Он сидел на полу, держа полосатый мяч в три раза больше его физиономии, выглядывающей из-под густой черной шевелюры.
– Он выглядит как индеец, – сказала Линн, – он симпатичный.
Эмили перевернула фотографию.
– Прочти имя.
– Джереми Фергюсон, с любовью от Кериды, – прочитала Линн и замолчала. Она долго молчала. Затем спросила: – Где ты ее достала?
– Когда родился Бобби и тетя Джин приехала в гости, она привезла мне коробку снимков. Там были фотографии папы от рождения до колледжа, были мои бабушка с дедушкой, их родители, снимки 1880-х годов, действительно интересные, и тут я нашла эту фотографию, которая показалась мне не очень старой. Когда я спросила ее, что это за мальчик, она очень быстро сказала: «О, один дальний родственник семьи твоего папы, я точно не знаю кто. Я даже не представляю, как она ко мне попала», и сменила тему. Но она была очень взволнована, и, конечно, за этим что-то скрывалось. Кто это, мама?
Линн расстроилась. Слишком много событий сразу, слишком много, чтобы выдержать длинное и бесплодное объяснение и вопросы, на которые у нее не было сил отвечать.
– Не имею никакого представления, – сказала она.
– Мама, дорогая, посмотри мне в глаза и скажи мне правду.
Линн закрыла глаза, покачала головой и взмолилась:
– Не все ли тебе равно? Разве нам нужны лишние неприятности? Не усложняй вещи. Тебе совсем не обязательно знать.
Эмили настаивала.
– Ну, ты сама, не желая, уже мне ответила. Ты ответила мне, что у папы есть еще ребенок.
Линн вздохнула и сдалась.
– Да, хорошо. У него от первого брака есть мальчик. Я удивлена, что Джин хранит его фотографию. Должно быть, она очень его любит.
– А Керида? Она его мать?
– Да, послушай, Эмили, если твой отец узнает, что Джин дала тебе это, он очень рассердится.
– Она мне ее не давала. Я ее отвлекла, а позже, когда она стала ее искать, она ее не нашла.
– Эмили! Почему, ради Бога, ты делаешь такие вещи? – посетовала она.
– Потому что я хочу понять. У меня есть сводный брат, и я даже об этом не знаю. Такая таинственность не имеет смысла, если только за этим много чего не скрывается, а если так, то это может иметь смысл.
– Ты нарываешься на неприятности. Твой отец и так рассержен, а ты пытаешься усугубить ситуацию. А кроме того, он имеет право на личную жизнь, в конце концов. Поэтому оставь это в покое. Пожалуйста.
– Хорошо, мама, поскольку это тебя расстраивает. – Эмили, всхлипнув, разорвала фотографию. – Вот, с этим покончено. Но я хочу тебе сказать еще кое-что. Керида в Нью-Йорке.
– Боже мой, откуда ты это знаешь?
– Я не знаю это наверняка, но я кое-что сопоставила, – дедуктивный метод, Шерлок Холмс. Тогда в Нью-Йорке, еще до рождения Бобби, когда я там встречалась с тетей Джин, она провожала меня в такси к Большому Центральному вокзалу, я уже собиралась ехать домой, а она должна была высадиться за несколько кварталов до вокзала. Мы остановились на углу на красный свет, и я смогла увидеть, куда она пошла. Это был магазин с названием «Керида». Мама, это, должно быть, именно она.
Внезапно Линн увидела себя стоящей на улице с Томом, в тот день, когда они возвращались вместе на поезде. В витрине магазина она увидела картину с изображением овечек, а подписана она была именем «Керида». Она вспомнила чувство внезапного узнавания, укол ревности и любопытства, желание знать, желание не знать. Но после сегодняшнего утра это уже не имело никакого значения.
Она так и сказала:
– Это не имеет никакого значения, Эмили. Мне нет никакого дела до того, где она и кто она. Поэтому оставь Шерлока Холмса, хорошо?
– Ладно.
Эмили укладывала в чемодан среди джемперов маленького плюшевого белого медвежонка. У нее был строгий профиль, и, когда она внезапно повернулась к Линн, ее лицо выглядело старше ее возраста.
– Можно я у тебя что-то спрошу, мама?
Эта девочка с плюшевым зверьком, эта маленькая женщина…
– Почему ты никогда не вызывала полицию? Как бы в силу рефлекса Линн заняла оборонительную позицию.
– Твой папа не какой-нибудь пьянчужка, который приходит домой и бьет свою жену каждую субботу, – спокойно ответила она, поняв в тот же момент, что в точности повторяет слова Роберта.
– Но в ту ночь? Именно в ту ночь? Соседи слышали и позвонили, так что, видимо, дела обстояли очень плохо.
– Я не могла бы, Эмили. Не требуй от меня ответа, которого я не могу тебе дать. Пожалуйста, не надо.
