Еще утром мечтал заработать миллион, а теперь мои мысли заняты совсем другим.
Парадоксальна наша жизнь. Не знаем мы своего будущего. И слава Богу, что не знаем. Проснувшись, тешим себя надеждами на удачный денек, а к вечеру уже торопимся в прозекторскую, чтобы уладить все формальности.
Областная больница находилась под малахитовой Малаховкой. Кажется, раньше здесь была барская усадьба, потом к ней пристроили несколько панельных корпусов и окружили территорию бетонным забором, дырявым от времени.
Без труда нашел типичное одноэтажное здание, прячущееся в плотных деревьях и кустарнике. На стене была прибита вывеска с намалеванным лютиком. На лавочке курили два работника мертвецкой с пропойными гладиаторскими рожами. У порога лежала собака, похожая на пьяную привокзальную бабу.
— Мужики, — обратился к пролетариям покойницкой. — Где тут оформляют похороны?
— Погребения-с, — поправил один из работников и крикнул в открытую дверь. — Лаванда Обхуиновна?! — И мне: — Кто ушел-то?
— Куда ушел? — не понял.
— Туда, — ухмыльнулись мои собеседники, дергаясь костлявыми плечами к небу.
— Сестра, — солгал, чтобы снять все вопросы.
Наконец из прозекторской выступила тяжелая бой-баба с такой размалеванной физиономией, что у меня возникло впечатление — участвую в постановки японского театра «кабуки».
— Какая Ф.И.О.? — вопросила дама и оценивающе глянула на меня, как таджикский бай на афганского раба.
Я прекрасно понял этот взгляд и, назвав фамилию усопшей, вырвал из кармана пять американских ассигнаций:
— Лаванда Обхуиновна, чтобы без проблем?
— А какие проблемы? — заулыбалась та, как полная южная луна. Контингент у нас спокойный. Еще не один не убежал, — пошутив под одобрительный смешок мужичков, пообещала организовать вывоз тела Шепотинник Л.И. и погребение его на местном кладбище в самых лучших традициях: сосновый гроб, еловые венки, белые тапочки…
— Белые тапочки, — повторил я и покинул общество веселеньких стервятников, впрочем, не осуждая их: каждый кормится, как может.
Итак, самая главная проблема текущего дня была практически решена завтра в полдень похороны. Мое оптовое приобретение продуктов оказалось весьма кстати. М-да. Устроим поминки с теми, кто знал Лидию. Эх, Лидия-Лидия! Как же так? Эх-ма, жизнь наша! И устремляюсь на очередном частном авто в город, уже темнеющим в смурых сумерках.
Что и говорить, день выдался сумасбродным. Такое впечатление, что некая мрачная сила решила испытать меня на прочность. За что такая честь? Не ведаю, да знаю, что удары рока надо держать. В противном случае, теряется всякий смысл делать вид, что живешь.
Позже выяснится, что этот день был печальным, но и самым спокойным в моей продолжающейся молодой жизни. Этого не знал и поэтому чувствовал себя разбитым и утомленным.
Шаркая по сбитым ступенькам лестницы родного дома, вновь услышал телефонный трезвон в квартире и нервные вопли Илюши. Что за проклятие, взвился я, когда-нибудь этот наглый бедлам закончится или нет?
У двери страдал с ключами старенький сосед Павлин Павлинович Павлов, по прозвищу Павиан Павианович из-за пористой краснознаменной рожицы, похожей понятно на что.
— Чегось не открывается, мил человек?
— Сейчас, батя, — хрустнул ключом в замке и завалился в прихожую. Павлиныч, иди на кухню, — успел крикнуть, — помянем Лидию. А ты не ори, как ненормальный, — обратился к страдающему Илье и вырывал трубку из аппарата. — Да?!
— Добрый вечер, — услышал голос и узнал его.
«Добрый вечер» — это надо было так попасть в масть, но сдержал свои бушующие чувства:
— Я слушаю, Мая?
— Я бы хотела с тобой встретиться, Слава.
— Зачем?
— Поговорить.
— О чем?
— Не хами.
Вечная борьба противоположностей: принцесса и нищий. Но почему принцесса мечтает о встрече с голодранцем? Какие на то причины? Покувыркаться на панцирной кровати? Нет. Поговорить по душам? Нет. Поведать некую страшную тайну? Вот это возможно.
— Хорошо, — говорю я, — приезжай ко мне.
— Лучше встретимся в ресторане «Метрополя», — говорит так, будто приглашает кушать пирожки с тушканчиками на углу Тверской и Ямской.
— Прости, — говорю не без пафоса, — у меня серьезные причины, чтобы сегодня быть дома.
— Какие причины? — голос, где звенит на морозе ультрамариновая сталь.
Я отвечаю на этот вопрос — и девушка после коматозной заминки интересуется адресом.
