Жутко неловко, все взмокли, я - особенно. Стою под дверью кабинета, кляну себя за беспардонное вторжение. А Ирке хоть бы хны, распахнула дверь: "Твоя очередь!" - и ну дефилировать по коридору.
Оказывается, Костомаров сначала чего-то не понял в моей статье, потом понял, в общем, не было во мне надобности. Пожурил, конечно, не без этого:
- Что-то вы долго, милочка, просыпаетесь. Язык мне ваш нравится, пишете живо, точно, свежо. Вот вы-то и будете своим нетленным языком петь гимн нашей армии в лице командира дивизии, генерал-майора авиации Чуранова Тимофея Георгиевича.
- Почему я?
- На прежней работе вы тоже задавали вопросы? Потому что на носу предвыборная кампания, а Тимофей Георгиевич баллотируется в губернаторы. Полная крейзи! Я ее еще уговариваю! Ты хоть знаешь, какие бабки слупишь? Не надоело на колготках экономить? Если не надоело, так и скажи, за дверью очередь лизоблюдов. Значит, так, завтра едешь к генералу, знакомишься... Да ты его знаешь, еще проще... В среду материал у меня на столе, на полосу. Начни с юности, подушевней напиши, как ты умеешь, но без лишних соплей и слюней, можно небольшой компромат, чтобы видели - он парень с нашей улицы: в третьем классе таскал деньги у отца на сигареты.... Накопаешь?
- Легко.
- Ладно, иди просмотри подшивку, у нас было несколько статей о нем, поройся...
Выходя из кабинета, я вдруг вспомнила.
- Владимир Николаевич, можно я в квартире замок поменяю?
- Чего так? - насторожился Костомаров.
- Ключ куда-то засунула, целое утро не могла найти...
Выдвинув ящик стола, Костомаров достал связку ключей, один протянул мне.
- Повесь на шею. Будешь терять, выселю.
Оказывается, генерал не просто казнокрад, а казнокрад с понятием. Понимает, что рано или поздно придет конец его безнаказанности, потому и хочет обеспечить себе неприкосновенность на высоком уровне. Только при чем тут я? Почему именно я должна обеспечить генералу продвижение к губернаторскому креслу и прочим райским кущам? Ведь, как признал сам Костомаров, лизоблюдов достаточно.
Взять хотя бы Сенькину. Наши столы стоят напротив, так что докричаться можно, не повышая голоса. Сейчас Ирочка сосредоточена на глазах, тщательно накладывает тушь на ресницы. Хороша: и глаза, и ноги. Крупные серьги с перламутровыми вставками удивительно гармонируют с ее персиковой кожей. Впору обозлиться на природу-мать и впасть в уныние от неравномерного распределения красоты, одна радость - пишет убого. А вот в авиации понимает, потому и просвещает меня, непросвещенную, битый час. Конечно, получить информацию разумнее было бы из какого-нибудь справочника, не прибегая к Ирочкиным поверхностным сведениям, но уж больно хочется знать, каким это волшебным методом Сенькина доводит себя до совершенства.
- Что значит буква "К" в названии истребителя?
- "К" - это корабельная авиация. Су-27 не может сесть на палубу, а Су-27К - может, - без всякого удовольствия объясняет Ира и, тяжело вздохнув, через губу, продолжает: - На авианосце есть аэрофинишер, у Су-27К есть гак. И он этим гаком за аэрофинишер - и на палубе. Главное - зацепиться.
Ирочка сцепляет свои длинные, изящные пальчики и с вожделением глядит на полученную конфигурацию. Не девушка, а сплошная эротика - даже этот невинный жест в ее исполнении имеет глубокий сексуальный смысл.
- Главное - зацепиться, - проясняется у меня в голове от Ирочкиных слов на фоне очередного визита уборщицы.
Последняя совершенно неоправданно горит на работе: вчера с энтузиазмом терла окна, сегодня - и без того чистейшую мебель. На мой взгляд, таких уборщиц не бывает. Такими бывают сотрудники ФСБ, ЦРУ и стукачи по призванию.
Раскопав мобильник на развале содержимого сумки, я намеренно приближаюсь к уборщице и, набрав номер, произношу громко и внятно:
- Привет, я оставила у тебя диктофон с кассетой. Приеду сейчас. Он мне необходим для работы.
Как писал поэт: не повернув головы качан... Точь-в-точь наша уборщица, как терла, так и трет. Ирочка тем временем извлекает из косметички духи и орошает свое изысканное тело. Тонкий аромат горечи и осеннего ветра наполняет кабинет.
- Что за духи? - спрашиваю я.
- К интервью с Тимофеем Георгиевичем готовишься?
- И с ним тоже, - киваю я.
- Бесполезно, - лениво бормочет Ирочка и беспардонно убирает бутылек в косметичку. - Генералу вообще женщины до фени, он тебя и голой не заметит.