На нее волной налетело ощущение той ужасной ночи, когда Уэбер столкнулся с Робертом. Тогда ее единственной мыслью было, что ее дети должны быть избавлены от этого отвратительного позора. Женщины, которые могли позволить своим детям наблюдать, как их отца уводит полиция, были свыше ее понимания, – пожалуй, если только они не были перед этим избиты… Но это к Линн не имело отношения, и Эмили это прекрасно знала.
– Мне жалко всех нас, – сказала Эмили, – и, как ни странно, папу тоже.
Да, как ни странно.
– Скажи мне, мама, можно мне спросить, что ты собираешься делать?
– Я собираюсь его оставить, – ответила Линн и разрыдалась.
В глазах белого медвежонка читалось удивление. Даже неодушевленный предмет был удивлен.
– Когда ты это решила?
– Сегодня утром. Это решение созрело сегодня утром. Почему сегодня, не раньше? Я не знаю. Я ничего не знаю.
– Это должно было когда-нибудь случиться, – сказала Эмили с жалостью.
Линн снова закрыла лицо, шепча как бы себе одной:
– Он был – он есть – он был – любовью всей моей жизни.
Эти сентиментальные мелодраматичные слова были чистейшей правдой.
– Порой мне кажется, что все, что с нами происходит, мне снится, – сказала Эмили.
Линн подняла голову и, глядя с мольбой на дочь, произнесла:
– Никогда не подчиняй себя и свою свободную волю ни одному мужчине, прошу тебя.
– Ни одному? Никогда? Ты это несерьезно, мама.
– Я полагаю, что нет. Но безусловно, не делай этого до поры до времени. Не допускай, чтобы Харрис тебя разочаровал. Не давай ему себя в обиду.
– Он никогда не будет меня обижать. Харрис уравновешенный. Он выдержанный. Он не бросается в крайности.
Да, это заметно. В нем также отсутствует искра, подумала Линн, вспомнив юного Роберта, который зажегся звездой на ее небосклоне.
– Если я что-то скажу тебе, ты не будешь смеяться? – и, прежде, чем Линн успела пообещать не смеяться, Эмили продолжала: – Мы составили список, каждый по отдельности, всех качеств, которые необходимы человеку, с которым ты вступаешь в брак, в котором отметили, имеет ли каждый из нас такие качества. Затем мы прочитали каждый список вслух, чтобы увидеть, насколько они совпадают. И они совпадают, почти в точности. Не кажется ли тебе, что это очень важно для нас? Харрис сказал, что его родители делали это, когда были молодыми, вот откуда у него появилась эта идея.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
– Он выглядит как индеец, – сказала Линн, – он симпатичный.
Эмили перевернула фотографию.
– Прочти имя.
– Джереми Фергюсон, с любовью от Кериды, – прочитала Линн и замолчала. Она долго молчала. Затем спросила: – Где ты ее достала?
– Когда родился Бобби и тетя Джин приехала в гости, она привезла мне коробку снимков. Там были фотографии папы от рождения до колледжа, были мои бабушка с дедушкой, их родители, снимки 1880-х годов, действительно интересные, и тут я нашла эту фотографию, которая показалась мне не очень старой. Когда я спросила ее, что это за мальчик, она очень быстро сказала: «О, один дальний родственник семьи твоего папы, я точно не знаю кто. Я даже не представляю, как она ко мне попала», и сменила тему. Но она была очень взволнована, и, конечно, за этим что-то скрывалось. Кто это, мама?
Линн расстроилась. Слишком много событий сразу, слишком много, чтобы выдержать длинное и бесплодное объяснение и вопросы, на которые у нее не было сил отвечать.
– Не имею никакого представления, – сказала она.
– Мама, дорогая, посмотри мне в глаза и скажи мне правду.
Линн закрыла глаза, покачала головой и взмолилась:
– Не все ли тебе равно? Разве нам нужны лишние неприятности? Не усложняй вещи. Тебе совсем не обязательно знать.
Эмили настаивала.
– Ну, ты сама, не желая, уже мне ответила. Ты ответила мне, что у папы есть еще ребенок.
Линн вздохнула и сдалась.
– Да, хорошо. У него от первого брака есть мальчик. Я удивлена, что Джин хранит его фотографию. Должно быть, она очень его любит.
– А Керида? Она его мать?
– Да, послушай, Эмили, если твой отец узнает, что Джин дала тебе это, он очень рассердится.
– Она мне ее не давала. Я ее отвлекла, а позже, когда она стала ее искать, она ее не нашла.
– Эмили! Почему, ради Бога, ты делаешь такие вещи? – посетовала она.
– Потому что я хочу понять. У меня есть сводный брат, и я даже об этом не знаю. Такая таинственность не имеет смысла, если только за этим много чего не скрывается, а если так, то это может иметь смысл.
– Ты нарываешься на неприятности. Твой отец и так рассержен, а ты пытаешься усугубить ситуацию. А кроме того, он имеет право на личную жизнь, в конце концов. Поэтому оставь это в покое. Пожалуйста.