— К нам в гости прибудет принцесса, — сообщаю новость Илюше. — Веди себя хорошо. Договорились?
Тот увлечен пазлами и не обращает на меня внимания. Я топаю на кухню, где хозяйничает сосед Павлов: рубит колбасу на колесики и режет на куски черный хлеб:
— Лидия, вправду, померла?
— Павлиныч, этим не шутят, — открываю бутылку водки. — Давай, помянем рабу Божью, — наполняю стаканы. — Хорошая она была.
— Господи, вот дела какие, — морщится сосед. — А как же Илья теперь?
— Спроси, что полегче, батя, — и заглатываю водку — и пью её, как воду.
Как ответить на вопросы, которые пока не имеют ответа? Остается только жить и верить, что жизнь сама найдет идеальное решение.
Скоро знакомое мне спортивно-буржуазное авто закатывает в наш пролетарский дворик. Я же сижу на балконе и по телефону обзваниваю всех, кто знал Лидию.
— Какое несчастье, — говорят люди, — такая молодая. Как же так? Почему?
Я отвечаю дежурными фразами и чувствую раздражение от общей бестолковости и слезливости. Такое впечатление: живые от дум, что тоже когда-нибудь падут питательными брикетами в землю, приходят в ужас и теряют последний ум.
Тем временем из авто выходит девушка Мая — она легка и модна. Осматривается, как звездолетчица, попавшая на незнакомую и опасную планету. Беспардонным окриком привлекаю её внимание — указываю рукой на подъезд. Чувствую: во мне корежится скверненький тушинский люмпен с множеством комплексов, да ничего не могу с собой поделать.
— Привет, — открываю дверь аристократической особе. — Проходи и знакомься — Павиан… э-э-э… Павлин Павлинович, а это Илюша. Так мы живем, — говорю вызывающе. — И так живет большинство граждан России.
— Прекрати, гражданин России, — морщит носик. — И что в этом хорошего?
Я не успеваю ответить — на авансцену выступает Илья Шепотинник, артист театра имени себя. Осмыслив, что перед ним новый незнакомый человек, он принимается гримасничать, как обезьянка на плече укротителя, и городить зоофилософскую белиберду:
— Птица страус бежит быстрее, чем самая быстрая лошадь, но и она тяжело прячет голову в тяжелую землю; так и человек, который ещё не может летать. Тяжелой называется у него земля и жизнь: так хочет дух тяжести! Но кто хочет сделаться легким и птицей, тот должен любить самого себя.
— Не обращай внимания, — сказал я на это.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
Парадоксальна наша жизнь. Не знаем мы своего будущего. И слава Богу, что не знаем. Проснувшись, тешим себя надеждами на удачный денек, а к вечеру уже торопимся в прозекторскую, чтобы уладить все формальности.
Областная больница находилась под малахитовой Малаховкой. Кажется, раньше здесь была барская усадьба, потом к ней пристроили несколько панельных корпусов и окружили территорию бетонным забором, дырявым от времени.
Без труда нашел типичное одноэтажное здание, прячущееся в плотных деревьях и кустарнике. На стене была прибита вывеска с намалеванным лютиком. На лавочке курили два работника мертвецкой с пропойными гладиаторскими рожами. У порога лежала собака, похожая на пьяную привокзальную бабу.
— Мужики, — обратился к пролетариям покойницкой. — Где тут оформляют похороны?
— Погребения-с, — поправил один из работников и крикнул в открытую дверь. — Лаванда Обхуиновна?! — И мне: — Кто ушел-то?
— Куда ушел? — не понял.
— Туда, — ухмыльнулись мои собеседники, дергаясь костлявыми плечами к небу.
— Сестра, — солгал, чтобы снять все вопросы.
Наконец из прозекторской выступила тяжелая бой-баба с такой размалеванной физиономией, что у меня возникло впечатление — участвую в постановки японского театра «кабуки».
— Какая Ф.И.О.? — вопросила дама и оценивающе глянула на меня, как таджикский бай на афганского раба.
Я прекрасно понял этот взгляд и, назвав фамилию усопшей, вырвал из кармана пять американских ассигнаций:
— Лаванда Обхуиновна, чтобы без проблем?
— А какие проблемы? — заулыбалась та, как полная южная луна. Контингент у нас спокойный. Еще не один не убежал, — пошутив под одобрительный смешок мужичков, пообещала организовать вывоз тела Шепотинник Л.И. и погребение его на местном кладбище в самых лучших традициях: сосновый гроб, еловые венки, белые тапочки…
— Белые тапочки, — повторил я и покинул общество веселеньких стервятников, впрочем, не осуждая их: каждый кормится, как может.
Итак, самая главная проблема текущего дня была практически решена завтра в полдень похороны. Мое оптовое приобретение продуктов оказалось весьма кстати. М-да. Устроим поминки с теми, кто знал Лидию. Эх, Лидия-Лидия! Как же так? Эх-ма, жизнь наша! И устремляюсь на очередном частном авто в город, уже темнеющим в смурых сумерках.
