— спросила Ким.
— Я никогда не интересовался этим, — ответил Эдвард. — Я обожаю академическую обстановку, познание ради самого познания. Это не значит, что я против прикладной науки, нет. Но прикладные вещи не требуют такой самоотверженности. В некоторых отношениях наука и промышленность взирают друг на друга с опаской. Особенно это касается необходимости соблюдать секретность в прикладных научных изысканиях в интересах промышленных компаний. Свободное общение — это живая кровь науки, секретность — отрава для нее.
— Стентон говорит, что может сделать вас миллионером, — проговорила Ким.
Эдвард рассмеялся:
— Ну и как это отразится на моей жизни? Я и так делаю то, что хочу: провожу научные исследования и обучаю студентов. Если в мою жизнь впрыснуть миллион долларов, то в ней начнутся всякие сложности и отклонения. Я счастлив тем, что у меня есть.
— Я пыталась внушить эту мысль Стентону, — сообщила Ким. — Но он не захотел меня слушать. Он такой твердолобый…
— Однако он очень мил и обаятелен, — возразил Эдвард. — Конечно, он преувеличивал, когда говорил обо мне в своем нескончаемом тосте. Но вы? Ваша семья действительно поселилась в Америке в семнадцатом веке?
— Да, это на самом деле так, — ответила Ким.
— Это зачаровывает, — признал Эдвард, — и впечатляет. Я был бы счастлив проследить свою генеалогию хотя бы на пару поколений, да и то думаю, что ничего хорошего я бы там не нашел.
— Мне кажется, способность получить, несмотря ни на что, образование и сделать блестящую карьеру впечатляет еще больше, — сказала Ким. — Вы всего добились сами. Я же просто по рождению Стюарт. Это не потребовало от меня никаких усилий.
— А то, что касается истории о салемском колдовстве? — спросил Эдвард. — Это тоже правда?
— Да, — ответила Ким. — Но мне не хотелось бы об этом говорить.
— Простите. — Эдвард снова начал заикаться. — Пожалуйста, извините меня. Я не понимаю, почему для вас это так важно, но мне не следовало задавать вам подобный вопрос.
Ким покачала головой.
— Простите и меня, что я причинила вам неудобство. Я думаю, что принимать на себя ответственность за салемское колдовство — глупость с моей стороны, и, честно говоря, я даже не понимаю, почему испытываю неловкость, когда поднимается эта тема. Наверное, в этом виновата моя мать. Она с детства вдолбила мне в голову, что об этом неудобно говорить. Она думает о том эпизоде как о пятне позора на репутации семьи.
— Но это же было больше трехсот лет назад, — поразился Эдвард.
— Вы правы. — Ким пожала плечами. — Это бессмысленно.
— А что вы знаете об этом деле? — спросил Эдвард.
— Я знаю только суть дела, как мне кажется, — ответила Ким. — Столько же, сколько любой американец.
— Это прозвучит забавно, но я знаю об этом деле несколько больше, чем многие другие, — признался Эдвард. — В издательстве Гарвардского университета была опубликована книга двух талантливых историков под названием «Салемские одержимые». Один из моих аспирантов настоятельно рекомендовал ее прочесть. Книга даже удостоилась какой-то премии. Я прочитал ее, и она меня заинтриговала. Я мог бы дать ее вам почитать.
— Это было бы очень мило с вашей стороны, — просто из вежливости ответила Ким.
— Я серьезно, — настаивал Эдвард. — Она вам понравится и, может быть, заставит вас изменить свое отношение к этому событию. Социальные, политические и религиозные аспекты дела захватывают. Я узнал из книги гораздо больше, чем ожидал. Например, известно ли вам, что через несколько лет после процесса некоторые присяжные и даже судьи публично покаялись и попросили прощения за свои решения, поскольку поняли, что осудили на смерть невинных людей?
— В самом деле? — отозвалась Ким, все еще стараясь держать себя в руках и сохранять корректность и вежливость.
— Но меня поразил не столько сам факт, что были повешены невинные, — продолжал Эдвард. — Вы знаете, иногда прочтение одной книги вынуждает браться за следующую. Так вот, я прочитал следующую книгу, которая называется «Яды прошлого». В ней содержались любопытные теории, которые особенно интересны для нейрохимика, каковым я являюсь. В книге содержится предположение о том, что, по крайней мере, некоторые из молодых женщин, которые страдали «припадками» и ответственны за обвинения в колдовстве, на самом деле были не околдованы, а отравлены. Предполагаемый яд — алкалоид спорыньи, один из эрготаминов, который содержится в плесени, называемой Claviceps purpurea . Claviceps — это грибок, паразитирующий на злаках, особенно на ржи.