Неужели генерал пренебрег Ирочкой? Судя по ее признанию, кастрация на призывной комиссии имела место.
Оказывается, я страшно соскучилась без Лелика. Надавила кнопку звонка и поняла - так ясно, так отчетливо, до кома в горле и тягучей тоски в области живота: жребий брошен... жизнь продлится... только если буду уверена ...что увижу...
И он открыл дверь. И взял меня за руку. Я просто сделала шаг, я просто переступила порог. Мы стоим в дверях близко-близко, его дыхание на моих волосах, его запах. Он рядом.
- Лелик, - говорю я.
- Вака, - смеется он и, прижав к себе, целует мою макушку. Я обретаю возможность дышать, я снова живу.
- Ну, где твой диктофон? Я опаздываю на военный совет.
Вместо ответа достаю диктофон из сумочки.
- Вот. Просто хотела тебя увидеть.
Отступив на шаг, я наслаждаюсь паузой в предвкушении реакции. И не узнаю его, доброго и нежного, того, что еще минуту назад стоял близко-близко.
- Вон отсюда! Меня ждут тридцать старших офицеров только потому, что Вака просто хочет меня видеть.
Он не повышает голоса, не рвет на себе волосы, не бросает в меня тарелки, он - приказывает, такой приказ поднимает в атаку с одного взгляда. Только теперь до меня по-настоящему, впервые с момента узнавания, доходит, что он - Герой России и командует не ясельной группой, а полком. Впервые в жизни я встретила достойного противника, способного скупыми средствами поставить меня на место. Я упиваюсь нашей схваткой, я упиваюсь его лицом его восторгом от моего сопротивления. Не знаю, смел ли еще кто-нибудь так разговаривать с ним.
- Лелик, весь твой личный состав уверял меня, что ты душка, не ворчишь...
- Да, я ни с кем не позволяю себе так разговаривать! Потому что никто не заслоняет мне горизонт жизни. Только ты, для тебя это все так, развлечение...
Я занимаю свое дежурное место на столе, достаю сигарету, закидываю ногу на ногу, говорю назидательно и манерно:
- Лелик, ну почему ты наше высокое светлое чувство называешь "развлечением"? Давай определимся, это - любовь.
Он скрипит от ярости зубами, он приближается ко мне так близко, что тяжело дышать. Господи, как похожи любовь и ненависть! Властно и трепетно он сжимает мои плечи и разворачивает к себе, его рука на моей щеке, его рука на моем лбу, его пальцы очерчивают мой рот, моя голова следует его ладони, мои губы обмирают под его пальцами. Вопреки воле?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
Оказывается, Костомаров сначала чего-то не понял в моей статье, потом понял, в общем, не было во мне надобности. Пожурил, конечно, не без этого:
- Что-то вы долго, милочка, просыпаетесь. Язык мне ваш нравится, пишете живо, точно, свежо. Вот вы-то и будете своим нетленным языком петь гимн нашей армии в лице командира дивизии, генерал-майора авиации Чуранова Тимофея Георгиевича.
- Почему я?
- На прежней работе вы тоже задавали вопросы? Потому что на носу предвыборная кампания, а Тимофей Георгиевич баллотируется в губернаторы. Полная крейзи! Я ее еще уговариваю! Ты хоть знаешь, какие бабки слупишь? Не надоело на колготках экономить? Если не надоело, так и скажи, за дверью очередь лизоблюдов. Значит, так, завтра едешь к генералу, знакомишься... Да ты его знаешь, еще проще... В среду материал у меня на столе, на полосу. Начни с юности, подушевней напиши, как ты умеешь, но без лишних соплей и слюней, можно небольшой компромат, чтобы видели - он парень с нашей улицы: в третьем классе таскал деньги у отца на сигареты.... Накопаешь?
- Легко.
- Ладно, иди просмотри подшивку, у нас было несколько статей о нем, поройся...
Выходя из кабинета, я вдруг вспомнила.
- Владимир Николаевич, можно я в квартире замок поменяю?
- Чего так? - насторожился Костомаров.
- Ключ куда-то засунула, целое утро не могла найти...
Выдвинув ящик стола, Костомаров достал связку ключей, один протянул мне.
- Повесь на шею. Будешь терять, выселю.
Оказывается, генерал не просто казнокрад, а казнокрад с понятием. Понимает, что рано или поздно придет конец его безнаказанности, потому и хочет обеспечить себе неприкосновенность на высоком уровне. Только при чем тут я? Почему именно я должна обеспечить генералу продвижение к губернаторскому креслу и прочим райским кущам? Ведь, как признал сам Костомаров, лизоблюдов достаточно.
