той стороны. Пойду выведу ее.
– Нет-нет, я сам. Ну, давай, давай, пошли отсюда, – обратился он к собаке, и та, зевая и потягиваясь, лениво направилась за ним.
Примерно через полминуты Линн услышала из кухни разъяренный голос и бросилась вниз. Роберт возвышался над Энни, дрожащей в длинной ночной рубашке, со сморщенным и залитым слезами лицом. Перед ней на кухонном столе громоздились бульонная чашка, с верхом наполненная мороженым, взбитыми сливками, молочной карамелью и орешками. Верхушка башни была выложена кружочками бананов, а все сооружение полито шерри мараскино.
– Погляди! Ты только погляди на это! – гремел Роберт. – Неудивительно, что она никак не может похудеть! Ты свинья, Энни. Ты еще хуже, чем свинья, потому что тебе пристало иметь хоть какие-то мозги! Ты отвратительна, если хочешь знать!
Энни рыдала:
– Ты… Ты не имеешь права так говорить. Я никого не убила. Если я хочу быть толстой, я буду толстой, и это касается только меня.
– Ну, Энни, – успокаивала Линн, гладя девочку по голове. – Ты ведь плотно поужинала. Ты уже должна была быть в постели.
– Хватит тут телячьи нежности разводить! – вмешался Роберт. – В этом причина всех бед. Никакой дисциплины. Никакой силы воли. Что хотят, то и делают.
Он схватил чашку. Энни вцепилась в нее со своей стороны, и ее содержимое вывалилось через край на стол.
– Не трогай! – завопила Энни. – Я это хочу! Нет, это ужасно, – простонала Линн, я не вынесу! Роберт, ради Бога, позволь ей только попробовать, ну хоть одну ложечку! А потом она разрешит тебе это выбросить. Я уверена, что разрешит.
– «Разрешит» мне? Что ты хочешь этим сказать? В этом доме никто не вправе мне что-либо «разрешать». Я отец! И точка! – кричал он, окончательно завладев чашкой. – А это отправится куда ему следует – в мусорное ведро!
Крышка со стуком захлопнулась, и Энни закатилась в истерике:
– Это низко, подло! Ты худший в мире отец! Противный!
Может, я и противный, но ты бестолочь. Ты бы лучше взяла себя в руки. Линн запротестовала:
Роберт, это жестоко! Это правда, что Энни нужно следить за своим весом, но она не бестолочь! Она чудесная девочка и…
– Линн, хватит с ней нянчиться! Меня тошнит от этого.
– Не смей кричать на мамочку! Оставь ее в покое!
Они стояли друг против друга – высокий, подтянутый мужчина и маленькая толстая девочка, чей живот выдавался из-под ночной сорочки. Ее невзрачное, бледное личико от ярости пошло красными пятнами. Линн пришлось собрать в кулак всю свою волю, чтобы не потерять контроль над собой.
Пойдем наверх, я тебя уложу, – повторяла она спокойно. – Не принимай близко к сердцу.
Успокоив и уложив Энни, она вернулась в свою спальню, где читал Роберт.
– Ну что ж, – произнесла она, – чудесное прощание в последнюю ночь. Будет приятно вспомнить.
Куча рождественских открыток, которые нужно было надписать, лежала на столе рядом с его креслом. Он вытащил из нее фотографию семьи Фергюсонов, снявшихся на фоне венка из остролиста, стоявшего в гостиной на каминной полке. На ней все улыбались, даже Джульетта, со свисающим набок языком, выглядела счастливой. Роберт бросил снимок обратно в кучу и произнес с издевкой:
– Образцовая американская семья. Вот они все. Просто безупречные.
Выходящие из себя из-за тарелки с мороженым, – парировала Линн.
– Ты прекрасно знаешь, что все гораздо серьезнее. В корне всего лежит ее непослушание, ее вызывающее поведение.
– Ты назвал ее бестолочью. Это непростительно. Но это правда. Я занимаюсь с ней – ты ведь сама знаешь, сколько времени я провожу, пытаясь вытащить ее из плена диких привычек, я из кожи вон лезу, а она все еще приходит домой с тройками в дневнике! Я не знаю, что еще сказать.
Роберт встал, подошел к туалетному столику и принялся раскладывать ровными рядами свои расчески и щетки. Затем, отойдя к окну, аккуратно задернул занавеску, прикрыв подоконник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102