Несмотря на показное безразличие Ким, рассказ Эдварда заинтересовал ее.
— Отравление спорыньей? — переспросила она. — А как оно проявляется?
— О-о-о! — Эдвард округлил глаза. — Вы помните песню «Битлз» «Люси и небо в алмазах»? Вот это примерно то же самое, так как спорынья содержит амид лизергиновой кислоты — главный действующий компонент ЛСД.
— Вы хотите сказать, что отравленные переживали галлюцинации, которые ошибочно принимали за реальность? — спросила Ким.
— В этом-то и заключается идея, — ответил Эдвард. — Отравление спорыньей, по-научному выражаясь — эрготизм, может вызвать гангрену, которая быстро ведет к смерти, но может проявиться конвульсиями и галлюцинациями. В Салеме проявились конвульсивный и галлюциногенный эффекты, с большей выраженностью галлюциногенного.
— Какая своеобразная теория, — отозвалась Ким. — Пожалуй, она заинтересует и мою мать. Может быть, она станет по-другому относиться к моей прапрабабушке, когда узнает о подобном объяснении. При таких обстоятельствах прапрабабушку трудно будет в чем-либо обвинить.
— В этом и заключается моя мысль, — продолжал Эдвард. — В то же время это еще не вся история. Спорынья была той спичкой, которая зажгла огонь, но в огненный ураган эпидемия превратилась уже по своим собственным законам. Из того, что я прочитал, мне стало ясно, что многие люди, может быть, неосознанно, но использовали сложившееся положение для своей общественной и экономической выгоды.
— Вы определенно возбудили мое любопытство, — проговорила Ким. — Мне даже стыдно, что я проявляла так мало интереса раньше и не читала о салемских процессах ничего, кроме того, что проходят в школе. Это вдвойне стыдно, ведь собственность моей казненной прапрабабушки до сих пор находится во владении нашей семьи. В самом деле, из-за споров о наследстве между моим отцом и дедом мы с братом только в этом году унаследовали ее.
— Вот это да! — вырвалось у Эдварда. — Вы хотите сказать, ваша семья сохраняла свои владения на протяжении трехсот лет?
— Ну, мы сохранили далеко не все, — ответила Ким. — Раньше наши владения включали в себя то, что сейчас называется Беверли, Дэнверс и Пибоди, не считая Салема.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122
— Я никогда не интересовался этим, — ответил Эдвард. — Я обожаю академическую обстановку, познание ради самого познания. Это не значит, что я против прикладной науки, нет. Но прикладные вещи не требуют такой самоотверженности. В некоторых отношениях наука и промышленность взирают друг на друга с опаской. Особенно это касается необходимости соблюдать секретность в прикладных научных изысканиях в интересах промышленных компаний. Свободное общение — это живая кровь науки, секретность — отрава для нее.
— Стентон говорит, что может сделать вас миллионером, — проговорила Ким.
Эдвард рассмеялся:
— Ну и как это отразится на моей жизни? Я и так делаю то, что хочу: провожу научные исследования и обучаю студентов. Если в мою жизнь впрыснуть миллион долларов, то в ней начнутся всякие сложности и отклонения. Я счастлив тем, что у меня есть.
— Я пыталась внушить эту мысль Стентону, — сообщила Ким. — Но он не захотел меня слушать. Он такой твердолобый…
— Однако он очень мил и обаятелен, — возразил Эдвард. — Конечно, он преувеличивал, когда говорил обо мне в своем нескончаемом тосте. Но вы? Ваша семья действительно поселилась в Америке в семнадцатом веке?
— Да, это на самом деле так, — ответила Ким.
— Это зачаровывает, — признал Эдвард, — и впечатляет. Я был бы счастлив проследить свою генеалогию хотя бы на пару поколений, да и то думаю, что ничего хорошего я бы там не нашел.
— Мне кажется, способность получить, несмотря ни на что, образование и сделать блестящую карьеру впечатляет еще больше, — сказала Ким. — Вы всего добились сами. Я же просто по рождению Стюарт. Это не потребовало от меня никаких усилий.
— А то, что касается истории о салемском колдовстве? — спросил Эдвард. — Это тоже правда?
— Да, — ответила Ким. — Но мне не хотелось бы об этом говорить.
— Простите. — Эдвард снова начал заикаться. — Пожалуйста, извините меня. Я не понимаю, почему для вас это так важно, но мне не следовало задавать вам подобный вопрос.
Ким покачала головой.