– Хорошо, мама, поскольку это тебя расстраивает. – Эмили, всхлипнув, разорвала фотографию. – Вот, с этим покончено. Но я хочу тебе сказать еще кое-что. Керида в Нью-Йорке.
– Боже мой, откуда ты это знаешь?
– Я не знаю это наверняка, но я кое-что сопоставила, – дедуктивный метод, Шерлок Холмс. Тогда в Нью-Йорке, еще до рождения Бобби, когда я там встречалась с тетей Джин, она провожала меня в такси к Большому Центральному вокзалу, я уже собиралась ехать домой, а она должна была высадиться за несколько кварталов до вокзала. Мы остановились на углу на красный свет, и я смогла увидеть, куда она пошла. Это был магазин с названием «Керида». Мама, это, должно быть, именно она.
Внезапно Линн увидела себя стоящей на улице с Томом, в тот день, когда они возвращались вместе на поезде. В витрине магазина она увидела картину с изображением овечек, а подписана она была именем «Керида». Она вспомнила чувство внезапного узнавания, укол ревности и любопытства, желание знать, желание не знать. Но после сегодняшнего утра это уже не имело никакого значения.
Она так и сказала:
– Это не имеет никакого значения, Эмили. Мне нет никакого дела до того, где она и кто она. Поэтому оставь Шерлока Холмса, хорошо?
– Ладно.
Эмили укладывала в чемодан среди джемперов маленького плюшевого белого медвежонка. У нее был строгий профиль, и, когда она внезапно повернулась к Линн, ее лицо выглядело старше ее возраста.
– Можно я у тебя что-то спрошу, мама?
Эта девочка с плюшевым зверьком, эта маленькая женщина…
– Почему ты никогда не вызывала полицию? Как бы в силу рефлекса Линн заняла оборонительную позицию.
– Твой папа не какой-нибудь пьянчужка, который приходит домой и бьет свою жену каждую субботу, – спокойно ответила она, поняв в тот же момент, что в точности повторяет слова Роберта.
– Но в ту ночь? Именно в ту ночь? Соседи слышали и позвонили, так что, видимо, дела обстояли очень плохо.
– Я не могла бы, Эмили. Не требуй от меня ответа, которого я не могу тебе дать. Пожалуйста, не надо.
На нее волной налетело ощущение той ужасной ночи, когда Уэбер столкнулся с Робертом. Тогда ее единственной мыслью было, что ее дети должны быть избавлены от этого отвратительного позора. Женщины, которые могли позволить своим детям наблюдать, как их отца уводит полиция, были свыше ее понимания, – пожалуй, если только они не были перед этим избиты… Но это к Линн не имело отношения, и Эмили это прекрасно знала.
– Мне жалко всех нас, – сказала Эмили, – и, как ни странно, папу тоже.
Да, как ни странно.
– Скажи мне, мама, можно мне спросить, что ты собираешься делать?
– Я собираюсь его оставить, – ответила Линн и разрыдалась.
В глазах белого медвежонка читалось удивление. Даже неодушевленный предмет был удивлен.
– Когда ты это решила?
– Сегодня утром. Это решение созрело сегодня утром. Почему сегодня, не раньше? Я не знаю. Я ничего не знаю.
– Это должно было когда-нибудь случиться, – сказала Эмили с жалостью.
Линн снова закрыла лицо, шепча как бы себе одной:
– Он был – он есть – он был – любовью всей моей жизни.
Эти сентиментальные мелодраматичные слова были чистейшей правдой.
– Порой мне кажется, что все, что с нами происходит, мне снится, – сказала Эмили.
Линн подняла голову и, глядя с мольбой на дочь, произнесла:
– Никогда не подчиняй себя и свою свободную волю ни одному мужчине, прошу тебя.
– Ни одному? Никогда? Ты это несерьезно, мама.
– Я полагаю, что нет. Но безусловно, не делай этого до поры до времени. Не допускай, чтобы Харрис тебя разочаровал. Не давай ему себя в обиду.
– Он никогда не будет меня обижать. Харрис уравновешенный. Он выдержанный. Он не бросается в крайности.
Да, это заметно. В нем также отсутствует искра, подумала Линн, вспомнив юного Роберта, который зажегся звездой на ее небосклоне.
– Если я что-то скажу тебе, ты не будешь смеяться? – и, прежде, чем Линн успела пообещать не смеяться, Эмили продолжала: – Мы составили список, каждый по отдельности, всех качеств, которые необходимы человеку, с которым ты вступаешь в брак, в котором отметили, имеет ли каждый из нас такие качества. Затем мы прочитали каждый список вслух, чтобы увидеть, насколько они совпадают. И они совпадают, почти в точности. Не кажется ли тебе, что это очень важно для нас? Харрис сказал, что его родители делали это, когда были молодыми, вот откуда у него появилась эта идея.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102