Взять хотя бы Сенькину. Наши столы стоят напротив, так что докричаться можно, не повышая голоса. Сейчас Ирочка сосредоточена на глазах, тщательно накладывает тушь на ресницы. Хороша: и глаза, и ноги. Крупные серьги с перламутровыми вставками удивительно гармонируют с ее персиковой кожей. Впору обозлиться на природу-мать и впасть в уныние от неравномерного распределения красоты, одна радость - пишет убого. А вот в авиации понимает, потому и просвещает меня, непросвещенную, битый час. Конечно, получить информацию разумнее было бы из какого-нибудь справочника, не прибегая к Ирочкиным поверхностным сведениям, но уж больно хочется знать, каким это волшебным методом Сенькина доводит себя до совершенства.
- Что значит буква "К" в названии истребителя?
- "К" - это корабельная авиация. Су-27 не может сесть на палубу, а Су-27К - может, - без всякого удовольствия объясняет Ира и, тяжело вздохнув, через губу, продолжает: - На авианосце есть аэрофинишер, у Су-27К есть гак. И он этим гаком за аэрофинишер - и на палубе. Главное - зацепиться.
Ирочка сцепляет свои длинные, изящные пальчики и с вожделением глядит на полученную конфигурацию. Не девушка, а сплошная эротика - даже этот невинный жест в ее исполнении имеет глубокий сексуальный смысл.
- Главное - зацепиться, - проясняется у меня в голове от Ирочкиных слов на фоне очередного визита уборщицы.
Последняя совершенно неоправданно горит на работе: вчера с энтузиазмом терла окна, сегодня - и без того чистейшую мебель. На мой взгляд, таких уборщиц не бывает. Такими бывают сотрудники ФСБ, ЦРУ и стукачи по призванию.
Раскопав мобильник на развале содержимого сумки, я намеренно приближаюсь к уборщице и, набрав номер, произношу громко и внятно:
- Привет, я оставила у тебя диктофон с кассетой. Приеду сейчас. Он мне необходим для работы.
Как писал поэт: не повернув головы качан... Точь-в-точь наша уборщица, как терла, так и трет. Ирочка тем временем извлекает из косметички духи и орошает свое изысканное тело. Тонкий аромат горечи и осеннего ветра наполняет кабинет.
- Что за духи? - спрашиваю я.
- К интервью с Тимофеем Георгиевичем готовишься?
- И с ним тоже, - киваю я.
- Бесполезно, - лениво бормочет Ирочка и беспардонно убирает бутылек в косметичку. - Генералу вообще женщины до фени, он тебя и голой не заметит.
Неужели генерал пренебрег Ирочкой? Судя по ее признанию, кастрация на призывной комиссии имела место.
Оказывается, я страшно соскучилась без Лелика. Надавила кнопку звонка и поняла - так ясно, так отчетливо, до кома в горле и тягучей тоски в области живота: жребий брошен... жизнь продлится... только если буду уверена ...что увижу...
И он открыл дверь. И взял меня за руку. Я просто сделала шаг, я просто переступила порог. Мы стоим в дверях близко-близко, его дыхание на моих волосах, его запах. Он рядом.
- Лелик, - говорю я.
- Вака, - смеется он и, прижав к себе, целует мою макушку. Я обретаю возможность дышать, я снова живу.
- Ну, где твой диктофон? Я опаздываю на военный совет.
Вместо ответа достаю диктофон из сумочки.
- Вот. Просто хотела тебя увидеть.
Отступив на шаг, я наслаждаюсь паузой в предвкушении реакции. И не узнаю его, доброго и нежного, того, что еще минуту назад стоял близко-близко.
- Вон отсюда! Меня ждут тридцать старших офицеров только потому, что Вака просто хочет меня видеть.
Он не повышает голоса, не рвет на себе волосы, не бросает в меня тарелки, он - приказывает, такой приказ поднимает в атаку с одного взгляда. Только теперь до меня по-настоящему, впервые с момента узнавания, доходит, что он - Герой России и командует не ясельной группой, а полком. Впервые в жизни я встретила достойного противника, способного скупыми средствами поставить меня на место. Я упиваюсь нашей схваткой, я упиваюсь его лицом его восторгом от моего сопротивления. Не знаю, смел ли еще кто-нибудь так разговаривать с ним.
- Лелик, весь твой личный состав уверял меня, что ты душка, не ворчишь...
- Да, я ни с кем не позволяю себе так разговаривать! Потому что никто не заслоняет мне горизонт жизни. Только ты, для тебя это все так, развлечение...
Я занимаю свое дежурное место на столе, достаю сигарету, закидываю ногу на ногу, говорю назидательно и манерно:
- Лелик, ну почему ты наше высокое светлое чувство называешь "развлечением"? Давай определимся, это - любовь.
Он скрипит от ярости зубами, он приближается ко мне так близко, что тяжело дышать. Господи, как похожи любовь и ненависть! Властно и трепетно он сжимает мои плечи и разворачивает к себе, его рука на моей щеке, его рука на моем лбу, его пальцы очерчивают мой рот, моя голова следует его ладони, мои губы обмирают под его пальцами. Вопреки воле?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64