Что более всего заводит публику? Не будь Светика, ее бы придумали. Вечный огонь ее ревности поддерживали регулярные вести с наблюдательных пунктов.
- Ты же знаешь, мы играем в шахматы, - оправдывался Гужов, обнажая грудь любовницы.
Светлана действительно знала, ведь у нее тоже был бинокль. Но разве верит женщина, сгорающая от ревности, тому, что видит? Если поверит, то только тому, что чувствует. А чувствовала она нехорошее. Что Гужов, прежде млеющий от ее спелого тела, завороженный ее ласками, теперь, даже в самые жаркие ночи, едва закроет глаза, видит тонкие пальчики в синих прожилках с обкусанными ногтями. И голос, от которого он внезапно, будто она позвала, просыпался среди ночи и потом долго прислушивался к темноте. В страшных снах шахматистка Люся являлась особистке Титовой в образе Венеры Милосской.
Света умолила Гужова обучить ее премудростям этой развратной игры, но дальше коня, прыгавшего кочергой, дело не шло. С усмешкой, граничившей с оскорблением, он вставал и, шлепнув Светку по сытому боку, уходил с шахматными часами под мышкой.
- Ты вернешься? - кричала ему вслед Титова.
- Только с победой.
И так оглушительно, что у нее ломило в груди, хлопал дверью.
Шли дни, вернулся из похода Борис, а Гужов не возвращался, чтобы никогда больше не уйти, как того желала Светлана. Его возвращению, окончательному и бесповоротному, мешала самая малость - отсутствие победы.
Ко времени нашего с Наташей визита рокировка на территории Чукиных так и не произошла. Расклад был прежним: король, королева и пешка, стремящаяся в ферзи. Но неким особым чутьем, по их неспешным движениям неутоленной страсти, я поняла, как близка пешка к королевской мантии, как сладко томится в своей клетке в ожидании судьбоносного хода готовая пасть королева.
Совершенно внезапно сквозь Люсино курносое, конопатое лицо проступила прямо-таки боттичеллиева красота. Со второго класса я знаю Люсю, как только может знать подруга, - трезво и безжалостно, - и никогда прежде не отмечала одухотворенной поэзии ее лица, его тонкого колорита. Она не была красавицей, она не была уродиной, обыкновенная девушка, каких не замечают. А сейчас я не могу не смотреть на нее.
Мне вдруг почудилось, что это не я вижу Люську - такой увидел ее Гужов, и что Люсина красота эпохи Возрождения, доселе замурованная в усредненность, словно цветок при первых солнечных лучах, пробила асфальт.
Не знаю, одной ли мне открылось то, что открылось Гужову, но только на стол сегодня собирал Борис, он даже справился с салатом, с которым потом нелегко справились мы - такой он был пересоленный. Наташа же, внимательно посмотрев на себя в зеркало, поправила блузку и сказала:
- Надо было надеть платье, мое любимое, зеленое...
- Да ладно, и так неплохо, - возразила я.
- Неплохо - это еще не хорошо, - парировала Наташа.
Не припомню другого случая, когда бы она усомнилась в безупречности своего облика. Встреча двух чаровниц автоматически лишает одну из них статуса красавицы. Видимо, красота при наличии категорий "лучше, хуже" возможна только в единственном числе.
Наталия подошла к Люсе и Гужову, перемешала фигуры на доске.
- К столу, - сказала она.
Отомстила малым.
В полном молчании все сели за стол. Я пыталась расшевелить их, но даже воспоминания о втором классе, когда мы с Люсильдой наперебой, так что нас не могли прогнать со сцены, читали стихи, не нашли отклика. Эти двое, отгороженные шахматным частоколом от внешних раздражителей, были вне зоны досягаемости. И когда мы поняли, что ни Люси, ни Гужова нет с нами, прекратили ломиться в закрытую дверь. Тем более там, за дверью - ни вздоха, ни шороха.
В нашем распоряжении остался Борис. Он был счастлив уже тем, что наконец-то в их доме звучат и другие слова, а не только "мат".
Не помню, после которой рюмки они завелись, но Борис внезапно стал уверять Наташу, что способен расшифровать любую криптограмму.
- Ты знаешь, какой я специалист! - крепкими кулаками терзал свою грудь Борис.
- Как вы, береговые курицы, можете кудахтать о том, в чем и мужик не всегда смыслит? - орал он.
Возможно, я бы оскорбилась, примерив к себе выказанное пренебрежение или отнеся его на наш с Наташкой счет, если бы Борька хоть на время прекратил пялиться на Люську. Странная у него манера полемизировать: направляет словесный удар не по адресу. Судя по рдеющим щекам, Наталия сегодня не в лучшей боевой форме: надела на себя ошейник, поводок отдала Борису, а он и рад таскать ее за собой по лабиринту ругни. Выход же у лабиринта один - там, где и вход. И какой тогда смысл входить, если все равно придется выйти.