Что и говорить, день выдался сумасбродным. Такое впечатление, что некая мрачная сила решила испытать меня на прочность. За что такая честь? Не ведаю, да знаю, что удары рока надо держать. В противном случае, теряется всякий смысл делать вид, что живешь.
Позже выяснится, что этот день был печальным, но и самым спокойным в моей продолжающейся молодой жизни. Этого не знал и поэтому чувствовал себя разбитым и утомленным.
Шаркая по сбитым ступенькам лестницы родного дома, вновь услышал телефонный трезвон в квартире и нервные вопли Илюши. Что за проклятие, взвился я, когда-нибудь этот наглый бедлам закончится или нет?
У двери страдал с ключами старенький сосед Павлин Павлинович Павлов, по прозвищу Павиан Павианович из-за пористой краснознаменной рожицы, похожей понятно на что.
— Чегось не открывается, мил человек?
— Сейчас, батя, — хрустнул ключом в замке и завалился в прихожую. Павлиныч, иди на кухню, — успел крикнуть, — помянем Лидию. А ты не ори, как ненормальный, — обратился к страдающему Илье и вырывал трубку из аппарата. — Да?!
— Добрый вечер, — услышал голос и узнал его.
«Добрый вечер» — это надо было так попасть в масть, но сдержал свои бушующие чувства:
— Я слушаю, Мая?
— Я бы хотела с тобой встретиться, Слава.
— Зачем?
— Поговорить.
— О чем?
— Не хами.
Вечная борьба противоположностей: принцесса и нищий. Но почему принцесса мечтает о встрече с голодранцем? Какие на то причины? Покувыркаться на панцирной кровати? Нет. Поговорить по душам? Нет. Поведать некую страшную тайну? Вот это возможно.
— Хорошо, — говорю я, — приезжай ко мне.
— Лучше встретимся в ресторане «Метрополя», — говорит так, будто приглашает кушать пирожки с тушканчиками на углу Тверской и Ямской.
— Прости, — говорю не без пафоса, — у меня серьезные причины, чтобы сегодня быть дома.
— Какие причины? — голос, где звенит на морозе ультрамариновая сталь.
Я отвечаю на этот вопрос — и девушка после коматозной заминки интересуется адресом.
— К нам в гости прибудет принцесса, — сообщаю новость Илюше. — Веди себя хорошо. Договорились?
Тот увлечен пазлами и не обращает на меня внимания. Я топаю на кухню, где хозяйничает сосед Павлов: рубит колбасу на колесики и режет на куски черный хлеб:
— Лидия, вправду, померла?
— Павлиныч, этим не шутят, — открываю бутылку водки. — Давай, помянем рабу Божью, — наполняю стаканы. — Хорошая она была.
— Господи, вот дела какие, — морщится сосед. — А как же Илья теперь?
— Спроси, что полегче, батя, — и заглатываю водку — и пью её, как воду.
Как ответить на вопросы, которые пока не имеют ответа? Остается только жить и верить, что жизнь сама найдет идеальное решение.
Скоро знакомое мне спортивно-буржуазное авто закатывает в наш пролетарский дворик. Я же сижу на балконе и по телефону обзваниваю всех, кто знал Лидию.
— Какое несчастье, — говорят люди, — такая молодая. Как же так? Почему?
Я отвечаю дежурными фразами и чувствую раздражение от общей бестолковости и слезливости. Такое впечатление: живые от дум, что тоже когда-нибудь падут питательными брикетами в землю, приходят в ужас и теряют последний ум.
Тем временем из авто выходит девушка Мая — она легка и модна. Осматривается, как звездолетчица, попавшая на незнакомую и опасную планету. Беспардонным окриком привлекаю её внимание — указываю рукой на подъезд. Чувствую: во мне корежится скверненький тушинский люмпен с множеством комплексов, да ничего не могу с собой поделать.
— Привет, — открываю дверь аристократической особе. — Проходи и знакомься — Павиан… э-э-э… Павлин Павлинович, а это Илюша. Так мы живем, — говорю вызывающе. — И так живет большинство граждан России.
— Прекрати, гражданин России, — морщит носик. — И что в этом хорошего?
Я не успеваю ответить — на авансцену выступает Илья Шепотинник, артист театра имени себя. Осмыслив, что перед ним новый незнакомый человек, он принимается гримасничать, как обезьянка на плече укротителя, и городить зоофилософскую белиберду:
— Птица страус бежит быстрее, чем самая быстрая лошадь, но и она тяжело прячет голову в тяжелую землю; так и человек, который ещё не может летать. Тяжелой называется у него земля и жизнь: так хочет дух тяжести! Но кто хочет сделаться легким и птицей, тот должен любить самого себя.
— Не обращай внимания, — сказал я на это.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88