— Простите и меня, что я причинила вам неудобство. Я думаю, что принимать на себя ответственность за салемское колдовство — глупость с моей стороны, и, честно говоря, я даже не понимаю, почему испытываю неловкость, когда поднимается эта тема. Наверное, в этом виновата моя мать. Она с детства вдолбила мне в голову, что об этом неудобно говорить. Она думает о том эпизоде как о пятне позора на репутации семьи.
— Но это же было больше трехсот лет назад, — поразился Эдвард.
— Вы правы. — Ким пожала плечами. — Это бессмысленно.
— А что вы знаете об этом деле? — спросил Эдвард.
— Я знаю только суть дела, как мне кажется, — ответила Ким. — Столько же, сколько любой американец.
— Это прозвучит забавно, но я знаю об этом деле несколько больше, чем многие другие, — признался Эдвард. — В издательстве Гарвардского университета была опубликована книга двух талантливых историков под названием «Салемские одержимые». Один из моих аспирантов настоятельно рекомендовал ее прочесть. Книга даже удостоилась какой-то премии. Я прочитал ее, и она меня заинтриговала. Я мог бы дать ее вам почитать.
— Это было бы очень мило с вашей стороны, — просто из вежливости ответила Ким.
— Я серьезно, — настаивал Эдвард. — Она вам понравится и, может быть, заставит вас изменить свое отношение к этому событию. Социальные, политические и религиозные аспекты дела захватывают. Я узнал из книги гораздо больше, чем ожидал. Например, известно ли вам, что через несколько лет после процесса некоторые присяжные и даже судьи публично покаялись и попросили прощения за свои решения, поскольку поняли, что осудили на смерть невинных людей?
— В самом деле? — отозвалась Ким, все еще стараясь держать себя в руках и сохранять корректность и вежливость.
— Но меня поразил не столько сам факт, что были повешены невинные, — продолжал Эдвард. — Вы знаете, иногда прочтение одной книги вынуждает браться за следующую. Так вот, я прочитал следующую книгу, которая называется «Яды прошлого». В ней содержались любопытные теории, которые особенно интересны для нейрохимика, каковым я являюсь. В книге содержится предположение о том, что, по крайней мере, некоторые из молодых женщин, которые страдали «припадками» и ответственны за обвинения в колдовстве, на самом деле были не околдованы, а отравлены. Предполагаемый яд — алкалоид спорыньи, один из эрготаминов, который содержится в плесени, называемой Claviceps purpurea . Claviceps — это грибок, паразитирующий на злаках, особенно на ржи.
Несмотря на показное безразличие Ким, рассказ Эдварда заинтересовал ее.
— Отравление спорыньей? — переспросила она. — А как оно проявляется?
— О-о-о! — Эдвард округлил глаза. — Вы помните песню «Битлз» «Люси и небо в алмазах»? Вот это примерно то же самое, так как спорынья содержит амид лизергиновой кислоты — главный действующий компонент ЛСД.
— Вы хотите сказать, что отравленные переживали галлюцинации, которые ошибочно принимали за реальность? — спросила Ким.
— В этом-то и заключается идея, — ответил Эдвард. — Отравление спорыньей, по-научному выражаясь — эрготизм, может вызвать гангрену, которая быстро ведет к смерти, но может проявиться конвульсиями и галлюцинациями. В Салеме проявились конвульсивный и галлюциногенный эффекты, с большей выраженностью галлюциногенного.
— Какая своеобразная теория, — отозвалась Ким. — Пожалуй, она заинтересует и мою мать. Может быть, она станет по-другому относиться к моей прапрабабушке, когда узнает о подобном объяснении. При таких обстоятельствах прапрабабушку трудно будет в чем-либо обвинить.
— В этом и заключается моя мысль, — продолжал Эдвард. — В то же время это еще не вся история. Спорынья была той спичкой, которая зажгла огонь, но в огненный ураган эпидемия превратилась уже по своим собственным законам. Из того, что я прочитал, мне стало ясно, что многие люди, может быть, неосознанно, но использовали сложившееся положение для своей общественной и экономической выгоды.
— Вы определенно возбудили мое любопытство, — проговорила Ким. — Мне даже стыдно, что я проявляла так мало интереса раньше и не читала о салемских процессах ничего, кроме того, что проходят в школе. Это вдвойне стыдно, ведь собственность моей казненной прапрабабушки до сих пор находится во владении нашей семьи. В самом деле, из-за споров о наследстве между моим отцом и дедом мы с братом только в этом году унаследовали ее.
— Вот это да! — вырвалось у Эдварда. — Вы хотите сказать, ваша семья сохраняла свои владения на протяжении трехсот лет?
— Ну, мы сохранили далеко не все, — ответила Ким. — Раньше наши владения включали в себя то, что сейчас называется Беверли, Дэнверс и Пибоди, не считая Салема.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122