Обычно прапорщик Киселева с полуслова даже самые сановитые рты затыкает. Боря же в противовес Наташиной практике по затыканию ртов смолк лишь после того, как она продиктовала ему криптограмму, которую на последнем дежурстве передавала на лодку. Киселева выудила из своей головы беспорядочный набор цифр; мне почему-то запомнились три шестерки, следующие одна за другой. И хотя в мистику, как и в Бога, верю выборочно, по мере надобности, я отметила для себя число дьявола.
Дьявол начал действовать незамедлительно. Для начала он выманил из моего кармана сигареты "Вог". Борис никак не мог найти клочка бумаги в доме. Да разве найдешь, если поиск ограничивается столом, за которым расположились шахматисты? Отойти куда подальше, хотя бы на кухню, Борис категорически отказывался. Пришлось высыпать сигареты из пачки.
- Жертвую.
Я протянула ему пустую белую коробочку с зеленой веткой на лицевой стороне. И действительно жертвовала: мне легче проститься с банкнотой, чем лишить сигареты привлекательной оболочки и тем самым опошлить ритуал курения. Сигареты без пачки, засунутые в карман или беспорядочно валяющиеся в сумке, больше напоминают бычки, нежели символ удовольствия и коммуникабельности.
Не могу удержаться, чтобы не спеть гимн сигарете. Как часто после первого же совместного перекура она становилась мостиком, по которому я шла к незнакомцу. Достаточно выкурить с посторонним сигарету, и он больше не посторонний. Не знаю, объединяет ли добродетель, а вот пороки - определенно. Можно всем коллективом сжевать пуд соли или даже пуд шоколада и не достичь единения, даруемого совместным курением. А какие замечательные беседы и мысли провоцирует она! Держа зажженную сигарету, трудно говорить глупости, словно дым поглощает все мелкое и незначительное. А в конце хочу сказать: не курите, это вредно для здоровья!
На сей криптограмме, записанной Борисом на моей пачке, они и заключили пари: расшифровывает Борька криптограмму - Наташа ставит ему ящик шампанского, не расшифровывает - он ставит ящик шампанского нам, в смысле Наташе. Болея за судьбу нашего ящика, я поинтересовалась:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
- Ты же знаешь, мы играем в шахматы, - оправдывался Гужов, обнажая грудь любовницы.
Светлана действительно знала, ведь у нее тоже был бинокль. Но разве верит женщина, сгорающая от ревности, тому, что видит? Если поверит, то только тому, что чувствует. А чувствовала она нехорошее. Что Гужов, прежде млеющий от ее спелого тела, завороженный ее ласками, теперь, даже в самые жаркие ночи, едва закроет глаза, видит тонкие пальчики в синих прожилках с обкусанными ногтями. И голос, от которого он внезапно, будто она позвала, просыпался среди ночи и потом долго прислушивался к темноте. В страшных снах шахматистка Люся являлась особистке Титовой в образе Венеры Милосской.
Света умолила Гужова обучить ее премудростям этой развратной игры, но дальше коня, прыгавшего кочергой, дело не шло. С усмешкой, граничившей с оскорблением, он вставал и, шлепнув Светку по сытому боку, уходил с шахматными часами под мышкой.
- Ты вернешься? - кричала ему вслед Титова.
- Только с победой.
И так оглушительно, что у нее ломило в груди, хлопал дверью.
Шли дни, вернулся из похода Борис, а Гужов не возвращался, чтобы никогда больше не уйти, как того желала Светлана. Его возвращению, окончательному и бесповоротному, мешала самая малость - отсутствие победы.
Ко времени нашего с Наташей визита рокировка на территории Чукиных так и не произошла. Расклад был прежним: король, королева и пешка, стремящаяся в ферзи. Но неким особым чутьем, по их неспешным движениям неутоленной страсти, я поняла, как близка пешка к королевской мантии, как сладко томится в своей клетке в ожидании судьбоносного хода готовая пасть королева.
Совершенно внезапно сквозь Люсино курносое, конопатое лицо проступила прямо-таки боттичеллиева красота. Со второго класса я знаю Люсю, как только может знать подруга, - трезво и безжалостно, - и никогда прежде не отмечала одухотворенной поэзии ее лица, его тонкого колорита. Она не была красавицей, она не была уродиной, обыкновенная девушка, каких не замечают. А сейчас я не могу не смотреть на нее.
Мне вдруг почудилось, что это не я вижу Люську - такой увидел ее Гужов, и что Люсина красота эпохи Возрождения, доселе замурованная в усредненность, словно цветок при первых солнечных лучах, пробила асфальт.
Не знаю, одной ли мне открылось то, что открылось Гужову, но только на стол сегодня собирал Борис, он даже справился с салатом, с которым потом нелегко справились мы - такой он был пересоленный. Наташа же, внимательно посмотрев на себя в зеркало, поправила блузку и сказала:
- Надо было надеть платье, мое любимое, зеленое...
- Да ладно, и так неплохо, - возразила я.
- Неплохо - это еще не хорошо, - парировала Наташа.
Не припомню другого случая, когда бы она усомнилась в безупречности своего облика. Встреча двух чаровниц автоматически лишает одну из них статуса красавицы. Видимо, красота при наличии категорий "лучше, хуже" возможна только в единственном числе.
Наталия подошла к Люсе и Гужову, перемешала фигуры на доске.
- К столу, - сказала она.
Отомстила малым.
В полном молчании все сели за стол. Я пыталась расшевелить их, но даже воспоминания о втором классе, когда мы с Люсильдой наперебой, так что нас не могли прогнать со сцены, читали стихи, не нашли отклика. Эти двое, отгороженные шахматным частоколом от внешних раздражителей, были вне зоны досягаемости. И когда мы поняли, что ни Люси, ни Гужова нет с нами, прекратили ломиться в закрытую дверь. Тем более там, за дверью - ни вздоха, ни шороха.
В нашем распоряжении остался Борис. Он был счастлив уже тем, что наконец-то в их доме звучат и другие слова, а не только "мат".
Не помню, после которой рюмки они завелись, но Борис внезапно стал уверять Наташу, что способен расшифровать любую криптограмму.
- Ты знаешь, какой я специалист! - крепкими кулаками терзал свою грудь Борис.
- Как вы, береговые курицы, можете кудахтать о том, в чем и мужик не всегда смыслит? - орал он.
Возможно, я бы оскорбилась, примерив к себе выказанное пренебрежение или отнеся его на наш с Наташкой счет, если бы Борька хоть на время прекратил пялиться на Люську. Странная у него манера полемизировать: направляет словесный удар не по адресу. Судя по рдеющим щекам, Наталия сегодня не в лучшей боевой форме: надела на себя ошейник, поводок отдала Борису, а он и рад таскать ее за собой по лабиринту ругни. Выход же у лабиринта один - там, где и вход. И какой тогда смысл входить, если все равно придется выйти.
Обычно прапорщик Киселева с полуслова даже самые сановитые рты затыкает. Боря же в противовес Наташиной практике по затыканию ртов смолк лишь после того, как она продиктовала ему криптограмму, которую на последнем дежурстве передавала на лодку. Киселева выудила из своей головы беспорядочный набор цифр; мне почему-то запомнились три шестерки, следующие одна за другой. И хотя в мистику, как и в Бога, верю выборочно, по мере надобности, я отметила для себя число дьявола.
Дьявол начал действовать незамедлительно. Для начала он выманил из моего кармана сигареты "Вог". Борис никак не мог найти клочка бумаги в доме. Да разве найдешь, если поиск ограничивается столом, за которым расположились шахматисты? Отойти куда подальше, хотя бы на кухню, Борис категорически отказывался. Пришлось высыпать сигареты из пачки.
- Жертвую.
Я протянула ему пустую белую коробочку с зеленой веткой на лицевой стороне. И действительно жертвовала: мне легче проститься с банкнотой, чем лишить сигареты привлекательной оболочки и тем самым опошлить ритуал курения. Сигареты без пачки, засунутые в карман или беспорядочно валяющиеся в сумке, больше напоминают бычки, нежели символ удовольствия и коммуникабельности.
Не могу удержаться, чтобы не спеть гимн сигарете. Как часто после первого же совместного перекура она становилась мостиком, по которому я шла к незнакомцу. Достаточно выкурить с посторонним сигарету, и он больше не посторонний. Не знаю, объединяет ли добродетель, а вот пороки - определенно. Можно всем коллективом сжевать пуд соли или даже пуд шоколада и не достичь единения, даруемого совместным курением. А какие замечательные беседы и мысли провоцирует она! Держа зажженную сигарету, трудно говорить глупости, словно дым поглощает все мелкое и незначительное. А в конце хочу сказать: не курите, это вредно для здоровья!
На сей криптограмме, записанной Борисом на моей пачке, они и заключили пари: расшифровывает Борька криптограмму - Наташа ставит ему ящик шампанского, не расшифровывает - он ставит ящик шампанского нам, в смысле Наташе. Болея за судьбу нашего ящика, я поинтересовалась:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64